Прекрасная Франция - Савицкий Станислав - Страница 12

• Предыдущая
• 12/37
• Следующая

Я тут смотрел много разного. В первый раз придя в «Бастилию», я случайно попал на «Троянцев» Берлиоза, которыми она в свое время открылась. Выдержать это многочасовое прославление французского духа, который никак не может одолеть Вагнера, было серьезным испытанием. Сначала все казалось интересным: и неожиданная смена декораций, и точное, вышколенное исполнение, и сама идея начать жизнь нового театра с реванша за поражение Берлиоза, не сумевшего превзойти гения Байрейта. Но уже через час «Троянцы» вынимали душу, как старая, запиленная пластинка с гимном, заедающая в нескольких местах. Даже в четырехчасовом сокращении, из которого были изъяты балетные сцены, это шоу запоминается раз и навсегда нездешней тоской. Напрасны эти амбиции – быть центром всего и вся, преобразить пресловутую узницу в храм свободы, равенства, братства и народного искусства, диктовать моду, воспевать французский дух как воплощение подлинной европейскости. На ступенях перед новой цитаделью искусств тусуются тинейджеры. Арке, выдвинутой перед фасадом, расслаивающимся на несколько этажей, не охватить все это многообразие жизни, которому минут за тридцать до начала спектакля особенное своеобразие придают спекулянты, сбывающие билеты в партер за полцены.

После «Троянцев» хочется быстрее посмотреть еще что-нибудь, чтобы сгладить тягостное впечатление. Несколько лет назад здесь поставили «Любовь к трем апельсинам». Это балагурство смотрелось на одном дыхании и заставило забыть о занудном, напыщенном французском вагнерианстве. На «Богему» публика шла без особой охоты, хотя главные партии были спеты хорошо, да и декорации, воспроизводившие богемные мансарды времен Мюрже и Шамфлери, смотрелись интересно и эффектно. Наверно, для парижского зрителя нужно придумать что-то экстраординарное, чтобы повернуть до боли родной сюжет «Богемы» неожиданным образом. «Дон Жуан» поставили в интерпретации Михаэля Ханеке. Ханеке не сильно церемонился с либретто, выдав старый сюжет за духовную драму о современных бизнесменах. Действие было перенесено в прозрачные офисы стеклянных дворцов Жана Нувеля. Дон Жуан был призван домогаться всех понемногу, но на самом деле возжелал одну только красавицу – дочь своего шефа. Шеф на удивление не интересовал его, как мужчина, хотя можно было подумать, что в жизни он не прочь попробовать все. Дон Жуан изводил всех, но больше всего самого себя, усугубляя свою вину все новыми и новыми безобразиями, чтобы дойти до крайнего предела порока и испытать всю низость и боль человечества. Христоподобный самец, идущий самоотверженно путем страдания и имеющий по дороге все, что шевелится, по самое «не хочу», запомнился публике. Впрочем, удивление было скоротечно, теперь таким страстотерпцем никого не поразишь. О жертвенности Дон Жуана в свое время писали символисты, видя в нем героя притчи о страдающем грешнике.

Многие постановки «Бастилии» смотрятся как эффектное шоу. Конечно, ту злободневность и ту площадную зрелищность, какие были у оперы в XIX веке, теперь лучше искать в мультимедийных аттракционах и телетрансляциях с открытий олимпиад. Тем не менее «Бастилия» на свой лад говорит о современности, сочетая в постановках публицистичность с экспериментальностью. Здесь тоже не забывают о том, что пишут в газетах, что умалчивают или на что намекают по ТВ, о чем спорят в блогах и соцсетях.

Дух старой оперы сохранился в «Гранд-опера», построенной в Гарнье. Конечно, нет уже нуворишей, распивавших шампанское в дорогих ложах, нет восторженных поклонников, нет буржуа, волочащихся за актрисками, нет и разночинного райка. Но кое-что осталось. Например, прямо на входе вас встречает запах готовки. Пахнет тефтелями, фрикадельками, сосисками, сладковатым мясным отваром. Этот запах проникает повсюду: в фойе, в ложи, в гримерки. Во времена Золя, живописавшего страсти, бурлившие в «Гранд-опера», здесь пили, ели и по мере сил наслаждались искусством. Звезды доводили зрителей до исступления, неудачные спектакли могли закончиться пьяной стычкой. Этот храм искусств так часто превращался в торжище тщеславия или потасовку, что Марк Шагал, приглашенный расписать плафон в зале, смог разве что придать здешней обстановке несколько неуместную наивную забавность. Милый местечковый романтизм этому безудержному празднику жизни не к лицу.

Сейчас «Гранд-опера» уже не та, что на картинах Дега или в эпоху сюрреалистов. Сейчас это довольно чинное заведение. Запах кухни – самое яркое напоминание о жизни, которая некогда бурлила в этих стенах.

Комеди Франсез» напоминает Александринку начала девяностых, когда там воцарилась тоска старейшего петербургского театра. В «Комеди Франсез» всегда классический репертуар, постановки всегда профессиональные. Но какая мука смотреть «Сида» в традиционном исполнении! Через полчаса после начала спектакля, когда вся тонкость реконструкции спектакля девятнадцатого века прочувствована до зевоты, заняться решительно нечем. В голову лезут идиотские сравнения страстных диалогов и надрывных монологов с гамом на рынке где-нибудь во Владикавказе или Краснодаре.

Конечно, подобный театр должен быть таким же, каким он был и сто лет назад, и гораздо раньше, – чтобы хоть где-то все было как всегда. Актеры «Комеди Франсез» во Франции считаются суперпрофессионалами. Некоторые из них – кинозвезды и знаменитости. Но по необъяснимой причине традиция навевает сон, как выступление народного хора имени Пятницкого на концерте к Дню милиции. Все одно и то же, одно и то же, – и просыпаешься только тогда, когда что-то идет не так.

Недавно здание Виктора Луи стали реконструировать, но работу театра никто останавливать не посмел. Прямо между двумя рядами колонн, отгораживающих сад Пале-Рояль от дворика, построили временную сцену. Я узнал об этом неожиданно, придя вечером за билетами. Кассы из-за реставрационных работ переехали, надо было идти к ним по указателям, которые привели в Пале-Рояль. Едва войдя во дворик, я растерялся: вместо сада, который обычно был виден сквозь колоннаду, передо мной вырос темный короб, над которым красным неоном, как будто от руки, было выведено «Comedie-Francaise» /ил. 25/. Подойдя ближе, я уловил смолянистый запах сосны – передо мной был дощатый сарай, от стены до стены. Вдруг справа открылась дверь, и из нее вышла парочка, у парня в руках билеты. Я вошел в сарай, в глаза ударил лилово-красный – им были выкрашены стены и потолок. На кассе висело объявление: «Забастовка».

| 25 | …темный короб, над которым красным неоном, как будто от руки, было выведено «Comedie-Francaise»

Ну как после этого не полюбить Францию!?

Соберешься в театр, – а театр на ремонте. Правда, касса все-таки открыта. Пойдешь по указателям к кассе, – а вместо кассы – сарай. Правда, билеты в нем все-таки продают. Станешь покупать билет, – а тут забастовка. Ну почти как дома: все сломалось, но что-то еще работает, и в конце концов каким-то чудом все выходит более-менее нормально.

Оказалось, что буквально со следующего дня техперсонал театра начинает бастовать. Их не устраивают условия работы на временной сцене, которая только что открылась, и в ней пока что нет всего необходимого для того, чтобы осветители, монтажники и прочие арт-инженеры могли, не проявляя чудеса героизма, готовить сцену и аппаратуру к спектаклям. Техперсонал тактично на Рождество бастовать не стал. Подождал недельки две после каникул и выступил с претензиями, чтобы заодно продлить выходные.

Разве мог я не купить билеты на последний спектакль только что открывшейся сцены?

Тут я должен сказать несколько слов о французских забастовках. Greve, особенно в Париже, – это святое. Здесь бастуют все – от мала до велика. Бастуют семьями, вместе с любовницами и двоюродной родней. Бастуют кружками самодеятельности и гандбольными клубами. Профсоюз отдыхающих на средиземноморском побережье счастлив забастовать. Угрожать забастовкой могут даже только что вышедшие на пенсию, чтобы не потерять квалификацию в деле борьбы за свободный, честный труд. Забастовки бывают местного значения, городские, региональные. Иногда работать наотрез отказывается вся страна во главе с ее лучшими сынами – например, тружениками транспортной сферы, больше всего охочими до стачек. Сколько раз в Париже останавливалось метро, переставали ходить электрички и даже междугородние поезда? Мой приятель, живший за кольцом на юге, однажды в день стачки железнодорожников прошел пешком километров пятнадцать от дома до института на Распай. «Не забывается такое никогда».

• Предыдущая
• 12/37
• Следующая