Последняя ступень (Исповедь вашего современника) - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 57

• Предыдущая
• 57/93
• Следующая

Старушка, стоявшая ближе всех к покойнику, перекрестила его, а потом посыпала на белый саван красной рассыпчатой землянички. — Заколачивайте, мужики, чего глядеть-то. Появилось дело, мужики оживились. Что-что, а гвозди заколачивать мы умеем. Раздались гулкие, тоскливые удары двух молотков. В два молочка заколотили моментально. Протянули веревки под днище гроба. Кряхтя, с трудом удерживая его в равновесии, начали опускать гроб в прохладную глинистую глубину. Опустили. Выдернули веревки обратно. Тоскливо и глухо застучали комья земли. Все глуше, все мягче… Перешло на шуршание.

Засыпали и снова остановились в растерянности. Надо было расходиться. Но было, должно быть, у каждого на душе ощущение чего-то недоделанного, недосказанного либо сделанного не так.

Но делать больше нечего. Могила засыпана, не до вечера же над ней стоять. Не дружно, группами начали расходиться. Женщина лет пятидесяти каждому сказала, чтобы пришли поминать.

Ну да. Сейчас соберутся в избе этой женщины, выпьют под жиденькую закуску, а там и напьются допьяна. Упрекать ли? Надо же выплеснуть из души сосущую, пусть не до конца осознанную либо и вовсе неосознанную, тоску.

Пополняя вторую (второстепенную, правда) свою коллекцию, Кирилл едва ли не в каждой деревне просил меня отыскать председателя колхоза. Потому мне здесь отводилась главная роль, что, пока я разговариваю с председателем как журналист, выспрашиваю у него про колхозные дела, Кириллу удобнее со стороны, оглядевшись и прицелившись, используя даже и телеобъектив, чтобы приблизить председателево лицо, занять им весь кадр, произвести свой снайперский щелчок затвором и увезти в камере отображение моего собеседника, иногда не подозревающего, что его запечатлевают, а если и заметившего, то, конечно, не протестующего, а, напротив, радующегося: корреспонденты, потом попадешь в газету.

Но «потом» никакого не было. Потом Кирилл раскладывал на столе у себя фотографии и говорил:

— Посмотри, посмотри. Вот они, командиры нашего сельского хозяйства. Найди хоть одно лицо. Найди черточку одухотворенности хоть в одном лице. Приглядись повнимательней. Это же не лица, а хари. Небритые, опухшие, не то с похмелья, не то с недосыпу. Может быть, ты видишь волю, проблески разума, проблески личности хоть в одном лице? Безликие люди. Растерянные, недоумевающие, чего же от них хотят. Эти люди будут делать все, что им скажут сверху. Сеять кукурузу — сеять кукурузу. Искоренять кукурузу — искоренять кукурузу. Укрупнять колхозы — укрупнять колхозы. Разукрупнять колхозы — разукрупнять колхозы. Вводить трудодни — вводить трудодни. Заменять трудодни зарплатой — заменять трудодни зарплатой. Самим думать не надо. Самим надо только изощряться, как бы уцелеть на месте, а для этого как бы обхитрить начальство со сводками, как бы втереть очки, что все уже посеяно и убрано, а завтра задним числом эти цифры все же выполнять. Но выполнить не всегда удается. Обман влечет новый обман. И получается так, что на бумагах существует одна действительность, а на самом деле другая. Обман поднимается выше, из района в область. В последней инстанции обманывать уже некого, кроме разве самих себя, да еще весь народ с трибуны съезда или сессии Верховного Совета. А в это время таить от народа, ликвидировать несоответствующие действительности бумажные цифры путем покупки пшеницы и овса в Америке, в Канаде, в Австралии…

Все же пока Кирилл снимал, мне приходилось разговаривать с председателем, и не стоило большого труда, чтобы срезать его, как на экзамене, со второго вопроса, потому что состояние наших колхозов мне тогда было известно в тонкости. Сначала он пыжился, но скоро выяснялось, что урожай в прошлом году был девять центнеров, что молока коровы надаивают по две тысячи литров, что часть картошки осталась в поле под снегом, несмотря на то, что пригоняли из города целыми автобусами рабочую силу, что кормов не хватит и до середины зимы, — так председатель скисал, «раскалывался», по выражению Кирилла, и сразу начинал жаловаться на нехватку рабочей силы.

Один директор совхоза (для разнообразия) так нам и сказал:

— Завтра буду проводить общее собрание, буду призывать людей, пусть приглашают своих родственников или знакомых переезжать к нам в совхоз. Нехватка рабочей силы.

— Где же народ?

— Бегут, — коротко и ясно ответил директор.

— Но все же вон сколько домов у вас на совхозной усадьбе. Живут же в них люди. И потом, дело разве в количестве людей? Вот я был в Дании, поинтересовался…

— Ну и как там, в Дании? — живо и заинтересованно отозвался директор.

— Там у них фермерский тип ведения хозяйства. На этот путь должна была встать Россия с осуществлением столыпинской реформы. Так и называли, кажется, «датский путь». Но Дания маленькая. Пусть хоть и фантастическая производительность труда, но не те масштабы. Если бы такую производительность в масштабах России…

— А какая производительность?

— Ну… Я попросил показать мне небольшое хозяйство. Примерно, чтобы столько земли, сколько было у нас в среднем крестьянском хозяйстве. Причем хозяйство не выбирали. Ехали по дороге, и зашел разговор. Свернули с главной дороги, фактически к первому попавшемуся хозяйству.

— Ну и?

— Семь гектаров земли. Муж и жена. Обоим лет по тридцать. Дочка-подросток. У дочки своя верховая лошадь. Еще лошадь для работ. Полтрактора-колесника.

— То есть?

— С соседом на двоих куплен колесный трактор. Прицепные орудия свои, главным образом подвесные. Инструмент… Поглядели бы вы на инструмент! Вилы, лопаты, грабли — все ярко окрашено, черенки изогнуты соответствующим образом, чтобы меньше тратить усилий и чтобы удобнее инструментом пользоваться. Два автомобиля: легковая машина и небольшой грузовичок. То, что производят сами, — не едят. Приезжает специальный автомобиль (как раз при мне приезжал) и привозит то, что они заказывают: мясо в целлофане, зеленый горошек, шпинат… Хозяйка мне показала холодильник — горизонтальный, похожий на сундук. Подняла крышку — полно продуктов. Все свежее, яркое, как на картинке из книги о вкусной и здоровой пище.

— А что производят?

— Три вида товарной продукции: молоко, яйца и поросят. Я, конечно, спросил, сколько они вдвоем на семи гектарах, имея полтрактора и лошадь, произвели разной продукции.

— Ну и?

— Две тонны яиц, молоко в перерасчете на сливочное масло 1800 килограммов и сорок поросят на бекон.

— Яйца на вес?

— Да, яйца на вес. Там они у них и в магазинах продаются на вес. Значит, около тридцати тысяч штук. Если на всех троих, включая дочь, разделить, получается по десять тысяч на каждого человека, а фактически по пятнадцать, потому что работают только двое. Вот вам производительность. А у вас?

— Что у нас? — как бы очнулся директор.

— У вас есть куриная ферма?

— Есть.

— И сколько же в среднем на человека вы сдали в прошлом году яиц?

— У нас куры не главное. У нас главное молоко.

— Но все же?

— Да нет… — замялся директор. — Стыдно говорить.

— Но все же?

— Яйца по три на человека.

— Теперь возьмем главный ваш продукт — молоко. У него коровы по пять тысяч литров запросто дают. Я ему говорю: приезжайте к нам, вы же сразу маяком окажетесь, ваш портрет в районной газете напечатают, а то еще и Героя труда дадут. Нет, говорит, я уж как-нибудь здесь перебьюсь без районной газеты… Ну, так возьмем теперь главный ваш товар, молоко.

— Не буду и брать, — ответил директор. — Я уж понял. Другая система — другие и результаты. Я думаю сейчас: значит, у меня в совхозе не недохватка рук, а настоящая богадельня. У них там на двоих сорок поросят. Да если бы по двадцать поросят на каждого моего рабочего, да мы бы всю область поросятами завалили. Это что же получается? Тысяча восемьсот килограммов сливочного масла в год. Вдвоем. Невероятно! Пусть у нас триста человек в совхозе. Значит, мы должны бы произвести шесть миллионов яиц, около тридцати тонн масла да еще шесть тысяч поросят на бекон. Нет, это не может уложиться в сознании. Какой же у них урожай?

• Предыдущая
• 57/93
• Следующая