Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - Сомтоу С. П. - Страница 36

• Предыдущая
• 36/89
• Следующая

Приходи ко мне в гроб,

Я не хочу спать один,

и тогда она поняла, что она не такая, как все... и тогда же начала прятаться от света.

Он все равно не поверит, подумала она.

Раздался звук спускаемей воды. Памина даже не заметила, как Тимми ушел в ванную. Дверь открылась, и Тимми вернулся обратно в спальню. На нем не было ничего, кроме полоски бактерицидного пластыря на пальце, который она укусила. Он стоял в полосе флюоресцентного света, падавшего из ванной, — белого-белого, белее снега, а его черные волосы были черней самой ночи. Следы полустершегося макияжа сделали его глаза еще яснее, еще ярче; его взгляд словно приковал ее к месту, он смотрел ей в глаза, не давая возможности опустить взгляд ниже — вдоль шеи, по красивой мальчишеской груди, и дальше вниз, до его безволосого плоского лобка, и еще ниже, к чуть набухшему крошечному члену, к белым шрамам, оставшимся после кастрации... и она подумала: вот я — вся утыканная железками, разрисованная чернилами, и он, совсем без ничего, но на самом-то деле только я тут и голая, а он — нет... он укутан покровом своего прошлого, своих теней, своих древних ран. Он прекрасен, как глоток воздуха, который ты делаешь, когда начинаешь петь, как чистый лист в самом начале книги.

Интересно, какой я ему кажусь: тоже красивой или попросту безобразной? Может быть, он ударит меня? Я вся дрожу... и сейчас опять начну думать о крови.

— О чем ты думаешь? — спросил он. — Или ты разочарована, что я оказался самым обычным мальчишкой?

— Что ты, нет, — сказала она. — Конечно же, нет.

Значит, она все-таки его боится. Он подошел ближе. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки, и она чувствовала его запах, сладкий, сладковатый аромат с легким привкусом старого грима; а чего она, собственно, ожидала? Вони гниющей могилы?

— Может быть, еще крови? — спросил он и, сорвав пластырь, выдавил крошечную капельку крови, сверкавшую, словно отполированный аметист.

— Я буду вампиром! — прошептала она. — Буду! Буду! — Она знала из многочисленных фильмов, что для того, чтобы стать вампиром, нужно не только, чтобы тебя укусили, нужно, чтобы он дал тебе свою кровь.

Она упала на колени, обвила его талию руками, слизнула эту единственную капельку крови и почувствовала в кончике пальца биение его сердца, почувствовала, как встает его член, так что головка коснулась уголка ее губ. По телу прошла сладкая дрожь — лишь от того, что она прикоснулась щекой к его бедру.

— Флейта сломана, — сказал он и коротко хохотнул.

Как же он нервничает, подумала она.

— Я ее починю, — сказала она и нежно провела языком по бледному шраму. — Я соберу тебя заново.

Он закрыл глаза и запел в полузабытье, сам себе:

— Вей, зимний ветер, вей...

Конечно же, секс получился так себе. Он просто стоял и вообще ничего не делал. Все сделала она. А он даже не кончил по-настоящему: разок застонал, мышцы живота несколько раз сократились, и его полуэрегированный член пару раз дернулся. А чего еще ждать от занятий любовью с кастратом?! Впрочем, он тоже кое-что сделал для нее. Позволил ей потереться о его ногу — вверх и вниз. Нежно погладил кончиками пальцев ее половые губы, застенчиво поцеловал клитор — скользящим поцелуем, едва коснувшись ее своими сухими губами, — но ей не в чем было его винить. В конце концов, он был мертвым почти две тысячи лет, а до этого у него не было даже шанса изучить искусство любви.

Она ожидала, что их занятие любовью приведет Тимми в восторг и трепет, но она ошиблась. Ничего этого не было и в помине. Сейчас он уже сладко спал; его тонкие черты освещались синеватыми вспышками света телеэкрана, на котором шел старый фильм «ужасов» — из тех, где изящная, утонченная героиня демонстративно проявляет свои чувства под буйство симфонической музыки. Может, ей стоит уйти?

Она смотрела на него спящего, сидя у него в ногах. Скоро будет рассвет.

Может, мне стоит уйти?

Ей было тревожно и беспокойно. Она никогда еще не проводила ночь в таком дорогом отеле, даже когда ездила на гастроли с тетей Амелией, когда та в последний раз выступала на публике. Она не знала, что подумает портье, если она попытается выйти отсюда.

Она пошла в ванную, нашла там шелковое кимоно, накинула его на себя и вернулась в комнату... может быть, открыть шампанское... нет, пожалуй, не надо... она поиграла с ножом для колки льда... а что, если пронзить спящего Тимми Валентайна этим ножом прямо в сердце? Он это вполне заслужил... ведь он оказался самым обыкновенным... разбил мечту всей ее жизни...

А потом она услышала шепот во мраке.

Памина.

Это еще что такое? Она посмотрела на Тимми. Но его губы не двигались, а он был единственным в этой комнате, кто знал ее имя. Да и вообще они были одни...

Памина.

Ее охватила какая-то странная дрожь, трепет, которого она не испытала от близости с Тимми... но о котором мечтала всю жизнь, с самого раннего детства... ее сердце забилось чаще. Откуда шел этот голос?

Памина.

На этот раз — уже громче, но все равно — на самой грани. Даже не голос, а тихий шелест. В котором сплелись опасность и вожделение. Вожделение, которое она уже знала по своим прежним любовным связям... которое она ощутила, уловив в воздухе запах крови.

Памина. Приди ко мне. Увидь меня. Освободи меня. Ты единственная, кто это может; единственная, кто понимает.

Но кто ты? И где ты?

Она на цыпочках из спальни вышла в комнату для гостей. Одно из окон было чуть приоткрыто, пропуская внутрь ночную прохладу. Город окутала тьма. В окне виднелся один-единственный огонек. Сперва Памина решила, что голос идет оттуда... голос, принесенный ветром... он больше не звал ее. Наверное, это были припозднившиеся прохожие. Там, снаружи. На улице.

Но нет. Памина. Голос был где-то рядом. Страх был как укол в основание шеи. Здесь были еще двери. Одна вела в третью комнату, вторая — в коридор... и еще две... одна из них — приоткрыта... как в «Замке герцога Синяя Борода». В урезанной версии без трех дверей.

Памина.

Она выбрала дверь, которая слева. Там оказалась точно такая же спальня, в которой она оставила спящего Тимми. Ей стало по-настоящему страшно. Когда она слышала этот голос, ей казалось, что он звучит у нее в голове. На кровати, сжимая друг друга в объятиях, лежали обнаженные мужчина и женщина; женщина была азиаткой, мужчина — какой-то неопределенной национальности, его длинные волосы укрывали их обоих, закрывая собой лоно спящей женщины. На комоде, прямо перед зеркалом в шикарной золотой раме в стиле барокко, лежал амулет на серебряной цепочке.

Мужчина и женщина даже не шелохнулись. В комнате тоже стояло ведерко с бутылкой шампанского и огромный букет цветов, но тут бутылка была пустая. Телевизор работал; шел какой-то старый американский фильм. Памина зябко закуталась в кимоно. Этот трепет напомнил ей тот первый раз в мясной лавке с отсталым мальчиком. У нее было странное чувство, что сейчас она сделает что-то очень и очень важное.

Возьми его!

Она подошла к комоду и дотронулась до амулета. Какой холодный! Как тот мясницкий нож, располосовавший Сашину щеку. Просто ледяной. Она сжала его крепче. Как ей хотелось, чтобы этот холод проник ей в вены. Голос звал ее по имени. Это был голос Тимми... и в то же время — не Тимми. Такой слабый и тихий голос... потому что он был заключен в серебряном гробу. Но он звал ее. Ее!

Я здесь, мысленно проговорила она, зная, что для того, чтобы голос услышал ее, ей совершенно не обязательно произносить слова вслух.

Но ты должна пригласить меня.

Пригласить тебя? Но ведь ты уже здесь, со мной.

Пригласить в свое сердце.

Я...

И тут она увидела его в зеркале: Тимми Валентайна из ее снов. Полупрозрачная кожа, впалые глаза... и от него пахло затхлостью склепа. Он тоже был обнажен. Он стоял у нее за спиной, но когда она обернулась, его нигде не было. Он был только в зеркале.

• Предыдущая
• 36/89
• Следующая