Бесплодные земли (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 3

• Предыдущая
• 3/128
• Следующая

Вскинув бровь, Сюзанна сардонически взглянула на него, и на миг Роланд разглядел в ее глазах Детту Уокер. Так порой в пасмурный день сверкнет на стальном бруске солнечный луч.

— А что бы ты сделал, если б она была неудобная, но я не сказала бы тебе об этом? Если бы я все шесть этих крохотных фиговинок услала в белый свет как в копеечку? Дал бы мне по темечку, как тот старикан, ваш учитель?

Стрелок улыбнулся. В последние пять недель он улыбался чаще, чем в пять последних лет.

— Этого я сделать не могу, ты же знаешь. Во-первых, мы были детьми — детьми, еще не прошедшими обряда посвящения в мужчины. Дать оплеуху в наказание дитяти можно, но…

— В моем мире приличные люди не одобряют, когда милых крошек угощают колотушками, — сухо сообщила Сюзанна.

Роланд пожал плечами. Ему было трудно представить себе подобный мир — разве не говорилось в Великой Книге: «Кто щадит дитя, тот его губит»? — но он не думал, что Сюзанна лжет.

— Ваш мир не сдвигался с места, — сказал он. — Там многое по-другому. Согласись, я видел это своими глазами.

— Наверное.

— Во всяком случае, вы с Эдди — не дети. Было бы неверно обращаться с вами, как с детьми. Если и требовались испытания, вы оба их выдержали.

Роланд, хотя и ничего не сказал Сюзанне, думал о том, чем завершилось их приключение на морском берегу — Сюзанна тогда ко всем чертям разнесла трех неуклюжих омароподобных тварей раньше, чем те успели ободрать его и Эдди до костей. Он заметил ее ответную улыбку и подумал, что, пожалуй, она вспомнила о том же.

— Ну, так что ты собираешься делать, если я промажу?

— Посмотрю на тебя. Думаю, этого будет довольно.

Сюзанна задумалась, потом кивнула.

— Пожалуй.

Она снова проверила револьверный ремень. Он шел через грудь, почти как ремень кобуры скрытого ношения (приспособления, которое Роланд мысленно называл «докерской лямкой»), и выглядел довольно немудрено, но на то, чтобы должным образом довести эту портупею до ума, потребовалась не одна неделя проб и ошибок и основательная подгонка. Ремень и револьвер (его источенная временем сандаловая рукоять сторожко торчала из допотопной промасленной кобуры) в свое время принадлежали стрелку; кобура тогда висела у его правого бедра. В последние пять недель немало времени у Роланда ушло на то, чтобы понять: больше ей там не висеть никогда. Спасибо чудовищным омарам, теперь он окончательно и бесповоротно стал левшой.

— Ну так как? — снова спросил он.

На этот раз Сюзанна рассмеялась.

— Роланд, удобней это старье уже никогда не будет. Ладно. Ты хочешь, чтобы я стреляла, или будем просто сидеть и слушать вороний концерт?

Он почувствовал, как под кожей у него закопошились крохотные колкие пальчики напряжения, и подумал, что в подобные минуты, вероятно, даже внешне угрюмый, неприветливый и деланно-грозный Корт ощущал нечто весьма схожее. Роланду хотелось, чтобы Сюзанна стреляла хорошо… ему нужно было, чтобы она хорошо стреляла. Однако показывать, как сильно он этого хочет, как остро в этом нуждается, было нельзя; это могло бы привести к катастрофе.

— Еще раз скажи мне свой урок, Сюзанна.

Та вздохнула в притворном раздражении… но заговорила, и тогда ее улыбка растаяла, а красивое темное лицо стало серьезным. И вновь стрелок услышал, как с губ Сюзанны, обретая в ее устах новизну, слетают старые вопросы и ответы. Как естественно они звучали… и вместе с тем — как странно и страшно:

— Не рукой целюсь; та, что целится рукою, забыла лик своего отца.

Оком целюсь.

Не рукой стреляю; та, что стреляет рукою, забыла лик своего отца.

Разумом стреляю.

Не из револьвера убиваю…

Она внезапно умолкла и указала на сверкающие слюдой камни на валуне.

— Все равно, убить я никого не убью — это же просто камешки, малюпусенькие камешки.

Судя по выражению ее лица — чуть надменному, чуть капризному — она полагала, что Роланд придет в раздражение, возможно, даже рассердится. Роланд, однако, в свое время сам побывал в теперешнем положении Сюзанны и не забыл, что ученики отличаются неуживчивостью и горячностью, что они самонадеянны и способны укусить в самый неподходящий момент… а еще он открыл в себе неожиданный талант. Он умел учить. Более того, ему нравилось учить, и время от времени он ловил себя на том, что гадает, не справедливо ли это и в отношении Корта. Ему думалось, что справедливо.

Снова раскричались вороны, хрипло, резко, теперь — в лесу у них за спиной. Какая-то частица сознания Роланда отметила, что эти новые крики звучали скорее обеспокоенно, чем просто сварливо; птицы галдели так, будто их вспугнули во время кормежки. Однако раздумывать над тем, что распугало стаю ворон, Роланду было недосуг, у него имелся более важный предмет для размышлений, и он просто отправил полученную информацию в архив, вновь сосредоточив все свое внимание на Сюзанне. Поступить с учеником иначе — значило напроситься на второй, менее игривый укус. С кого тогда следовало бы спрашивать? С кого, как не с учителя? Разве не учил он Сюзанну больно кусаться? Разве не учил он этому их обоих? Сорвите со стрелка доспехи считанных суровых строк обряда, заглушите стальной перезвон немногих ритуальных вопросов и ответов, и не в том ли окажется его суть? Разве не окажется он (или она) всего лишь человеком-соколом, выученным клевать по команде?

— Нет, — возразил он. — Это не камни.

Сюзанна, приподняв брови, снова заулыбалась. Теперь, когда она поняла, что стрелок — по крайней мере, пока — не вспылит, как бывало порой, когда она выказывала нерасторопность или непокорность, в ее глаза вернулся глумливый блеск солнца на стали, ассоциировавшийся у Роланда с Деттой Уокер.

— Неужто нет? — Она все еще беззлобно поддразнивала его, но стрелок подумал, что, если позволить, это добродушное подтрунивание превратится в злую издевку. Сюзанна была напряжена, взвинчена и наполовину выпустила когти из мягких лап.

— Нет, — повторил он, отвечая насмешкой на насмешку. Теперь и его губы вновь начинали складываться в улыбку, но в улыбке этой не было ни мягкости, ни веселья. — Сюзанна, ты помнишь кобелей беложопых?

Ее улыбка начала блекнуть.

— Кобелей беложопых из Оксфорд-Тауна?

Улыбка исчезла.

— Ты помнишь, что эти кобели беложопые сделали с тобой и с твоими друзьями?

— Это была не я, — сказала Сюзанна. — Это была другая женщина. — Ее глаза потускнели, в них появилось угрюмое выражение. Роланд терпеть не мог, когда она так смотрела, что, впрочем, вовсе не мешало ему чувствовать одобрение: это был надлежащий взгляд; взгляд, говоривший о том, что растопка горит хорошо и скоро огонь перекинется на поленья.

— Нет. Ты. Нравится тебе это или нет, это была Одетта Сюзанна Холмс, дочь Алисы Уокер Холмс. Не теперешняя ты — ты прежняя. Помнишь пожарные шланги, Сюзанна? А золотые зубы помнишь — ты увидела их, когда тебя и твоих друзей с хохотом поливали из брандспойтов в Оксфорде — помнишь, как сверкали эти зубы?

За множество долгих ночей у маленького костра она рассказала им с Эдди и об этом, и о многом другом. Стрелок понимал не все, но слушал внимательно. И запоминал. В конце концов, боль — орудие. Иногда самое лучшее орудие.

— Какая муха тебя укусила, Роланд? Зачем тебе нужно, чтобы я вспоминала всякую мерзость?

Теперь угрюмые глаза блестели угрожающе; они напомнили ему глаза Аллена, какими те делались, когда добряка Аллена наконец удавалось вывести из себя.

— Эти камни — люди, — негромко проговорил Роланд. — Те люди, что заперли тебя в камере, предоставив тебе обмараться. Люди с дубинками и собаками. Люди, которые обзывали тебя черномазой п**дой.

Он наставил на валун палец и повел его слева направо:

— Вот тот, который ущипнул тебя за грудь и захохотал. Вот тот, который сказал, что предпочитает проверить, не запихала ли ты что-нибудь себе в задницу. Вот тот, что обозвал тебя шимпанзе в пятисотдолларовом платье. Вот тот, который все водил и водил дубинкой по спицам колес твоего кресла, покуда тебе не начало казаться, что этот звук сведет тебя с ума. Вот тот, который обозвал твоего друга Леона красным пидором. А вот этот, последний, Сюзанна, — это Джек Морт. Вот они. Эти камни. Эти люди.

• Предыдущая
• 3/128
• Следующая