Империя коррупции. Территория русской национальной игры - Соловьев Владимир Рудольфович - Страница 29

А ведь для получения должности приходится еще и проплатить, и немало. Мне звонили в эфир и рассказывали, кто, сколько и где платил за прохождение переаттестации, и я понимаю, что, когда эти люди попадают в правоохранительные органы, в первую очередь они думают о том, как добиться для себя уважения. Это же бизнес, ничего личного. Пацанам жить надо, крутиться. И крутиться быстро. И кажется – ты ни в чем не виноват. Это страна такая! Соседи же вокруг живут. Вот милицейский генерал – и бассейн у него олимпийский, и замок огромный. Но он же генерал! Почему это должно всех возмущать? Был бы он лейтенантом, можно было бы сказать – да, зарвался парень. Но целый генерал! А что же он, в хибарке, что ли, должен жить?

Конечно, государство легко может это побороть. Только дальше-то что случится? Что, кто-то пойдет работать на те зарплаты, которые предлагают сотрудникам правоохранительных органов? Какое качество людей мы получим? Да, мы им сейчас страшно повысим зарплаты, нереально. Получим, наверное, качество людей чуть лучше. Но пройдет какое-то время… да, и самое главное: что, от этого закон станет действовать непреложно? Вряд ли. Мы же не уважаем закон, да и к коррупции у нас отношение сложное. Нет, конечно, все коррупционеры мерзавцы, подонки и сволочи, но ежели надо, можно обо всем договориться. А иначе как работать? Скажем, нужна вам бумажка. Вы что, пойдете в очереди стоять часами? Ну и как? Время ваше ничего не стоит? Вот и ответ.

Коррупция – это наш образ жизни. Наш способ проявить ощущение собственной исключительности. При этом коррупционные проявления можно находить практически всюду. И не все будут раздражать. Раздражают только там, где не по чину. К остальным мы относимся с внутренним пониманием.

Именно поэтому в народе была довольно популярна идея Жириновского легализовать взятки и заставить платить с них налоги. Но если отказаться от эпатажной составляющей, то, конечно, введение тарифов на скоростное оформление документов или ускоренную продажу красивых номеров в ГАИ поможет побороться с какой-то самой низовой коррупцией, хотя – и это главное – не решит принципиальных, базовых проблем. Беда в том, повторюсь, что общество не считает коррупцию реально страшным злом. Это самая волнующая тема, но довольно фантомная. То есть мы ненавидим коррупцию где-то там, «у них». Притом под коррупцией мы имеем в виду даже не то, честно или нечестно «они» получили деньги, а то, как бесстыдно они на них жируют.

Наверное, один из базовых принципов наших людей – нелюбовь к тем, кто высовывается. Ну не нравится нам это. И когда мы смотрим на такого высунувшегося, мы скорее всего ждем момента, когда он упадет. Чтобы потом сказать: «А, видишь, мы же говорили!» Коррупция позволяет видеть слишком высунувшихся. Не думаю, чтобы главного коррупционера страны – неизвестно, правда, кто он, – ненавидели так же сильно, как Абрамовича. Здесь важно, что у него есть деньги, а у тебя нет. Вот это, скорее, не прощают. Кроме того, в России традиционно сильно ощущение, что деньги заработать нельзя – даже поговорка есть: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Можно только своровать. Но вот что удивительно – как только кто-то у нас начинает бороться с коррупцией, выясняется, что это тоже коррупция. Каждый раз, когда кто-то кричит: «Я чистый, я чистый, я чистый!» – народ, присмотревшись, говорит: «Кто чистый, ты чистый? Да ты с ума сошел. Даже не думай».

Поэтому коррупция полиции, коррупция депутатов, коррупция сенаторов в первую очередь связана с коррозией ментальности, морали, с абсолютно ложным пониманием своего предназначения. В условиях, когда твой рост по карьерной лестнице зависит не от профессиональных качеств, а скорее от дружеских или семейных связей, у тебя нет особого стимула служить народу. Ведь печально известный Денис Евсюков рос по службе отнюдь не потому, что был хорошим милиционером. Он был из правильной семьи. И не случайно московский обер-полицмейстер Владимир Пронин потерял свою должность после расстрела Евсюковым мирных граждан. Дело в том, что даже на приеме у президента РФ, Верховного главнокомандующего, докладывая о ситуации, Пронин совершенно искренне начал говорить, что «вообще-то Евсюков очень хороший сотрудник, просто сорвался». Хотя последствиями «простого срыва» в данном случае стали трупы невинно расстрелянных майором Евсюковым людей. Впрочем, даже увольнение пошло бывшему начальнику столичного ГУВД на пользу: он был назначен вице-президентом государственной корпорации «Олимпстрой» и, как я понимаю, сразу решил все свои материальные проблемы.

Выступал перед читателями в Доме книги. Как это часто бывает, разговор зашел о телевидении. И такой крепкий старичок говорит: «Владимир, есть тема, даст сумасшедший рейтинг». Я интересуюсь: «Какая?» Он отвечает: «Вы не поверите – садоводы». Я из врожденного скепсиса переспрашиваю: «И что там?» Он говорит: «Вы не представляете, какая там коррупция. Просто сумасшедшая. Я встречался с руководителем подмосковной милиции, и он мне все рассказал. Там миллионы рублей!»

Мне иногда кажется, что рассказы о коррупции уже начинают напоминать предания южноамериканских индейцев, живущих в бассейне реки Амазонки. Как-то раз ко мне в эфир приходил очень интеллигентный человек, который всю свою жизнь занимается исследованием потерянных, забытых племен, у которых свои очень архаичные языки. И он рассказал очень интересную вещь: оказывается, у них в языке есть слово «еврей». Выяснилось, что во времена испанского завоевания самым страшным, о чем только могли упомянуть в беседах с индейцами христианские священники, были евреи. Дело в том, что испанцы пытались эти дикие племена обратить в христианство и рассказывали им Евангелие своими словами. В местном сознании это преломилось, и родился образ страшных, диких и непонятных врагов, которых на самом деле никто ни разу не видел, но на всякий случай все самое плохое называли этим словом. Это и были евреи.

Вот иногда у меня возникает ощущение, что коррупцией в России на всякий случай называют все, не очень четко понимая, о чем идет речь. Коррупцией оказывается все – от тупого казнокрадства и воровства до использования служебного положения в личных целях, то есть все, разъедающее систему. Застой, отсутствие политической конкуренции, дикая нехватка профессионалов – все это мы считаем коррупцией. Конечно, здесь есть элемент правды. Нет, не в том, что слово «коррупция» по страху звучания может сравниться со словом «еврей» для амазонских племен. А в том, что мы привыкли все негативное называть коррупцией. Все, чем мы недовольны. Всюду коррумпированные, всюду нехорошие.

Мы ведь просто такие люди. Фактически мы всегда живем ради какой-то идеи. И когда в 90-е годы идеей стал лозунг «обогащайся, кто может, делай, что можешь!» и материальный фактор превратился в главный критерий успешности, можно ли было требовать от людей, чтобы, добравшись до механизма обогащения, они не воспользовались им для себя? Ведь, как показывает не оконченный на момент написания книги процесс между Абрамовичем и Березовским, для того чтобы стать невероятно богатым, не надо быть умным, не надо быть талантливым, надо всего лишь уметь пользоваться связями. А это коррупция! Можно, оказывается, хапнуть гигантскую нефтяную компанию за фрагмент цены, абсолютно спокойно презрев все законы. Можно потом легализоваться. Можно кинуть ближайших друзей и учителей. Можно, не имея высшего образования, стать губернатором – да кем угодно, при желании. Деньги решат все. Вопрос не в том, честно это или нечестно, так вопрос не стоит, сейчас в России нет такой категории! Не говорят: «Смотрите, какой честный человек». Говорят: «Какой приятный человек, как он умеет жить». А задавать вопросы даже как-то неловко. Именно поэтому сразу начинается шипение: «Да что вы пристали, да вы все завидуете, да что такого, а кто живет по-другому, все так живут!»

И действительно. Гражданам Советского Союза казалось, что любого можно арестовать и пришить ему какую-нибудь антисоветчину, а сейчас на полном серьезе можно арестовать любого и найти нарушение закона. То какой-нибудь работяга на своей машине кого-то подвез и не заплатил с этого налог, то выточил на заводе деталь и продал налево, то просто прихватил домой что плохо лежит. Я уж не говорю об интеллигенции – например, о вузовских преподавателях. Тут на уступочку пошел, там на уступочку пошел. Ну а если вдуматься – как преподавателю относиться к студенту, если его, преподавателя, официальная зарплата настолько ничтожна, что любой абитуриент, особенно с платного отделения, чувствует себя по отношению к нему практически хозяином жизни? Конечно, уровень классовой ненависти тут начинает зашкаливать. И зачастую взятки, которые берут преподаватели, связаны не только с естественной необходимостью обеспечивать себе мало-мальски достойный жизненный уровень, но и являются, если угодно, формой и самоунижения, и унижения студента, способом указать ему, что он, со всеми своими деньгами, все равно по сути является животным, неспособным к усвоению предмета. Так что раз уж ты такой богатый, покупай зачеты и экзамены дальше.