Возвращение (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/142
• Следующая

– Центр построили, сейчас заканчивают общежитие. Все коммуникации подключили, а отделочные работы сделаем зимой, поэтому работу центра можно будет развернуть до весны.

– Отлично, так и сделаем. С Петровым будет легче разговаривать: все-таки охрана режимного объекта, а не села, и в Москве это свою роль сыграет. Семичастному наш Василий Иванович о моих чудачествах наверняка доложил, но это даже хорошо. Да, вы нашему мальчику ствол дали?

– Мальчик, – усмехнулся Юркович. – У него в той жизни было воинское звание старшего лейтенанта, а из нашей хлопушки он отстрелялся так, что ребята были удивлены. Предлагаю его в дальнейшем и в личных разговорах, и в документах, если они будут, так и называть лейтенантом.

– А как его успехи в секции?

– Плохо, – поморщился полковник. – Васильев разговаривал с тренером. Развит он прекрасно, все запоминает и может применять. Беда в том, что он, видимо, в той жизни занимался чем-то вроде каратэ. Пока у него есть время подумать, он может применить то, чему его учат. А если думать некогда, он начинает драться по-старому: быстро и жестко. Того парня, который его хотел проучить, Геннадий чуть не искалечил.

– Ладно, пусть занимается дальше. Нам важна его безопасность, все остальное второстепенно.

– Начало марта, а так метет! – сказала Люся, глядя в окно моей комнаты, за которым бесновалась вьюга.

– Всегда любил смотреть в окно, когда разыграется метель, – сказал я. – Есть в этом что-то завораживающее.

– Романтик! – она взлохматила мои волосы. – Смотреть на такое я тоже люблю, а вот на улице уже не погуляешь.

Она села мне на колени и прижалась к груди, вызвав волну нежности и желание.

– Люся, слезай, не надо.

– Мне уже пятнадцать лет!

– Пятнадцать тебе будет только через месяц. Встань, я не железный.

– Иногда мне кажется, что ты из железа.

– Ты что, хочешь, чтобы мы пошли до конца?

– Я этого давно хочу, – вздохнула она. – Только пока боюсь. Но до восемнадцати я точно ждать не буду.

– Там будет видно, – сказал я, обняв ее за плечи.

Я сам чувствовал, что долго мы не продержимся.

– Пойдем посмотрим новости, – предложил я.

– Зачем? – пожала она плечами. – Ты и так все знаешь, а я уже слушала. Наши атомные подводные лодки, не всплывая, совершили кругосветное путешествие. А больше ничего интересного нет. Я, когда слушала, еще пожалела моряков. Представляешь, как обидно? Участвовали в кругосветном путешествии и ничего не увидели.

– Гена, тебя к телефону! – крикнула мама.

Звонил Сергей.

– Можешь зайти? У отца к тебе дело.

– Сейчас подбегу, – ответил я.

Начиная с января, ко мне стали регулярно обращаться за консультациями. Интересовало многое, но ответить я мог в лучшем случае только на половину вопросов.

– Если я чего-то не видел или не читал, откуда мне об этом знать? – говорил я отцу Сергея. – Очень много выкладывали в сеть, но далеко не все. А потом интерес к тому времени вообще начал угасать. У всех хватало своих забот.

Сегодня мне удалось ответить на два вопроса из трех.

– Чем занят? – спросил я Сергея, когда довольный Петр Сергеевич ушел в свою комнату с исписанным мной листом бумаги.

– Уроки сделал, теперь сижу и смотрю в окно. Да, возьми последние листы. Когда допишешь книгу?

– За неделю, думаю, управлюсь. Ладно, побежал я к себе. Мы там тоже смотрим на снег.

– Управился? – спросила подруга. – Чем Сергей занят?

– Тем же, чем и мы. Смотрит на снег и балдеет. По телевизору ничего хорошего нет, а читать нечего. Вот, дочитал мою писанину.

– Давай еще одну песню выучим? Что ты знаешь о зиме, кроме «Снежинки»?

– Мне и то, как мы исполняем «Снежинку», не нравится, – сказал я. – Поешь ты прекрасно и с каждой песней все лучше. А вот музыка... Не хватает пианино с гитарой, совсем не так она звучит! Песни-то я знаю, но не все можно нормально исполнить. Можно разучить «Три белых коня», но там должна звучать труба... Слушай, у меня появилась мысль. В Минске навалом небольших музыкальных коллективов. Можно договориться с одним из них через мою крышу. Аранжировку для своих инструментов они сделают сами. Разучим с десяток песен и запишем у Самохина.

– А никого не удивит, что из тебя сыплются песни?

– Пока все молчат, а мы уже шесть песен исполняли и седьмую спели для комиссии. А пока все подготовим, еще несколько месяцев пройдет. Люсь, ты кем хочешь стать? Не певицей?

– Я еще не определилась, но петь мне нравится. Дыхательные упражнения и мантры я делаю регулярно, сама заметила, как усилился голос.

Я тоже заметил. У нее и раньше был красивый голос, но слабый. Сейчас у нее был не голос, голосище!

– И твой голос продолжает меняться, – сказала она. – Когда ты пел в городке, все были в восторге от самих песен, а не от твоего исполнения, а сейчас поменялся тембр. Еще не Магомаев и даже не Трошин, но твое пение уже приятно слушать. А что ты имел в виду, когда говорил о крыше?

– Детективы нужно читать, – нравоучительно сказал я. – Возьми у моей мамы, у нее их целая полка. Крыша – это покровители. Завтра я попрошу передать мою просьбу. Будем лепить из тебя народную певицу, а репертуар я на сто лет вперед обеспечу.

К утру пурга прекратилась, и дворники спешили очистить от снега тротуары, пока народ еще сидит по домам. К нашему выходу в школу дорожки выскребли почти до асфальта.

– Красота! – говорил я друзьям. – В городке я бы сейчас перся через сугробы и набрал снега в ботинки.

– Зато у нас зимой на физкультуре ездили в лес, – сказала Люся. – Помнишь?

Как я мог не помнить? В школе было много лыж, и наш учитель физкультуры частенько вместо урока загонял нас в лес. Это было классно, особенно если не нужно было прокладывать лыжню. В конце урока девчонок забрасывали снежками и ехали в школу сдавать лыжи и забирать портфели.

– Да, – ответил я. – Здесь так не покатаешься, зато у нас был хуже каток.

– Что толку говорить о том, что было, – недовольно сказал Сергей. – Было и сплыло. Давайте идти быстрее, а то мы с вами постоянно прибегаем к звонку.

Во втором полугодии мы уже окончательно стали в классе своими, а я на большинстве уроков мысленно шлифовал текст книги и не сильно тяготился учебой. Легко было говорить Семену, что я маюсь дурью. Не мог я целые дни оставаться без Люси. Я, даже сидя на разных партах, чувствовал ее присутствие. Мы еще в самом начале хотели сесть за одну парту, но девчонки, с которыми мы сидели, пересаживаться отказались наотрез.

– Ген, дай посмотреть тетрадь по алгебре! – подкатил ко мне Витька Дроздов.

– Списывать не дам, ты же знаешь, – ответил я. – Объяснить решение могу. Не хочешь? Тогда иди лесом.

– Говорят, ты знаешь много анекдотов, – подошел Олег Вешняков.

– Кто это говорит? – едва не подскочил я.

В этой школе я не рассказал ни одного анекдота и не собирался этим занимаеться.

– Ее сестра, – кивнул он на Люсю. – Она сейчас весь второй «Б» ими смешит. Даже что-то рассказала своей классной. Говорят, та смеялась.

Ответить я не успел: прозвенел звонок. После окончания химии на алгебру мы пошли с первого этажа на второй. Когда проходили мимо учительской, из нее вышла директор.

– Зайди! – сказала она и вернулась обратно.

Я зашел следом в учительскую, в которой, помимо Анны Гавриловны, находились еще несколько учителей, в том числе и наша классная.

– Что это еще за история с анекдотами? – строго спросила она.

– Могу поклясться чем угодно, что в этой школе я не рассказал ни одного анекдота! – торжественно сказал я. – Я слишком дорожу своим временем.

– А при чем здесь время? – не поняла она.

– Все люди почему-то любят смеяться, – пояснил я. – В той школе, в которой я раньше учился, мне не давали проходу ни школьники, ни учителя. Даже директор один раз попросил рассказать анекдот. Неприличных, кстати, не было ни одного. А вы почему спрашиваете? Из-за младшей Черзаровой? Так я о ее рассказах ничего не знал. Сегодня же вправлю мозги.

• Предыдущая
• 55/142
• Следующая