Народная монархия - Солоневич Иван Лукьянович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/134
• Следующая

Но если в российском народном представительстве работает Глава Православной Церкви или председатель союза: инженеров, агрономов, врачей, металлистов, железнодорожников, горняков, крестьян, казаков, купцов, — то все эти люди будут совершенно точно знать, что им нужно в чем заключаются реальные интересы того слоя или той группы людей, от имени и по полномочиям которых они выступают. Никто из них не будет претендовать на «всю власть», как по самому своему существу претендует всякая политическая партия. Всякая политическая партия стремится из меньшинства стать хотя бы о т носител ь ным большинством, из относительного большинства — абсолютным, и на базе абсолютного большин ства превратиться в партийный абсолютизм. Примеры у нас на глазах, и эти примеры достаточно свежи: Россия, Германия, Италия, Польша, Испания, Венгрия, Латвия. Но никакому «союзу инженеров» не может придти в голову превратить в инженеров всю страну или союзу ветеринаров — захватить «всю власть». Могут быть тенденции ко всякого рода технократическим или капиталистическим загибам и перегибам, но на путях к таким тенденциям будут стоять монархи.

Во всем этом нет решительно ничего ново г о. Все это существовало в Московской Руси. Более подробно обо всем этом будет сказано в главе об истории русской монархии. Пока же вопрос заключается в том, чтобы мы вернулись к нашему собственному опыту и начали бы называть вещи нашими собственными русскими словами. Тогда, может быть, целый ряд недоразумений исчез бы более или менее автоматически.

В сознании русских людей по обе стороны рубежа — оба эти термина дискредитированы вконец. Та демократическая декламация, которая ведется частью новой эмиграции на страницах л евой прессы, количественно очень незначительной частью, имеет случайное объяснение: левая пресса это: визы, гонорары, въезд в САСШ. издание книг и вообще «билет на право входа в американскую культуру». На чьем возу едешь, тому и песенку пой. Пели гимны гитлеровскому абсолютизму, теперь поют американской демократии. И в обоих случаях — не искренне. Как общее правило, новая эмиграция требует «твердой власти», не очень ясно отдавая себе отчет в том, так что же значит «твердая власть»? Сталинскую власть назвать мягкой властью было бы несколько затруднительно, а, вот, сбежали же люди. Тогда «вносится поправка» — «национальную власть». Но Сталин так играл на чувствах русского национализма, как до него не делал, пожалуй, еще никто. В общем получается путаница.

Попробуем разобраться. Начнем с «конституции». Этот термин имеет два не очень сходных значения: а) основные законы страны вообще и б) основные законы, ограничивающие в ласть главы правительства, — монарха или президента — это все равно. Достаточно ясно, что всякий ос н овной закон ограничивает власть монарха уже самым фактом своего существования, иначе — зачем нужен закон? Так, основные законы России, существовавшие ДО 1905 года, ограничивали власть монарха в вопросах вероисповедания и престолонаследия. Основные законы после 1905 года ограничивали власть монарха и в законодательной области. Говоря иначе, и те и другие были конституцией.

Конституция, как известно, может быть писаной и неписаной. Неписаная К онституция Московской Руси ограничивала власть московских самодержцев. В. Ключевский говорит: «Московский царь имел власть над людьми, но не имел власт и над учреждениями». Император Николай Второй даже, и ДО 1905 года, имел власть над учреждениями, но не имел никакой власти над людьми. Петр Первый мог приказать казнить кого угодно, Николай Второй не мог удалить из столицы хотя бы того же П. Милюкова. В обоих случаях по-разному, но в обоих случаях власть была ограничена. Неограниченную власть, в ее чисто европейском смысле, пытался ввести Петр Первый. Quod princeps voluit — legis habet vigorem — что благоугодно монарху, имеет силу закона. Император Александр Третий стоял на иной точке зрения: «Самодержави е существует для охраны закона, а не для его нарушения». «Российская Империя управляется на твердом основании законов, от самодержавной власти исходящих». И раз закон был издан установленным «конституцией» образом, — он был о бязателен и для самодержца. Или — считался обязательным.

Сталинская «конституция» предоставляет каждому гражданину страны свободу голосовать против Сталина — однако никто не голосует. По этой конституции никакой власти для Сталина не предусмотрено. По конституции 1905 года Государь не имел права своей властью изменять основные законы страны, — однако Он их изменил … В современной Англии никакой писаной конституции нет, однако власть монарха превращена в чистую символику: монарх превратился в заводную куклу, устами которой вчера говорила одна партия, сегодня говор и т другая, завтра будет говорить третья. А «основных законов» нет вовсе.

Власть русских монархов всегда была властью ограниченной, за исключением восемнадцатого века, когда они вообще никакой власти не имели. Органически выросшая московская «конституция» была совершенно и почти бесследно разгромлена при Петре Первом, и восстанавливать ее начал Павел Первый своим законом о престолонаследии, ограничивавшем власть монарха, — в том числе и его собственную. История монархической власти в Европе есть история ее ограничения. История монархической власти в России есть история ее самоограничения. Европейская конституция есть борьба за власть, рус с кая конституция (кроме 1905 года) есть симфония власти: Царской, Церковной и Земской. Все три вида власти ограничивали самих себя и ни одна не пыталась вторгаться в соседнюю ей область. Мы не хотим, чтобы монархия вторгалась в дела земства, чтобы Церковь вторгалась в область светской власти, чтобы светская власть вторгалась в область религии, мы не хотим ничего того, что так типично для Запада. Мы не хотим борьбы Церкви и государства, борьбы, которая кровавой чертой прошла по Западной Европе, мы не хотим, чтобы задачи обороны страны были бы предметом обсуждения земских собраний, что сейчас делается по всему миру, кроме СССР, мы не хотим, чтобы какая бы то ни было центральная власть посягала бы на свободу человеческого творчества и труда — вне рамок, совершенно четко и ясно ограниченных «твердым законом». Мы не хотим борьбы за власть, мы хотим соборности власти, — такой, какой эта соборность была на практике достигнута в Московской Руси, и создала там государственный строй, до какого Петербургская империя так и не сумела дойти.

Итак, если термин «конституционная монархия» мы заменим термином «соборная монархия», то мы, может быть, выпутаемся из лабиринта или противоречивых, или вообще ничего не обозначающих, терминов. Термин «неограниченная монархия» не о з начает вообще ничего: таких монархий не бывает. Термин «конституция» может обозначать все, что угодно. Термин «соборная монархия» обозначает совершенно конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты: это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна человеческой истории. И она не была утопией, она была фа кт ом .

Приблизительно такая же путаница получается и с другим, ныне таким модным термином «демократии». В нем есть два про т иворечивых положения: а) «все для народа» и б) «все через народ». Если бы сейчас французскому «народу», то есть крестьянству, предоставить полную свободу следовать второй ча с ти этой формулы, то французское крестьянство погубило бы самого себя. Немецкий народ — в его подавляющем большинстве — голосовал за Гитлера, голосовал на основании строго демократической конституции, и это кончилось четырьмя зонами. С другой стороны: древне-римский цезаризм бы л явлением демократического характера, ибо выступал в защиту низших классов против высших. Наполеоновский цеза ризм был также явлением демократического характера , ибо защищал интересы французских низов против феодальной реставрации. «Сто дней» показали с абсолютной степенью бесспорности, что весь французский народ целиком, почти на все сто процентов, стоял за Наполеона и что за монархию не стоял никто, — она была навязана Франции иностранными штыками. Монархия Бурбонов, которые «ничего не забыли и ничему не научились», была монархией антинародной, хотя и была «конституционной» в самом европейском смысле этого слова. Империя Наполеона была демократической в социальном смысле этого слова, хотя ни о какой «конституции» Наполеон и слышать не хотел: «Я не свинья, которую откармливают на убой». Москва, по тому же Ключевскому, развивалась в сторону «демократического самодержавия» с тем, однако, осложнением, что ее правящий слой был аристократическим слоем, что и привело к катастрофе петровской эпохи.

• Предыдущая
• 27/134
• Следующая