Ученик дьявола - Кинг Стивен - Страница 5

• Предыдущая
• 5/46
• Следующая

— У меня два комплекта отпечатков. В одном из них нет ни одного похожего на те, что в розыске. Очевидно, это пальцы почтальона. Остальные — ваши. Я нашел больше восьми признаков. Нашел четырнадцать и отличных. — Он улыбнулся. — Вот так все и было.

— Ты — маленький ублюдок, — сказал Дуссандер, и на секунду его глаза опасно засверкали. Тодд опять ощутил страх, тот же-что и в прихожей. Потом Дуссандер снова откинулся назад.

— Кому ты рассказал?

— Никому.

— Даже этому другу? Этому Кони Пеглеру?

— Фокси. Фокси Пеглер. Нет, он трепло. Не сказал никому. Я никому не доверяю.

— И чего тебе надо? Денег? Здесь их у меня нет. Они-были в Южной Америке, ведь нет ничего более романтичного и в то же время более опасного, чем торговля наркотиками. Существует, вернее существовала, такая сеть из старых друзей в Бразилии, Парагвае и Санто-Доминго. Беглецы после войны. Я вошел в их круг и сколотил состояние на минералах и рудах — олово, медь, бокситы. А потом все изменилось. Национализм, антиамериканизм. Я уже было пересидел все эти перемены, когда вдруг напали на мой след. Беда никогда не приходит одна, парень, как кобели за сучкой во время течки. Дважды меня чуть не поймали. Я даже слышал однажды голоса этих еврейских выродков в соседней комнате. — Они повесили Эйхмана, — прошептал он. Рука его потянулась к затылку, а глаза округлились, как у ребенка, слушающего самую ужасную часть страшной сказки «Гензель и Гретель», а может «Синяя Борода». — Он был старик, не опасный ни для кого. Был вне политики. И все равно его повесили.

Тодд кивнул.

— В конце концов я обратился к единственным людям, кто мог помочь. Они помогали другим, а я не мог больше убегать.

— Вы поехали в Одессу? — нетерпеливо спросил Тодд.

— На Сицилию, — сухо сказал Дуссандер. И лицо Тодда опять потухло. — Все было в ажуре. Фальшивые документы, фальшивое прошлое. Ты не хочешь выпить, пацан?

— С удовольствием. У вас есть кока-кола?

— Кока-колы нет. — Он произносил «кёка».

— А молоко?

— Молоко есть, — Дуссандер прошел через арку в кухню. Зажглась длинная лампа дневного света. — Я сейчас живу на дивиденды от акций, — вернулся его голос. — Акции приобрел после войны на другое имя. Через один банк в штате Мэн, если хотите. Банкир, купивший их для меня, сел в тюрьму за убийство своей жены через год после того, как я их приобрел… странная иногда эта штука — жизнь, а, пацан?

Дверь холодильника открылась и закрылась.

— Сицилийские шакалы ничего не знали об этих акциях, — продолжал он. — Это сегодня они — повсюду, а в те годы ближе Бостона их было не найти. Если бы они узнали, отобрали б. Они бы отправили меня в Америку безо всего, голодать на пособие и талоны на питание.

Тодд услышал, как открылась дверь буфета, потом звук наливаемой в стакан жидкости.

— Немного «Дженерал Моторс», немного «Америкэн Телефон энд Телеграф», сто пятьдесят акций «Ревлона». Все по выбору банкира. Его звали Дуфресне, — я запомнил, потому что похоже на мое имя. Кажется, в женоубийстве он был не столь ловок, как в выборе нужных акций. Убийство в порыве страсти, мальчик. Это подтверждает только то, что все мужчины — ослы, умеющие читать.

Он вернулся в комнату, шаркая шлепанцами. В руках держал два зеленых пластиковых стакана, из тех, что иногда дают в виде премии на открытии бензоколонок. Заправил бак — получи бесплатно стакан. Дуссандер протянул стакан Тодду.

— Первые пять лет я жил в соответствии с портфелем акций, купленных этим Дуфресне. А потом продал акции «Даймонд Матч», чтобы купить вот этот дом и небольшой коттедж недалеко от Биг Сур. А потом инфляция. Спад. Я продал коттедж, потом одну за другой все акции, многие с фантастической прибылью. Я так жалел, что не купил тогда больше. Но думал, что хорошо защищен в других отношениях, эти акции были, как говорите вы, американцы, — авантюра. — Он присвистнул беззубым ртом и сжал пальцы.

Тодду стало скучно. Он сюда пришел не за тем, чтобы выслушивать, как Дуссандер скулит о своих деньгах или бормочет об акциях. У него и в мыслях не было шантажировать Дуссандера. Деньги? Зачем они ему? У него были деньги на карманные расходы, он разносил газеты. Если ему нужно было больше, чем обычно зарабатывал в неделю, всегда можно найти, кому подстричь газон.

Тодд поднес молоко к губам и засомневался. Улыбка опять зажглась, на этот раз восхищенная. Он протянул стакан с бензоколонки Дуссандеру:

— Попробуйте сначала вы, — хитро сказал он.

Дуссандер поглядел на него непонимающе, а потом закатил покрасневшие глаза: «Майн Готт!» Он взял стакан, дважды отхлебнул и вернул обратно.

— Дыхания не перехватывает. Горла не обжигает, горьким миндалем не пахнет. Это молоко, мальчик. Молоко. С фермы Дэйрили. На коробке картинка с улыбающейся коровой.

Тодд посмотрел на него недоверчиво, а потом сделал глоток. Да, вкус как у молока, правда, пить почему-то расхотелось. Он поставил стакан. Дуссандер пожал плечами, поднял свой стакан — а там была добрая порция виски — и сделал большой глоток. Потом облизал губы.

— Шнапс? — спросил Тодд.

— Виски «Древние века». Очень хорошее. И недорогое.

Тодд потер пальцами швы на джинсах.

— Итак, — сказал Дуссандер, — если ты решил влезть в свою собственную «авантюру», то должен быть уверен, что выбрал стоящие акции.

— Чего?

— Шантаж, — сказал Дуссандер. — Разве это не так называют в «Манниксе», «Гаваи 5–0» и «Барнаба Джонсе»? Вымогательство. Если из-за этого…

Но Тодд расхохотался от души мальчишеским смехом. Он тряс головой, пытаясь что-то сказать, но не мог, и опять смеялся.

— Нет, — сказал Дуссандер, и вдруг стал седым и еще более испуганным, чем в начале разговора с Тоддом. Он снова отхлебнул из своего стакана, поморщился и вздрогнул. — Я вижу, это не так, по крайней мере, не вымогательство денег. Но по тому, как ты смеешься, я чувствую все-таки, что вымогательство есть. Чего тебе надо? Зачем ты пришел и потревожил старика? Ну, предположим, как ты сказал, я когда-то был нацистом. Даже в гестапо. Но теперь я всего лишь старик, мне нужны свечки, чтобы заставить работать кишечник. Что тебе нужно?

Тодд снова посерьезнел. Он взглянул на Дуссандера открыто и подкупающе откровенно:

— Что? Я хочу услышать об этом. Обо всем. Это все, что мне нужно. Правда.

— Услышать об этом? — отозвался Дуссандер. Он был в полнейшем недоумении.

— Да, об огневых ротах, о газовых камерах, печах. Как люди выкапывали себе могилы, а потом стояли на краю и падали. О, — он облизал губы, — о допросах, экспериментах. Обо всем. Обо всех ужасах.

Дуссандер глядел на него пристально, но как-то отрешенно, как ветеринар мог бы смотреть на кошку, только что родившую двухголовых котят.

— Ты — чудовище, — мягко сказал он.

Тодд фыркнул.

— Если судить по книгам, которые я прочел для своего реферата, это вы — чудовище, мистер Дуссандер. А не я. Это вы отправляли их в печи, а не я. Две тысячи в день в Патине до вашего прихода, три тысячи после, три с половиной миллиона перед тем, как пришли русские и остановили вас. Гиммлер называл вас специалистом по производительности и вручил вам медаль. И это вы называете меня чудовищем? Господи!

— Это все грязная американская ложь, — сказал удивленно Дуссандер. Он со стуком поставил стакан, расплескав виски на руки и на стол. — Это было не моего ума дело. Мне давали приказы и директивы, а я их выполнял.

Улыбка Тодда стала шире, почти превратившись в ухмылку.

— Я знаю, как американцы все исказили, — пробормотал Дуссандер. — Но это ваши политиканы представили нашего доктора Геббельса в виде ребенка, играющего с книжкой с картинками в детском саду. Они рассуждают о морали, а в то же время обливают плачущих детей и старух горящим напалмом. Ваших законопротивников называют трусами и пацифистами. За отказ выполнять приказы их сажают в тюрьму или выдворяют из страны. Те, кто хочет продемонстрировать протест против неудачной азиатской кампании, выходят на улицу. Солдаты, убивающие невинных, получают награды из рук президента, их встречают парадами и почестями после того, как они насаживали детей на штыки и сжигали госпитали. В их честь даются обеды, им вручают ключи от города, бесплатные билеты на игры профессиональных футболистов. — Он поднял стакан в сторону Тодда. — Военными преступниками считают только тех, кто проигрывает, за то, что они выполняли приказы и директивы. — Он выпил, а потом закашлялся так, что краска вернулась к его щекам.

• Предыдущая
• 5/46
• Следующая