Империя коррупции. Территория русской национальной игры - Соловьев Владимир Рудольфович - Страница 7

Система работала безупречно. Благодаря сложившемуся укладу каждый понимал: ага, если пошел человек в таком прикиде, это либо ответственный работник, стоящий на определенной ступеньке, либо спекулянт, и его можно сразу арестовывать и сажать в тюрьму. Каждый чиновник не только был прекрасно осведомлен о том, что ему полагается за работу на его месте и что достанется через несколько лет, если он вырастет в должности, но и понимал, что если он слетит, то, несмотря на все былые заслуги, окажется в буквальном смысле на улице с голым задом.

После того как страна неожиданно перепрыгнула из социалистической системы в современные рыночные отношения, стало ясно, что весь сонм социальных обязательств выполнить невозможно, но унаследованное от советской власти фарисейство, зародившееся в конце 80-х – начале 90-х годов, легко перешло в новое время. Формально министры и прочие чиновники по-прежнему получали, объективно говоря, копейки, но при этом каждый из них жил совершенно замечательно. Неожиданно вокруг каждого крупного бюрократа забегали шустрые юноши, которые, реализуя разнообразные коммерческие схемы, не забывали и о своих благодетелях. Опять-таки существовало четкое понимание правил игры: если ты замминистра, можешь позволить себе покупать такие-то костюмы, часы, машины и ездить на такие-то курорты, если ты министр, тебе по чину будут удовольствия классом повыше, а уж если, страшно подумать, добрался до самого верха, то тебе сам черт не брат, делай что хочешь.

Попытка переломить ситуацию натолкнулась на повсеместное сопротивление вплоть до самого низового уровня. Дело в том, что в системе государственных учреждений действовала своя, очень привлекательная схема распределения путевок и так называемых продовольственных заказов, и даже цены на продукты в столовых вплоть до последнего времени выгодно отличались от цен в других точках общественного питания, даже если те находятся в ста метрах от места заседания слуг народа. Можно, конечно, презрительно поморщиться и сказать: «Ну разве это деньги?» Да, это деньги. Это все – деньги.

Время от времени высказываются различные соображения относительно того, как можно улучшить ситуацию. Владимир Вольфович Жириновский, в частности, однажды предложил узаконить взятки и обложить их налогом. Подобные идеи не так дурны, как могут показаться, но совершенно неприемлемы. Даже размер взятки не играет никакой роли. Ведь суть не в том, сколько ты платишь, чтобы дело было сделано. Вопрос в системе – ты понимаешь, что все равно обязан делиться. Принцип, когда-то шутливо сформулированный советником президента Ельцина по экономическим вопросам Лифшицем – «надо делиться», – приобрел совершенно иное звучание. Выяснилось, что делиться надо даже в тех случаях, когда, по большому счету, делать это совершенно незачем.

Предложение побороть коррупцию в том виде, как мы ее себе представляем, убирая чиновников с постов, где необходимо принимать решения и где от них что-то зависит в процедурном плане, само по себе звучит несколько фантастично. Ведь что оно означает? То, что мы должны целой армии людей сказать, что они принципиально не нужны. Тогда какой смысл вообще в существовании обученного профессионала, если он не должен принимать никаких решений? В этом случае сама его функция кажется анекдотичной и можно от него в принципе отказаться.

Мало того. Как объяснить дикому количеству людей, занятых в государственном управлении и на госслужбе, что все они должны хитрым образом куда-то исчезнуть и при этом ничего не получать. На что они логично скажут: «А с какой радости?» Не случайно всякий раз, когда заходит речь о сокращении какого-либо министерства, возникает куча федеральных агентств на том же иерархическом уровне, в которые и перетекают вчерашние сотрудники ликвидированной структуры, обрастая еще и дополнительными помощниками и подчиненными, – и все по-прежнему работают на государство. Александр Починок в свое время вывел полусерьезный закон, согласно которому при каждой реформе, имеющей целью сократить количество управленцев в России, их численность, наоборот, вырастает в полтора раза. Таким образом, если применить этот закон к общедоступным статистическим данным, получим, что примерно к 2040 году в нашей стране не останется никого, кроме чиновников. Вот тогда никто уже не будет говорить ни о какой коррупции, потому что невозможно коррумпировать самих себя – речь пойдет о сложной и разветвленной системе кормления.

Как мы уже говорили, формальные зарплаты, которые получают чиновники, жестко вписаны в единую тарифную сетку, привязанную к минимальной оплате труда. Предложенная система поощрений и выплат, которые должны каким-то образом выделить лучших, в конечном итоге наталкивается на необходимость четкого и простого определения: а кто эти лучшие? И вообще – нужны ли нам эти лучшие? И когда внутри коллектива приходится определять лучших, этот процесс проходит по одной и той же накатанной схеме: да, мы определим, только пусть этот лучший, которого мы выделим, не забудет потом деньгами поделиться с теми, кто определяет, либо откатить на самый верх.

А кроме того, если речь идет об определении лучшего, – скажите, положа руку на сердце, разве в условиях отсутствия объективных критериев ваша жена, родственница или любовница не покажется вам бесспорно лучшей, чем совершенно чужие, холодные и бесконечно далекие от вас люди, почему-то работающие под вашим началом? «Ну как не порадеть родному человечку!» – учит нас русская классическая литература, и этот призыв нам близок. Не случайно в последние годы главной мечтой множества россиян является не стать бизнесменом, и даже не стать Абрамовичем, а – что гораздо важнее – стать чиновником. Именно в близости к власти видится воплощение всего лучшего, что есть на земле.

И действительно – если взглянуть на автомобильный парк российских чиновников, станет ясно, что пределом мечтаний как раз и может быть не бизнесмен, трясущийся над каждой копейкой и ломающий голову над тем, как бы ему без штрафов и потерь сдать регулярную отчетность, а бюрократ, который формально ни за что не отвечает, ничего не решает и в условиях современной российской экономики по большому счету никогда не несет сколь-нибудь существенных наказаний. При этом может позволить себе роскошь вести такой образ жизни, который многим и не снился. Если же он еще и аккуратно соблюдает правила игры, во всем остальном у него фактически развязаны руки. Какое бы злодеяние, даже самое страшное, он ни совершил, его все равно каким-то образом аккуратно, на золотом парашюте приземляют в заранее определенное дипломатическое кресло. А если и не дипломатическое, то в любом случае мягкое.

А теперь вспомним, что произошло в России на рубеже веков, когда к власти пришел Путин и объявил о начале олигархической контрреволюции.

Очевидно, что он пришел вместе со своей гвардией. Очевидно, что эта гвардия должна была получить нечто. Очевидно, что это нечто было возможностью занять командные высоты. При этом ясно было, что олигархи – это люди, которым доверять нельзя, поэтому на перераспределение финансовых потоков надо было поставить людей, которым доверять можно. В силу всего вышесказанного в коммерческие структуры в большом количестве направились комиссары, то есть доверенные лица, задачей которых было присматривать за народным добром и соблюдать политические интересы. Какая-то часть из них параллельно занималась и до сих пор продолжает заниматься государственной работой. Эти люди внезапно оказались членами совета директоров разнообразных компаний, руководителями наблюдательных советов, но де-факто они были, если угодно, представителями государственных интересов у основных налогоплательщиков Российской Федерации – иными словами, «смотрящими». И формулировка, которую с гордостью может произнести любой американец – «Я тебе плачу налоги, а ты с моих налогов живешь», – абсолютно не работает, когда речь идет о России. Полагаю, что даже если бы никто из россиян налогов не платил, государственная казна этого бы особо не заметила, поскольку основными налогоплательщиками являются все-таки естественные монополии.