Вторжение в Персей - Снегов Сергей Александрович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/55
• Следующая

— Он скажет сам.

— Такая тайна, что нельзя поделиться ею?

— Тайны нет. Великий предлагает человечеству братский союз.

Если бы Орлан сообщил, что разрушители собираются нас освободить, я был бы поражен меньше. Все, что мы успели узнать, делало мысль о союзе с ними противоестественной.

До меня донеслось возмущенное восклицание Камагина.

Я сказал Орлану:

— У вас, похоже, решения принимает единолично властитель, а у нас они коллективны. Отойди, пока мы посовещаемся. Не исключено, что товарищи не разрешат идти к твоему властителю.

— Не идти ты не можешь.

— Не идти я всегда могу. Другой вопрос, что вы способны доставить меня силой. Но насилие — неудачное начало для проектируемого вами братства…

Разрушители отошли. Для живых машин они держали себя, в общем, прилично. Я попросил настроить дешифраторы на мое излучение — совещаться будем мысленно.

Непосвященному наше собрание должно было представляться странным: молчаливые люди уставились глазами в пол, словно прислушиваются к чему-то, совершавшемуся у каждого внутри.

Лишь Камагин, временами импульсивно дергающийся, нарушал гармонию оцепенения, да из-за спин сидевших ближе ко мне доносилось унылое бормотание Андре, он все вспоминал дряхлого козлика, покачивая головой.

Я начал с того, что титул властителя — Великий разрушитель — не свидетельствует ни о его доброте, ни о широком разуме. Впрочем, о «доброте» разрушителей мы знаем еще с Сигмы. Властитель врагов обратился с предложением о братстве не к адмиралу Большого Галактического флота, штурмующего его звездные заграждения, хотя ничто не мешало ему и тогда высказать такой проект, нет, он вступает в переговоры со своим пленником, над жизнью которого властен, — можно, естественно, усомниться в честности его намерений.

И на каких принципах основать союз человека с разрушителем? Совместно покорять еще свободные народы? Рука об руку истреблять еще не истребленное, разрушать еще не разрушенное? Обратить в своих врагов всех звездных друзей человечества, высокомерно объявив их недочеловеками и античеловеками? Отказаться от союза с неведомыми пока нам галактами, так разительно похожими на нас самих?

Не лучше ли презрительно игнорировать обращение властителя и, возможно, заплатив за такую дерзость нашими жизнями, дать ему ясное представление о воле и намерениях человека?

— Никаких переговоров с преступниками! Всей силой воли, всем оставшимся оружием!.. — донеслась до меня мысль Камагина.

— Единственное, чем мы владеем, — наши маленькие жизни, — вставил Ромеро.

— Значит, отдать наши маленькие жизни! — Камагину лишь с трудом удалось не прокричать об этом вслух.

— Я за переговоры! — сообщил Осима. — Умереть всегда успеется. Но раз адмирал будет говорить от имени человечества, пусть не забывает, что за ним стоит вся мощь человечества. Мы в плену, но человечество свободно!

— Пусть освободит нас и вернет захваченный звездолет, — добавила Мери.

— Короче, разрушители должны капитулировать, — хладнокровно подвел итоги Ромеро. — И этот результат, которого мы не сумели добиться объединенной мощью человечества, должен быть получен действием речи адмирала. Неплохая программа, и я поддерживаю ее, хотя сомневаюсь в исполнимости.

Я не спешил обнародовать свои соображения и сказал только:

— Принципы, вызвавшие войну с разрушителями, остаются обязательными для нас и в плену. Лишь на их основе возможно соглашение.

После этого я сообщил Орлану, что согласен на встречу.

У выхода мне встретился Лусин, возвращавшийся от крылатых. Лусин еще не знал об Андре и сразу не обратил внимания на старческую фигурку, склонившуюся на наре, но до меня донеслось тоскливое бормотание: «Серенький козлик, серенький козлик…»

Великий разрушитель был еще больше похож на человека, чем Орлан, и еще менее «человечен», чем тот.

Он был, прежде всего, огромен, почти четырех метров роста, но то, что делало Орлана подобным призраку, во властителе было рельефней.

Непропорционально маленькая голова гнездилась на непропорционально длинной шее. На голове сверкали огромные глаза, жадно распахивался и прикрывался огромный рот. И оттого, что лицо властителя тоже было безносо, оно казалось скорее змеиной мордой, а не лицом. «Не образ человека, а образина», — сформулировал я первое впечатление.

Он смотрел на меня светящимися глазами. Это не метафора — из глазниц исторгался трассирующий свет. У Орлана окраска кожи показывала настроение. Властитель старался пугать собеседников, для этого сверкание глаз подходило больше, чем озаренность лица.

Он тяжело восседал на помосте вроде трона. Для меня сиденья приготовлено не было. Я опустился на пол и скрестил ноги. В обширном зале мы были вдвоем.

— Ты знаешь, что я хочу предложить вам союз? — не то спросил, не то установил Великий разрушитель. Он разговаривал сносным человеческим языком.

— Знаю, — ответил я, — но, прежде чем говорить о союзе, я должен задать несколько вопросов.

— Задавай. — Он, как и Орлан, не признавал нашего вежливого обращения на «вы».

— Вы похожи на человека и говорите по-человечески. Но мы даже отдаленно не родня.

— Я могу принять любой облик, лишь бы он был биологически возможен. Я облекся в человекоподобие, чтобы тебе было удобнее.

— Я бы предпочел ваш естественный вид. Мне было бы приятней, если бы вы меньше походили на меня.

Он разъяснил, что смена образа — дело хитрое. Изготовление новой оболочки требует немалого времени. И вообще он не злоупотребляет своей свободой трансформации. Про себя я порадовался: если смена облика не проста даже для властителя, то появление псевдолюдей среди нас в ближайшее время не грозит.

Было несколько мелочей, смущавших меня, и раньше, чем переходить к основному, я коснулся их:

— Наш звездолет был задраен, но Орлан появился в нем. Как он это сумел?

— Появился не он, а его изображение, сфокусированное в звездолет. Разве вы не применяете передачу изображений?

— Применяем. Но у нас силуэты-картинки… Осима же разбил пальцы об изображение Орлана.

— Вы, очевидно, передаете только оптические характеристики, а мы и другие свойства — твердость, теплоту, даже электрическую напряженность. Все очень просто. Есть еще вопросы?

Я сообщил, что облечен властью для войны, но не для союза. Если он собирается затрагивать проблемы, интересующие все человечество, то во всяком случае та часть человечества, что находится неподалеку, то есть все мои товарищи, должна участвовать в обсуждении. Он возразил: если транслировать нашу передачу, то его подданные тоже услышат ее. Мне это безразлично, сказал я. Он отметил, что я разговариваю тоном победителя, а не побежденного. Я указал, что нужно различать разговоры и переговоры: разговаривает он со своими пленными, но в переговоры он вступает со всем человечеством — стало быть, нужно ему привыкнуть к тону, которое свободное человечество изберет для переговоров. Он объявил, что для начала удовольствуется соглашением со мной, а не со всем человечеством. Я поинтересовался, имеет ли он в виду меня одного или с товарищами. Он имел в виду всех нас. В таком случае без информации, передаваемой всем, не обойтись, стоял я на своем. Ему внове был такой дерзкий тон. Не худо приучаться к любому тону, повторил я, и можно начать с меня. Уже не один пленник представал перед ним — и у всех тряслись поджилки, ибо он волен в их жизни и смерти. У меня, возможно, тоже трясутся поджилки, но волен он лишь в физическом моем существовании, а не в помыслах и желаниях, добивается же он того, чтобы мы возжелали дружбы с ним, трясущиеся поджилки вряд ли способствуют таким желаниям. И вообще — мучить пленников он способен, ограничиваясь своими обычаями и на своем языке, но завоевывать их дружбу надо на их языке и согласно их обычаям.

После этого я замолчал, вызывающе глядя на него. Он тоже молчал — и немалое время. Я имел возможность убедиться, что старинное выражение «глаза метали молнии» — отнюдь не гипербола. Впечатление было, будто меня ослепляют прожекторами.

• Предыдущая
• 17/55
• Следующая