Только одна ночь - Дэвис Кира - Страница 35

• Предыдущая
• 35/85
• Следующая

– Да Тому плевать на коррупцию, пока это служит его целям. Но даже ему известно, что, если Дилан Фриланд, основатель компании… чертов крестный твоего жениха, пронюхает хоть что-то, твой кабинет станет моим.

– Так зачем же ты разговариваешь со мной? – спрашиваю я. – Почему сразу не поведать об этом всему миру?

Она пожимает плечами:

– Потому что это забавно. И если Дейв тебя все еще не выдал, значит, он решил дать тебе второй шанс. Он прикроет любую твою ложь. Это будет его слово… и твое и Роберта против моего. У меня никаких шансов. Но если ты снова оступишься? И Дейв об этом узнает? – Она грозит мне пальчиком. – Вот тогда начнется настоящее веселье.

Она улыбается, прекрасно понимая, что выразилась вполне ясно, без обиняков. Она еще раз пожимает плечами и бросает:

– Увидимся на собрании!

Я смотрю, как она закрывает за собой дверь, и сползаю по стене на пол. Колени упираются в грудь, и я прячу лицо в ладони.

Я не знаю, как пережила это собрание. Все комментарии и вопросы Аши были вполне уместны. Она была идеально собранна. А я нет. Я пролила на бумаги бутылку воды, запиналась, мне пришлось попросить Таци дважды повторить ее предложения насчет международного репозиционирования Maned Wolf.

Проблема заключается не в том, что Аша знает. Проблема в том, что она не лжет. Она высоко ценит абсолютную честность. Она пользуется правдой как оружием, а я своей ложью как щитом. А значит, если кто-то задаст Аше неверный вопрос…

Даже теперь, в полном одиночестве, в компании лишь кипы бумаг и документов, меня начинает трясти от этой мысли. Когда я попалась в сеть, точно муха? Господи, какая еще муха? Муха невинна. Я – нет.

Большинство сослуживцев отправились по домам. Барбара уже лет сто как ушла, а я все еще здесь. Мне всегда нравилось засиживаться допоздна. Когда-то этот кабинет был моим убежищем и святой обителью, и я надеюсь, что, оставшись одна, я смогу вновь ощутить это чувство.

За окошком гаснет подернутый смогом закат. Небо превратилось в покрывало из роз и лаванды. Смог – он такой. Он ядовит и, если верить Американскому онкологическому обществу, смертельно опасен. Но в правильном окружении и в нужный момент он может раскрасить мир волшебными красками, и ты забываешь обо всем. Сидишь и смотришь на эти цвета на восходе или на закате солнца, и у тебя напрочь вылетает из головы, что вещь, которая сотворила это чудо, медленно убивает тебя. Потом солнце поднимается выше, и ты начинаешь замечать неприглядную действительность. Но уже слишком поздно. Ты уже часами вдыхала этот мерзкий газ. Он внутри тебя. Он стал тобой. Вот так все и случается.

Может, мой роман с Робертом Дейдом такой же. Стремительный, яркий, сказочный… но теперь он убивает меня. Я утратила самообладание, а для меня, для всей моей жизни, самообладание – это кислород.

Я внимательно всматриваюсь в краски за окном, страстно желая, чтобы они никуда не делись. Что, если бы я никогда не встретила Дейва? Что, если бы я нашла эту любимую работу сама? Что, если бы я была свободна, когда встретила Роберта в Вегасе? Как бы тогда все обернулось? Начали бы мы встречаться, как обычные люди? Нет, в том, что касается Роберта Дейда, ничего обычного просто не существует. И все же мы могли бы стать парой. Я в этом абсолютно уверена. Мы бы стали путешествовать вместе: взбирались бы на пирамиды майя, занимались бы любовью в «Королевском отеле» Парижа, а за окнами сад Тюильри.

Но что-то от моих размышлений тянет заурядностью. Нет, мы могли бы поехать в Ниццу, в музей Марка Шагала, и снять концертный зал для частного представления. Не то чтобы музей на это обычно соглашался, но для монсеньора Дейда нет ничего невозможного.

Маленький оркестрик ждет нас на сцене, когда мы входим в зал, затопленный голубым светом, льющимся сквозь витражи. Пианист уже сидит за роялем, который был бы ничем не примечательным, если бы открытая крышка не явила взору любовников на серо-голубом фоне. Вокруг них столпились крестьяне, фигурки размером в четверть от главных героев. Они даже не пытаются соперничать с величием пары, но, кажется, купаются в исходящем от них тепле.

Роберт ведет меня между рядами пустых кресел, пока мы не оказываемся у самой сцены. Он отступает назад и протягивает мне руку ладонью вверх – общеизвестное приглашение, которое он сопровождает словами: «Потанцуете со мной?»

Я беру его за руку, и оркестр начинает играть. Басы такие низкие, что их вибрации проникают мне под кожу, а Роберт тем временем ведет меня в танце. Это вроде бы вальс, но в то же время и не вальс, а наш и только наш удивительный, уникальный танец. Я запрокидываю голову и смеюсь, кружась по комнате в объятиях голубого свечения и Роберта Дейда.

Но вот он останавливается прямо в центре площадки и с ленивой улыбкой сообщает мне, как я прекрасна. Я поднимаюсь на цыпочки и целую его в губы, сначала легко, но потом его руки ложатся мне на затылок, и он прижимает меня к себе.

Музыка сливается с моим пульсом, и мы снова начинаем танцевать. Но на этот раз совсем другой танец. Наши рубашки летят на пол, когда соната кончается, увлекая нас в другую мелодию. За рубашками следует его ремень, моя юбка и все прочее, пока мы не танцуем абсолютно голые. Красный голубь на синем стекле, кажется, вот-вот спикирует на нас, когда его язык распахивает мои губы. Музыка бежит по венам, мы раскачиваемся. Я чувствую, как напрягается его естество. Музыканты словно не замечают нас; им не место в моих грезах. Они всего лишь музыкальное сопровождение к нашей страсти. И когда он укладывает меня на пол, когда я перекатываюсь на него, сажусь на него верхом и ощущаю внутри его пульсацию, я знаю, что в конечном счете есть только мы. Я медленно двигаюсь на нем, следуя ритму музыки.

У музыкантов есть сцена, у нас есть мы.

Руки Роберта ложатся на мою талию, ведут меня, управляют моими движениями так, чтобы я прочувствовала всю длину его копья внутри себя. Нарисованные воспоминания из юности Шагала падают с неба, когда Роберт садится. Он все еще внутри меня, а я сижу к нему лицом у него на коленях. Несколько секунд мы не шевелимся; просто пользуемся мгновением, чтобы осмыслить суть единения – единения наших тел, наших глаз, наших чувств.

И вот танец начинается заново. Я задыхаюсь, когда его бедра прижимаются ко мне, раскрывают меня, пока мне не начинает казаться, что внутри меня не только он, но и сама музыка, она растекается по телу, отдается в каждом нерве, заставляет сгорать от желания.

Одним решительным жестом он опрокидывает меня, и я льну к нему, когда он выходит только для того, чтобы снова рывком войти в меня и нежно поцеловать.

– Я люблю тебя, – говорит он, и я отвечаю ему тем же.

Он закидывает мою ногу себе на плечо.

– Следуй за мной, – шепчет он.

С этими словами он вновь входит в меня, и мой мир наполняется экстазом. Музыка, искусство, мужчина, который заставляет мое сердце неистово биться… все это несет меня к нирване, любовники Шагала кружатся в своем голубом свете, а я кричу, и мой крик эхом отдается от стен.

Его пот смешивается с моим потом, мои ноздри полны запахом секса…

И мы кончаем.

Он переворачивает меня на живот и опять входит в меня. Я вижу на полу отражение голубого – холодный контраст бушующего внутри алого пламени. Он проникает все глубже и глубже, его рука гладит меня по спине, вознося на вершину блаженства. И я снова кончаю, и слышу, как он тоже кричит. Мы вместе взлетаем в лазурные небеса концертного зала Шагала на крыльях музыки.

Мое имя у него на устах, именно его я слышу, когда он утыкается мне лбом в лопатки.

– Я люблю тебя, – повторяет он, когда музыканты переходят к более медленной мелодии.

И я знаю, что это правда.

Так же как знаю, что закат за моим окном красив.

Но, как и моя фантазия, он гаснет. Меня окружает тьма.

Дверь моего кабинета распахивается. Я не поворачиваюсь посмотреть, кто это. Я и так понимаю это по тому, какой тяжестью наливается кольцо у меня на пальце.

• Предыдущая
• 35/85
• Следующая