Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - Сомтоу С. П. - Страница 24

• Предыдущая
• 24/89
• Следующая

Ajarn метнул лассо.

Дождь лился потоками из водосточных труб, барабанил по крышам, растекался ручьями по улице. Эйнджел собрался и прыгнул...

Он держал старика в руках. Старик смотрел на него своими невидящими глазами, и в этих глазах, в этих сверкающих опалах, Эйнджел увидел огонь, и он вспомнил... огонь, который убил его и подарил ему жизнь... огонь, уничтоживший город иллюзий... огонь... огонь... огонь...

Огонь рвался из глаз старика.

Пламя коснулось его щеки. Обожгло... обожгло! Но ведь он же не чувствует боли, не может чувствовать... вообще ничего! Неужели это страх — страх, опаляющий клетки мертвого мозга, выжигающий бесчувственные нервные окончания... Нет. Не страх. Это ярость. Жгучая ярость! Он сжал хрупкое тело шамана, чувствуя, как течет его кровь, вдыхая сводящий с ума запах живой крови. Запрокинул голову, обнажив клыки, так что дождь полился ему в рот.

Грохнул выстрел. Яркая вспышка посреди бури. Это инспектор Сингхасри, про которого все забыли, выбежал на улицу и выстрелил в Эйнджела. Пуля пробила Эйнджелу шею и вышла с другой стороны. Свист, похожий на паровозный гудок, вырвался из трахеи, а потом мертвая плоть сомкнулась. Рана затянулась за считанные секунды. Эйнджел рассмеялся диким, отчаянным смехом. И смеялся все время, пока инспектор палил в него из пистолета. Расстрелял всю обойму. Но тело, которое было только подобием тела, исцелялось буквально на глазах: вырванные пулями куски мяса, поврежденные кости, кожа, бескровная плоть.

Эйнджел развернулся и ударил инспектора по лицу. Схватил его за щеку и оторвал кусок мяса, так что обнажилась кость. Кровь смешалась с дождем. Эйнджел выдавил ему глаза и принялся жадно пить кровь, хлещущую из пустых глазниц. Пит истошно кричал, пытаясь вслепую перезарядить пистолет, но у него ничего не получалось. Эйнджел повалил его на землю и сам упал сверху. Он насыщался, позабыв о старике, — но, как выяснилось, очень зря, потому что священный шнур снова обжег его. В этот раз было еще больнее. Эйнджел закричал, выражая свой гнев и обиду на языке ночи. Кровь, кровь, кровь.

Стая бродячих собак откликнулась на его зов. Они буквально наводнили переулок — тощие, голодные псы, — выскочили из-за куч мусора, из мусорных баков, выбежали из дальних закутков переулка, из лабиринта боковых улочек и набросились на тело инспектора, разрывая его на куски. Какая-то дворняга скрылась в тени, волоча за собой оторванную человеческую руку. Эйнджел опять рассмеялся. Где сейчас душа Лорана МакКендлза? Мечется среди дождя, невольный свидетель кровавого пира — душа, не знающая, как вернуться назад в свое тело...

— Смотри, смотри, Лоран МакКендлз, — тихо проговорил Эйнджел. — Вот тебе и сюжет для следующей гениальной картины. — Он обернулся к старому шаману. Всего-то и нужно, что царапнуть его по шее — чтобы он отправился в свой последний путь. А я выпью всю его кровь, всю до капли, пока он будет медленно умирать, так и не вернувшись в сознание.

Он снова рванулся, и...

В шуме дождя — пронзительный скрип покрышек. Белый «порше» ворвался в узкий переулок. Резко распахнулась дверь.

— Оставь его! — дикий, яростный крик. Это была леди Хит. Эйнджел вдохнул ее запах и замешкался в смятении — как тогда, в саду, возле павильона. Она сорвала с шеи серебряную цепочку и бросилась на него, пытаясь хлестнуть статуэткой Будды. И у нее получилось. Статуэтка задела его по щеке. Обжигающая, леденящая боль. Он на мгновение выпустил тело ajarn, но этого мига хватило, чтобы старик раскинул руки и поднялся в воздух, взывая к великому Брахме, чтобы тот овладел его телом и дал ему силу богов. Хрупкое тело старика, парящее над землей, как будто мерцало, излучая зловещий синий свет, его голос обрел неестественную глубину, глаза из опалов снова зажглись огнем.

Старик читал мантру, его рокочущий голос заглушал и раскаты грома, и рев дождя. А леди Хит продолжала хлестать Эйнджела по лицу статуэткой Будды.

— Что он делает? — крикнул Эйнджел.

— Он заклинает дождь, — отозвалась леди Хит. — Обращает его в святую воду.

Да, Эйнджел и сам это почувствовал. Там, где капли дождя касались его тела, он ощущал прикосновения разрушительной пустоты. Чужая кровь в его венах застывала и как будто крошилась — билась вдребезги, словно стекло.

— Ты не можешь убить меня, — прошептал он. — Ты, буддистский...

...и тут его взгляд упал на маленькую бутылочку в руках шамана, которую тот прикрывал ладонью от дождя, и Эйнджел понял, что именно они хотят сделать с ним... обратить его в дымку, загнать в эту бутылку, как это было в кино про Синдбада... а потоки дождя все текли и текли, срывая с него кожу, растворяя в себе его тело, сотканное из тумана, и ajarn склонился над ним, улыбнулся и прошептал: Эйнджел, Эйнджел, вот твое прибежище, ты не бойся...

Он повернулся к леди Хит:

— Ты меня больше не любишь? Разве я не твой друг?

— Да, ты мой друг. — Но она продолжала хлестать его статуэткой, которая жгла его плоть. А он думал лишь об одном... Я был рожден в пламени, а теперь сдохну, ко всем чертям, в этом мудацком потопе.

Пустота внутри бутылки звала его — темная, притягательная, бесчувственная. И он поддался, нырнул в эту черную глубину.

И шаман закрутил пробку.

Лоран заранее знал, как ему будет плохо и тягостно, но он просто не мог не пойти на похороны инспектора Пита Сингхасри. Даже теперь, стоя над гробом друга, он никак не мог поверить в его смерть — несмотря на плакальщиц и монахов, распевающих что-то горестное и печальное в павильоне рядом с каналом, несмотря на золотистый гроб, окруженный гирляндами цветов и фотографиями покойного в серебряных рамках: в полицейской форме при всех регалиях и в штатском — на приеме у короля и в американском университете, когда ему вручали диплом об ученой степени.

Утром, когда Лоран проснулся в тиковом павильоне, с ним приключилась какая-то странная амнезия, носившая выборочный характер; и еще ему было плохо, как бывает с тяжкого похмелья. Проблема в том, что он две недели вообще не пил. Он даже не выкурил ни одного косяка — за все это время он съел разве что дюжину своих любимых пилюлек.

Утром ему позвонили из полицейского управления и сообщили, что с него сняты все подозрения — этой ночью в Патпонге было совершено еще одно убийство, а у Лорана было железное алиби. Пит Сингхасри преследовал убийцу и пытался его задержать, но его самого убили на месте преступления. Да, с Лорана сняли все подозрения, но почему-то его это не успокоило. Ведь оставались его картины... Как раз сейчас он работал над очередной картиной, последней в серии. Он перевез свою студию в старый тиковый павильон. После той ночи павильон обложили по кругу saisin, и по какой-то причине леди Хит запретила ему выходить из дома, не обвязав запястье куском священного шнура. Когда он спросил ее, зачем все это нужно, она сказала:

— Просто делай, как я говорю. Поверь мне, так надо.

На этой последней картине:

Обнаженная женщина лежит на полу у распахнутого окна, за которым льет дождь. У нее на груди, прямо над сердцем, — татуировка. Еще одно сердце, пронзенное колом, и три капли крови. Кожаная куртка брошена на пол, усыпанный осколками разбитого дешевенького магнитофона, с какими мальчишки шляются по подворотням. На стене — постер с рекламой последнего альбома Тимми Валентайна «Vanitas»; на постере Тимми стоит перед картиной Лорана МакКендлза, первой из серии о мертвых желтых женщинах... а сбоку, на дальней стене, — тень человека, который присутствует в комнате, но которого на картине не видно... может быть, тень самого Лорана МакКендлза, который был там, когда совершалось убийство... и в то же время его там не было... и да, конечно же, тело женщины — полностью обескровлено...

Наполовину законченная картина стоит на мольберте в задней комнате тикового павильона, в окружении священных изображений богов. Если встать позади мольберта, приподняться на цыпочки и слегка отогнуть верхний край холста — создается стойкое впечатление, что сам Великий Будда смотрит на мертвую девушку на картине с пристальной потусторонней жалостью. Работа еще не закончена, но слайды уже отправлены в Лос-Анджелес, и Лоран уже получил предложение о покупке картины от Коркорана из Вашингтона — своего первого критика и почитателя из «Top Drawer Establishment». Скорее всего это будет последняя картина в серии. Лоран не знал, почему он так в этом уверен, но точно знал, что так и будет. Как только закончу картину, говорил он себе, сразу свалю из этого проклятого города ко всем чертям. Может, поеду в какой-нибудь Тимбукту, буду там рисовать верблюдов в песках.

• Предыдущая
• 24/89
• Следующая