Вампирский Узел - Сомтоу С. П. - Страница 5

• Предыдущая
• 5/95
• Следующая

— Так есть или нет?

— В каком смысле, религиозном?

— У вас есть душа?

— Ну, в каком-то смысле… Карл Бег верил в существование души…

— А где доказательства, женщина? Если сейчас я вспорю тебе грудь, оттуда выйдет душа или нет?

…Все-таки интуиция не подвела. Что-то такое в нем было. Что-то очень серьезное. Карла сидела тихо, не желая прерывать ход его мыслей.

— В каком-то смысле я сам архетип, — продолжал он. — У меня нет души. Я существую и как бы живу только вашими страхами, вашими самыми сокровенными фобиями. И поэтому я одинок. И это не просто чувство отчуждения. Это именно одиночество. Страшное одиночество.

— Я не понимаю.

— Я вампир.

Спокойно, сказала она себе. Не выдавай себя.

— То есть песня «Вампирский Узел»…

— Метафора и не более того. Понимаете, я собираю модели поездов… у меня дома большая коллекция, я вам как-нибудь покажу. — Он обезоруживающе улыбнулся и тряхнул головой, чтобы отбросить волосы с лица. И на секунду Карле показалось, что она разглядела другое лицо. Глаза, сверкающие, как кристаллики льда. Холодные, страшные. По-настоящему страшные.

— Вы видите сны? Анализируя сны, многое можно понять. — Она потакала ему, чтобы он разговорился.

— Никогда.

— А все обязательные атрибуты… чеснок, распятия, выходить только ночью, родная земля, текущая вода?

Он рассмеялся высоким и чистым, совсем детским смехом.

— Кто я, по-вашему? Лугоши, Ли, Лангелла [5]?

— Я не знаю. Вы мне скажите.

— Сейчас век безверия. Символы без веры теряют силу, и их влияние на меня убывает.

Снаружи, в приемной, зазвонил телефон. Черт, подумала Карла. Не буду брать трубку.

— Эти фильмы, которые так увлекают вас, смертных, — продолжая Тимми, — основаны только на мифологии. А я никакой не миф, миссис Рубенс. Я — квинтэссенция всех самых глубинных человеческих страхов, конечное воплощение их представлений о предельном отчуждении. Вот почему я теперь стал реальнее, чем когда бы то ни было. Вот почему меня мучает голод, какого я никогда не испытывал прежде…

Карла невольно поежилась.

— …потому что впервые за все это время меня увидели миллионы. Дети мне поклоняются, как божеству. Взрослые вожделеют меня.

Этот чертов телефон!

— Женщина, посмотри на меня! — Такой повелительный голос. Неодолимый. — Ты мне веришь. Должна мне верить, потому что твое подсознание — тоже часть этой силы, которая вызвала меня в мир…

…телефон все звонит и звонит…

— Простите, я на минуту. — Карла срывается с кресла, бежит в приемную, захлопывает за собой дверь и хватает трубку. — Алло, алло. — Она никак не может отдышаться. Этот ребенок… тяжелый случай. За таких пациентов она не берется. Депрессивный психоз — это одно. Но здесь уже явная шизофрения. — Алло.

Она уже взяла себя в руки. Она очень умело скрывает свое беспокойство.

На репетиции он несколько раз бегал к себе в гримерную — где был телефон и где никто не стоял над душой — и пытался звонить своей бывшей жене. Он начинал набирать номер, но всякий раз леденящий страх сковывал его пальцы, и он отгонял его, проигрывая в уме ритмические удары молотов по наковальням из третьей сцены «Золота Рейна»: дум-ди-дум да-да-да дум-ди-дум дум-ди-дум да-да-да дум-ди-дум…

Уже потом — в другом гостиничном номере и совсем в другом городе — он выложил на стол свою записную книжку и старые газетные вырезки и принялся их разбирать. Он давно уже перестал собирать вырезки из газет и программки концертов. Но именно эти уже пожелтевшие вырезки — из времен первых его выступлений — он постоянно возил с собой. Как талисман на счастье.

Он нашел, что искал, и долго и мрачно разглядывал эти кусочки бумаги. Потом заказал в номер полбутылки водки. Он даже задумался, а не сжечь ли весь этот хлам. Можно выключить свет и смотреть на пламя… но он лишь поднял телефонную трубку и набрал номер.

— Карла?

— Иди ты к черту, у меня пациент!

— Он.

Он едва не выронил трубку — так у него тряслись руки. Пришлось прижать ее к уху плечом.

— …послушай, он действительно полоумный… или просто хороший актер… но случай действительно интересный, и мне бы хотелось скорее…

— Карла, мне нужно его увидеть. Ты можешь устроить нам встречу?

— Что?! Ты мне звонишь и просишь устроить тебе встречу с моим пациентом — с человеком, с которым ты даже не знаком?!

— У тебя странный голос. Похоже, ты чем-то встревожена. Это нервирует, правда? Когда тебе кажется, будто он тебя гипнотизирует… взглядом, голосом.

— Откуда ты знаешь? — выдыхает она с тревогой.

— Устрой нам встречу.

— Позвони его агенту. Я тебе не раба. Я избавилась от тебя еще раньше.

Он кладет трубку на рычаг и выключает свет.

Он думает.

В комнате темно. В телевизоре Питер Кашинг сосредоточенно протыкает колом сердце Кристофера Ли под зловещую музыку, но звук приглушен почти до шепота [6].

В дверь стучат. Он испуганно приподнимается на подушках. — Обслуживание номеров. Он встает и включает свет.

Когда официант ушел, Майлс налил себе водки и разложил на кровати старые газеты.

Вот они — все программы его выступлений в первом турне по оперным театрам провинциальной Германии. Это было спустя пару лет после войны, 0н впервые вернулся в Европу, откуда уехал еще ребенком, когда его родители погибли в пожаре и его отправили к родственникам в Америку. Ах эта Германия с ее маленькими городочками, где в каждом буквально есть собственный крошечный opernhaus, оперный театр. Ага, вот оно.

Оперный театр, Тауберг, Вольфгассе, 13. Три недели гастролей. Очень достойный репертуар. «Волшебная флейта», «Фиделио», «Тоска» (на немецком, естественно) и другие. Программы спектаклей. Теперь имена исполнителей не говорят ни о чем, за исключением некоторых: Ротштейн, Делла Страда, которая, собственно, и тянула на себе весь спектакль… и в самом низу в роли мальчика-пастуха из «Тоски» и одного из трех гениев храма в «Волшебной флейте» Конрад Штольц.

В газетах были и снимки. И в том числе — трое мальчиков-гениев, ведущих принца Тамино к Зарастро, чернокнижнику и жрецу. Все трое обряжены в длинные балахоны. Все трое в припудренных париках. В руках у них — короткие жезлы со звездами на концах. Выдающийся китч. Предел безвкусия.

Он подносит газету со снимком поближе к лампе. Да, все правильно. Он не ошибся. Ему вспомнился голос этого мальчика — высокий, волшебный, до жути красивый голос, берущий высокие ноты без всякого напряжения. Этот мальчик, казалось, вообще никогда не дышал. Потому что он выпевал даже самые длинные фразы, не набирая воздуха. Майлс был в этом уверен. Музыкант никогда не забудет такой необычный голос.

Мальчик, который идет впереди… с ясными черными глазами и восторженным взглядом. Мальчик, которого взяли в спектакль в самый последний момент, потому что певец, исполнявший эту роль раньше, как-то странно погиб при невыясненных обстоятельствах. И еще потому, что его лицо смутно напомнило Майлсу о каком-то забытом событии из детства. И разумеется, из-за голоса. И теперь этот мальчик вернулся.

В образе Тимми Валентайна.

Майлс выключает свет и пытается заснуть. Когда он закрывает глаза, на телеэкране восходит солнце, и Дракула рассыпается пылью…

Черт бы его побрал, этого Стивена! Карла бросила трубку и вернулась к себе в кабинет.

Пока ее не было, мальчик даже не пошевелился. Она была в этом уверена. Так не бывает, и тем не менее.

Ей опять стало жутко.

С чего бы Стивену вдруг понадобилось встречаться с Тимми Валентайном? Стараясь унять дрожь, она опустилась в кресло.

— Вы мне не верите, — говорит Тимми.

— Я верю.

— Нет. Вы только так говорите, что верите. Вы меня поощряете, чтобы я продолжал говорить, и вы бы составили более полное представление о моих психозах. Может быть, у меня действительно есть психозы, миссис Рубенс, но это не те психозы, которые можно как-то классифицировать. А сейчас вы, наверное, думаете, что я… нагло вру, чтобы над вами поиздеваться.

• Предыдущая
• 5/95
• Следующая