Повесть о суровом друге - Жариков Леонид Михайлович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая

- Нет, не видали.

Успокоившись, городовой снял белый картуз с желтым кантом и облупившейся жестяной кокардой, вытер платком потный лоб. Сыщик лениво опустился на траву, вынул из кармана конфету, развернул ее и отправил в рот. У него были скучные глаза, будто ему до смерти надоели эта степь, поющие жаворонки, полицейский Загребай и мастеровые, которых нужно искать по кустам. Он сосал конфету и безучастно смотрел в степь.

Городовой высморкался в большой белый платок и присел на корточки. Его зеленые, точно у кота, глаза улыбались.

- Играете, значит? - спросил он мирно и, желая, видимо, развеселить нас, ткнул Илюху в живот концом шашки, выкрикнул «к-кх!» и закатился беззвучным смехом. - Ах ты сволочь эдакая, обезьяна рыжая! - сказал он и снова потянулся щекотать ребра Илюхи, но тот испуганно спрятался за Ваську.

Потом лицо городового сделалось серьезным, и он зашептал:

- Вот что, пацаны. Вы тут последите, ладно? Если заметите, собираются мастеровые, - живо ко мне! - Он достал из кармана медный пятак с двуглавым царским орлом и показал нам. - Кто первый увидит, тому дам эту штуку, поняли?

- Поняли, господин Загре... то есть господин городовой.

- Молодцы. Сидите и делайте вид, будто играете, а сами смотрите в оба.

Сыщик и городовой, пригнувшись, полезли в кусты. Среди ветвей промелькнула длинная черная спина сыщика, за ней красный складчатый затылок городового. Васька поспешно надел картуз.

- Побудьте тут, я скоро приду.

- А ты куда?

- На кудыкину улицу.

Ребята заволновались:

- Доскажи сказку, Вась.

- Некогда.

- Можно с тобой?

- Сиди здесь. - И Васька скрылся за кустами.

Легко сказать - сиди, а как же сказка? Чем она окончилась: нашел Бедняк царя или нет?.. Перебил сказку усатый! Я решил убежать от ребят. Уж мне-то Васька доскажет сказку. Я сделал вид, будто погнался за бабочкой, а сам полез сквозь колючие ветки.

Бежать пришлось недолго, Васька возвращался озабоченный. Оказывается, отец велел ему зачем-то нарвать красных полевых маков и побыстрее отнести на завод.

- Зачем цветы?

- Не знаю. Может, праздник или свадьба.

- А разве бывают на заводе свадьбы?

- Наверно, бывают.

По ту сторону речки степь была усеяна красными полевыми маками. Мигом мы нарвали их столько, что трудно было удержать в охапке.

Дома Анисим Иванович завернул цветы в мокрую тряпицу, положил их в кошелку и велел отнести на «Шанхай», к отцу Алеши Пупка.

Я удивился: к какому отцу, если отец Алеши помер год назад?

3

До смерти не любил я, когда старшие поручали Ваське какое-нибудь дело. Он становился строгим - не улыбнется, не забалуется. Я понял: со сказкой ничего не получится. «Некогда, - скажет Васька, - нужно дело делать!»

Васька взял у отца кошелку и подмигнул мне:

- Идем.

Я притворно зевнул и сказал лениво:

- Ну тебя, зачем я пойду?

- Идем, я ведь ходил с тобой в лавку.

- Сказку доскажешь - пойду!

Васька засмеялся:

- Я ее сам не знаю, чудак-человек.

- Как не знаешь?

- Очень просто. Такой сказки нету вовсе. Я ее из своей головы выдумал.

«Хитрит, - решил я, - разве можно сказку выдумать?» Некоторое время мы молча шли рядом. Впереди, свесив розовый язык, бежал Полкан.

Солнце уже поднялось высоко и жгло нещадно. Босыми пятками было горячо ступать по раскаленной земле. На дороге лежала пыль, рыхлая, как мука.

Мимо нас проехал к заводу отряд жандармов. Поднялась такая туча пыли, что мы долго шли вслепую, прикрыв ладонями глаза.

- Вась, а правда, интересно, что было дальше в той сказке? Наверное, кто-нибудь знает, - сказал я, сплевывая пыль, набившуюся в рот.

Васька молча шагал рядом, защитившись от пыли воротом ситцевой рубахи.

- Я бы такому человеку, который знает сказку, все свои стекляшки отдал бы и еще в придачу...

- Некогда сейчас, - сказал Васька, - надо дело сделать. Ты как маленький, тебе бы только сказки.

Сказки. А как узнать про Бедняка? Отплатил он царю Далдону или нет? Я бы тоже заступился за Бедняка с гуслями.

В раздумье я не заметил, как миновали трехрублевые балаганы, и вот перед нами вырос задымленный террикон заводской шахты.

Поселок «Шанхай» примостился у подножия террикона, как цыганский табор под горой.

Здесь было все черно от заводской копоти. Нигде ни деревца, ни травинки, только пыль и камень. Саманные лачуги покрыты ржавыми листами железа и обломками прогнивших досок. Всюду торчали отхожие места вперемежку с летними кухнями, валялись на дороге дохлые собаки и кошки.

В «Шанхае» в большинстве жили китайцы - рабочие завода. Там же находилась хибарка Алеши Пупка.

Он будто знал, что мы придем, и стоял у порога.

- Заходите, давно вас ждем, - сказал он тонким голоском, и его бледное лицо озарилось улыбкой. Мне нравились глаза Алеши - большие и печальные, как у святого.

Мы вошли в полутемную землянку. На кровати, заваленной ворохом тряпья, сидел человек и что-то стругал.

- Па, пришли с маками, - сказал Алеша.

- Добре, - весело отозвался человек, вставая, и я, к своему удивлению, узнал в нем рабочего-китайца, который караулил нас с отцом, когда я мылся в заводской кочегарке.

«Значит, этот китаец - второй отец Алеши Пупка», - решил я.

- Здравствуй, товарищ, - сказал он, подавая руку Ваське, и по тому, как он крепко и долго тряс Васькину руку, я понял: он добрый человек.

- Что ты стругаешь? - спросил я.

Алешкин отец посмотрел на палку, которую выстругал, и сам спросил у меня:

- Красный флаг видал когда-нибудь?

- Видал.

- А почему он красный, знаешь?

- Нет.

- Потому что на нем наша рабочая кровь! И надо эту кровь поднять высоко над землей, чтобы все видели, как горит рабочая кровь!.. Понял или нет?

- Да.

- Молодец, пролетарий! - сказал он и обратился к Алеше: - Собирайся, скоро гудок будет.

Алеша подхватил кошелку, и мы вышли.

- Как твоего отца звать? - спросил я.

- Ван Ли, а рабочие зовут Ваней. Он хороший, меня жалеет.

- Кому ты цветы несешь? - спросил я.

- То не мое дело. Велено отнести, я и несу.

Алеша произнес эти слова хмуро, будто был недоволен моим вопросом.

- Сегодня же Первый май! - сказал он.

- Какой Первый май?

- Рабочий праздник, разве вы не знаете? Эх, чудаки... Сегодня на заводе забастовка будет. Полиции собралось - тьма! Солдаты из Бахмута прибыли. Про флаг слыхали?

- Нет.

- Сегодня ночью кто-то вывесил на доменной трубе красный флаг. Я сам видал, высоко, на самой макушке. Красиво! Солнце вставало, осветило флаг, и он, как огонь, горел. Суматоха поднялась! Полицейские бегают, а лезть наверх боятся. Пристав кричит на рабочих: «Арестую! Кто повесил?» А те посмеиваются: «Не знаем». - «Приказываю снять!» - «Не можем». - «Сто рублей дам!» - «Спасибо, нам жизнь дороже». Тогда пристав начал подталкивать к трубе полицейских, а те как глянут вверх, так в обморок падают... Потом один, прыщавый, сапоги скинул, три раза перекрестился и полез. Сняли флаг, жалко...

Алеша умолк, и по его таинственной усмешке я почувствовал, что ему хотелось сказать нам что-то еще, но он не решался.

- А знаете, кто флаг на трубе вывесил ночью? - спросил Алеша Пупок.

- Кто?

- Никто...

- Твой отец, дядя Ваня, - сказал Васька, - нетрудно догадаться.

Глаза у Алеши радостно и тревожно блестели.

- Только вы молчите про это, - добавил он серьезно, - знаете, что может быть за это?

- Знаем, не маленькие...

У заводской стены мы подсадили Алешу, подали ему кошелку с красными маками, и он исчез.

Васька стоял в растерянности, о чем-то думал.

- Кажись, мы промах дали, - сказал он.

- Какой промах?

- Алешу охранять надо. Городовые могут его поймать и отобрать цветы. Ну а мы их камнями закидаем, понял?

Царапаясь по стене пальцами босых ног, Васька вскарабкался наверх и подал мне руку. Полкан прыгал на стену и отрывисто лаял: жаловался, что мы его бросаем одного.

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая