Вампирский Узел - Сомтоу С. П. - Страница 33
- Предыдущая
- 33/95
- Следующая
Майлс говорит:
— Амелия! Ты готова к сцене самоубийства?
— Да. — Голос из глубины зала. И сквозь прореху в холщовом замке Конрад Штольц в первый раз видит Амелию Ротштейн. Она идет по боковому проходу к сцене.
На ней яркое красное платье, вызывающе короткое; ее длинные черные волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Такое впечатление, что она их даже не причесала. У нее тонкий красивый нос и роскошная пышная грудь. Ей, наверное, чуть за двадцать. Майлс дает ей сигнал начинать, но она уже поет. Легко поднимается по ступенькам на сцену и продолжает вести свою партию. По либретто она, восхитительная красавица Пальмина, хочет покончить с собой, потому что давно не получала вестей от своего возлюбленного Тамино и боится, что его уже нет в живых. У нее хороший голос — ничего выдающегося, конечно, для того, кто за столько веков слышал стольких великих певцов; но все же вполне приемлемый, — и она компенсирует недостатки техники волнующими вздохами, когда ее роскошная грудь поднимается, выпирая из выреза платья и отвлекая музыкантов. Черный кот смотрит вверх, на софиты.
Потрясающе! Там, наверху, — трое маленьких мальчиков в туниках и напудренных париках. И каждый сидит на маленьком облачке! Почему они в костюмах? Это вроде бы не костюмированная репетиция… Может быть, они просто решили опробовать новенькие костюмы? У одного из мальчишек парик сидит криво. Они беспокойно поглядывают на дирижера. Конрад вспоминает сюжет: сейчас трое гениев храма должны предстать перед Пальминой и сообщить ей, что Тамино не умер и что ей сейчас надо идти к нему — они вместе пройдут испытание огнем и водой, дабы высшие силы определили, достойны ли возлюбленные друг друга. Стало быть, по режиссерской задумке, гении спустятся с неба на облаках. Очень мило.
Он пожирает глазами Амелию Ротштейн и вожделеет ее… но не так, как мужчина-смертный вожделеет женщину. У его клана свои пути.
Он смотрит на Стивена Майлса и знает, что это отнюдь не случайная встреча. Они как-то связаны между собой, и ему нужно придумать, как показаться этому человеку — по-настоящему, как тогда, в часовне. Ему нужно понять, почему Стивен сумел разглядеть его истинный облик сквозь завесу иллюзии… почему он сумел разглядеть его скрытое "я"…
Теперь мальчишки тихонько хихикают у себя наверху. Один из них только что рассказал пошленький анекдот насчет постельных пристрастий американцев; только мальчик-вампир с его острым слухом сумел расслышать его со сцены.
Он сгущает вокруг себя тени. Пружинисто прыгает вверх и преображается на середине прыжка. Теперь он — летучая мышь. Он парит на раскинутых крыльях между холщовыми облаками. Он — черный ворон, он — черный сокол, он рвет веревки когтями, и…
Облако обрывается. Мальчик падает сверху на сцену. Холщовый замок содрогается и падает тоже. Амелия истошно кричит.
Черный кот пробегает по сцене, перепрыгивает через упавшего мальчика и убеждается, что он мертв.
Теперь кричат уже все. Появляется старый Вольфган. Помощник режиссера орет, что веревки были надежные. Оркестр словно обезумел.
Черный кот прыгает в оркестровую яму, подбирается к дирижерской кафедре. Стивен Майлс оборачивается.
Он видит бледного миниатюрного мальчика с неотразимыми глазами. Они смотрят друг другу в глаза — Стивен аж рот открыл от изумления.
— Я тебя знаю? — Он так ошарашен, что даже забыл перейти на немецкий.
Мальчик по имени Конрад Штольц осторожен. Он не отвечает Стивену по-английски. Ничем не выдает, что понял. Он лишь говорит очень тихо:
— Daft ich fur Sie singen? Можно, я вам спою?
Она разбудила его поцелуем, ее волосы щекотали ему шею.
— Где я?
— В Тауберге, старый ты, глупенький дирижер, — рассмеялась Амелия. Он протер кулаками глаза; он заснул прямо в кресле в гостиной. — У тебя, кажется, в Мюнхене выступление? Сегодня вечером?
— А сколько времени?
— Семь утра.
— Но…
Амелия потянула его за руку, заставляя встать. Сегодня на ней был заношенный сарафан длиной до середины икры, в узор из крупных цветов. Ее роскошные темные волосы были свободно рассыпаны по плечам.
— Я подумала, что перед отъездом ты захочешь сходить на кладбище.
— На кладбище…
Тауберг в утреннем тумане. Они прошлись пешком до центра, рука об руку. Остановились в кондитерской рядом с оперным театром, чтобы выпить чаю с пирожными.
Детский голос:
— Gross Gott, Frau Eckert!
И Стивен неожиданно вспоминает, что теперь ее фамилия — не Ротштейн. Она теперь замужем, у нее дети. Хотя вчера вечером он едва ли заметил детей и мужа.
Сумрачная узкая улочка между домами с высокими остроконечными шпилями. Узкая полоска света как разделительная полоса на булыжной мостовой. Мост, река, маленькая церквушка. Да. Теперь он вспомнил. Они заходят внутрь. Стивен ловит себя на том, что пытается вспомнить детали претенциозно-помпезного «Снятия с креста» над алтарем. Священник что-то бормочет с амвона; двое набожных прихожан в первом ряду опускаются на колени. Стивен неловко преклоняет колена в проходе и быстро выходит.
Амелия берет его за руку и говорит, как будто знает — непонятно откуда, но все-таки знает, — что тревожило Стивена все эти годы:
— Сейчас ты убедишься, что тебе больше не о чем беспокоиться. Долгое время я тоже чувствовала… что-то вроде вины. Из-за этого странного мальчика.
Стивен отодвигает засов на калитке, все еще мокрый от утренней росы. Теперь — ряды серых надгробий.
— В самом дальнем конце, если я правильно помню, — говорит он.
— Да. Знаешь, Стивен, на следующий день после того… жуткого случая, когда тот мальчик упал и сломал себе шею… я встретила в кондитерской фрау Штольц, и она мне сказала, чтобы я поостереглась. Подняла эту свою вуаль и сказала: «Er ist ubel, mein Kind, ubel!» А я сказала: «Что значит — зло? Он всего лишь бедный сирота, которого вы взяли на воспитание, что, кстати, достойно всяческого восхищения… но при чем здесь какое-то зло?» И еще я сказала: «Вам бы надо гордиться им, фрау Штольц. У него замечательный голос, и Herr Майлс взял его на замену того бедного мальчика, который упал и сломал себе шею».
Стивен сжал ее руку сильнее. Он хотел, чтобы она замолчала, но знал, что молчания он не вынесет. Они медленно шли мимо заросших мхом каменных плит, параллельно белой дощатой изгороди. Впереди маячили раскидистые дубы в дымке утреннего тумана.
— Вон за теми деревьями, — сказал Стивен. И добавил: — По-моему. — Он не хотел, чтобы Амелия догадалась, как живо он помнит те похороны. Двое скорбящих, и мать, не проронившая ни слезинки, уходит в дождь…
— И знаешь, что она мне сказала? — продолжала Амелия. — Она сказала: «Das war kein Unfall». А я сказала: «Конечно же, это был просто несчастный случай, милая фрау Штольц. Знаете, дорогая, вы стали слишком уж впечатлительной после гибели вашего мужа и сына. Это действительно очень большое горе… Но война уже кончилась, и надо жить дальше. Надо начать все сначала. Может быть, вам представляется, что здесь действуют какие-то злобные силы, потому что у нас дирижер из Америки, но при всем уважении, фрау Штольц… мы такие, какие есть, и не властны противиться нашей натуре, nicht wahr? Я слышала, как он поет, этот мальчик. Он просто ангел! Если его взрослый голос будет хотя бы наполовину настолько хорош, он сделает потрясающую карьеру». А она мне сказала: «Пусть бы он умер».
— Он умер.
— Да.
Они дошли до дубов. Стивен знал, что там будет: те же надгробные плиты и среди них — могила Конрада Штольца со статуей поющего ангела вместо креста. Он сам внес какую-то сумму на строительство этого памятника.
— Знаешь, а я даже рада, что он умер таким молодым, — вдруг сказала Амелия. — Он был совершенно безумным.
— Безумным?
— И знаешь, если бы фрау Штольц не завела этот странный разговор, если бы она не разыгрывала из себя оракула или оперную цыганку-пророчицу… — Амелия рассмеялась. — Если бы она меня так не взбесила своими мрачными подозрениями, я бы, наверное, и не обратила внимания на этого мальчика.
- Предыдущая
- 33/95
- Следующая
