Ученик дьявола - Кинг Стивен - Страница 15
- Предыдущая
- 15/46
- Следующая
Тодд смотрел на него мрачно и не отвечал.
— А теперь, — живо сказал Дуссандер с видом человека, покончившего с необходимыми формальностями. — Вопрос в том, что нам предпринять в такой ситуации. У тебя есть соображения на этот счет?
— Бот этим я исправлю табель, — сказал Тодд и достал новый флакон пятновыводителя из кармана куртки, — а что делать с чертовым письмом, я просто ума не приложу.
Дуссандер одобряюще посмотрел на пятновыводитель. В свое время он тоже подделал несколько отчетов. Когда квоты возросли до фантастического уровня… и намного выше. И еще, в ситуации, подобной нынешней, — там дело было со списками… военных трофеев. Каждую неделю он должен был проверять ящики с ценностями, отправляемые в Берлин в специальных вагонах, представляющих собой большие сейфы на колесах. У каждого ящика на боку был желтый конверт, внутри которого находился заверенный список содержимого. Столько-то колец, цепочек, колье, столько-то грамм золота. У Дуссандера была и своя коробочка драгоценностей — не очень ценных, но и не совсем уж безделушек. Нефриты, турмалины, опалы. Несколько поддельных жемчужин. Промышленные алмазы. И когда он видел в списке на отправку в Берлин вещь, которая казалась ему подходящей, он изымал ее, заменял на предмет из своей коробки и применял пятновыводитель, изменяя название в списке. Он стал тогда большим специалистом по подделке… этот талант пригодился ему не раз и после войны.
— Хорошо, — сказал он Тодду. — Что касается второго вопроса…
Дуссандер опять стал качаться, потягивая виски из стакана. Тодд придвинул к столу табурет и принялся подчищать табель, который он молча поднял с пола. Внешнее спокойствие Дуссандера возымело свое действие, и теперь Тодд молча работал, склонившись над табелем, как любой американский школьник, настроенный на то, чтобы сделать как можно лучше — все равно что: посадить кукурузу, подать неотбиваемый мяч в мировой серии «Литл лиг» или подделать собственный табель.
Дуссандер смотрел на его слегка загорелый затылок, проглядывающий между прядями волос и полукругом воротника футболки. Взгляд его перешел на верхний ящик стола, где хранились ножи для разделки мяса. Один быстрый удар — он знал, куда нужно бить, — и спинной мозг будет поврежден. И уста тогда сомкнутся навеки. Дуссандер улыбнулся с сожалением. Если мальчик исчезнет, будет много вопросов. Слишком много. Некоторые будут заданы ему. Даже если письма у приятеля нет, всю эту процедуру с вопросами он не может себе позволить. Это слишком.
— А этот Френч, — сказал он, постукивая пальцами по письму. — Он общается с твоими родителями?
— Он? — Тодд протянул слово с подозрением. — Отец с матерью не бывают нигде, куда бы он даже теоретически смог попасть.
— А он встречался с ними по делам школы? Вообще с ними беседовал когда-нибудь?
— Нет. Я всегда был одним из лучших в классе. До сегодняшнего дня.
— То есть, что ему о них известно? — сказал Дуссандер, мечтательно глядя в свой стакан, который был уже почти пуст. — Да, он знает о тебе. У него, конечно, есть записи в твоем личном деле. Начиная с драк в детском саду. Но что он знает о них?
Тодд убрал ручку и флакончик пятновыводителя.
— Да, он знает, как их зовут. Возраст. Он знает, что мы принадлежим к Методистской церкви. Мы не часто там бываем, но он об этом знает, это указано в анкетах. Он должен знать, кем работает отец, это тоже в анкетах. То есть, он знает то, что мы каждый год пишем в анкетах. И я уверен, что это все.
— А мог бы узнать о том, что у тебя дома не все в порядке?
— Что вы имеете в виду?
Дуссандер поболтал остатки виски в стакане.
— Скандалы. Драки. Отец спит на раскладушке. Мать слишком много пьет. — Его глаза заблестели. — Назревает развод.
Тодд возмутился:
— Ничего такого не было! Не было!
— Я и не говорил, что было. Но подумай, пацан. Предположим, что у тебя дома все, как говорится, летит ко всем чертям.
Тодд взглянул на него, нахмурившись.
— Ты будешь переживать из-за этого, — продолжал Дуссандер. — Сильно переживать. Потеряешь аппетит, будешь плохо спать. И самое печальное, что пострадает твоя учеба. Правда? Это очень плохо для детей, когда дома проблемы.
В глазах мальчика мелькнуло понимание и еще что-то, похожее на тупую благодарность. Дуссандер был вознагражден.
— Да, это печально, когда семья на грани развала, — величественно сказал Дуссандер, наливая еще виски. Он уже был крепко пьян, — Дневные телесериалы это подтверждают. Колкости, ругань и ложь. Но хуже всего боль. Боль, мой мальчик. Ты не представляешь, через какой ужас проходят твои родители. Они так поглощены своими проблемами, что на сына у них времени не остается. Что его проблемы по сравнению с их неприятностями, так? Когда-нибудь, когда шрамы уже затянутся, они снова окунутся в дела своего сына. Но сейчас, единственная уступка, которую они могут сделать — попросить доброго дедушку мальчика сходить в школу к мистеру Френчу.
Глаза Тодда разгорались все ярче и ярче, пока не стали почти пылающими.
— Может сработать, — бормотал Тодд. — Может, да, может сработать, может, — оборвал он на полуслове. Вдруг глаза снова потухли. — Нет, не выйдет. Вы на меня совсем не похожи, нисколько. Калоша Эд не поверит.
— Чепуха! Чушь собачья! — закричал, вскакивая Дуссандер. Он, слегка пошатываясь, подошел к буфету и достал бутылку виски. Отвинтил пробку и щедро налил в стакан. — Такой разумный мальчик и такой дурак. Ну где это видано, чтобы дедушка походил на своих внуков? А? Я лысый. А ты разве лысый?
Он вернулся к столу, с удивительной проворностью схватил целый пучок белокурых волос Тодда и резко потянул.
— Перестаньте, — отрезал Тодд, но уже слегка улыбаясь.
— Кроме того, — сказал Дуссандер, снова усаживаясь в кресло, — у тебя белокурые волосы и голубые глаза. У меня тоже голубые глаза, и до того, как мои волосы поседели и выпали, тоже были светлые. Ты мне расскажешь историю вашей семьи. Про тетушек и дядюшек. О людях, с которыми работает твой отец. О хобби твоей матери. Я все запомню. Я выучу и запомню. Через пару дней я опять все позабуду — сейчас моя память больше похожа на решето, — но какое-то время я все буду помнить. — Он грустно улыбнулся. — В свое время я обошел Уайзенталя и вешал лапшу на уши самому Гиммлеру. Если я не проведу одного-единственного учителя средней школы, значит, мне пора завернуться в саван и ползти на кладбище.
— Может быть, — медленно проговорил Тодд, и Дуссандеру стало ясно, что план принят.
— Есть еще одно сходство, — сказал Дуссандер.
— Еще одно?
— Ты говорил мне, что твоя мать на одну восьмую — еврейка. Моя мать была чистой еврейкой. Так что мы оба — жиды, мой мальчик. Как в старом анекдоте, два мойши, что сидят на кухне.
Он вдруг зажал свой нос между пальцами правой руки. То же самое он проделал с носом мальчика левой рукой.
— И это видно, — проревел он, — видно!
Он захохотал, раскачиваясь в кресле туда-сюда. Тодд посмотрел на него удивленно и испуганно, потом захохотал тоже. Они еще долго смеялись на кухне Дуссандера, старик — сидя у окна, обдуваемый теплым калифорнийским бризом, а Тодд, качаясь на задних ножках табурета и уперевшись спиной в дверцу духовки, белая эмаль которой была вся в крестиках царапин, сделанных спичками Дуссандера.
Калоша Эд Френч (прозвище, как рассказал Тодд, объяснялось привычкой Эда носить калоши поверх кроссовок в сырую погоду) был худощавым мужчиной, имевшим особую страсть приходить в школу всегда в кедах или кроссовках. Он считал, что в кедах будет ближе к своим ста шести ученикам в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, заведовать учебой которых ему надлежало. У него было пять пар кед разных цветов — от синих «Фаст Трек» до кричаще-желтых «Зонкерс», и он не догадывался, что его называют не только Калоша Эд, но еще Кроссовка-Пит, Кедман и даже Комета Кедман. В колледже за ним закрепилось прозвище Проказник, и даже этот постыдный факт как-то вышел наружу, что было довольно унизительно.
- Предыдущая
- 15/46
- Следующая
