Могила без памятника (СИ) - Поярков Владимир Евгеньевич "Irbis" - Страница 19

• Предыдущая
• 19/31
• Следующая

– Мама, я кушать хочу, – жалобно попросил Сема.

Ирина встрепенулась и поглядела на детей.

– Сейчас приготовлю, – ответила она со вздохом и пошла на кухню.

Часть 10

Не настолько Куприянов был слаб, чтобы из-за осечки опускать руки. Ну и пусть они отказались и струсили, зато у него нет никаких сомнений. Он всегда считал, что не следует приступать к делу, не рассчитывая заранее на успех. Это программирует на неудачу, потому итог закономерен. Так и теперь – он был уверен, что принял правильное решение.

«Стоп, машина! Только вперед!» – приказал он капитану корабля и потянулся к телефону. Теплоход развернулся и опять взял курс на Швецию.

Анатолий Романович считался отличным организатором и великолепным специалистом. Не раз ему вручали почетные грамоты. Благодаря таланту Куприянова быстро находить общий язык с людьми из медуправления, лечебница всегда была обеспечена не только самыми необходимыми препаратами, но и новейшей аппаратурой.

– Игнатьева! Передай Парамонову, чтобы остался со своими помощниками после работы… никаких «но»! Двойная оплата за этот день! Петровский, проследи, чтобы Берестову и Ларину больше не назначали никаких лечебных препаратов до моего особого распоряжения. Мишуткина! Сегодня к восьми часам вечера подготовить Берестова из третьего корпуса и Ларина из пятого к электростимуляции… да обоих одновременно к этому времени… – беспрестанно звонил и отдавал распоряжения Куприянов.

Ему не нужно было теперь подписей; он понимал, что придется рискнуть многим – возможно и своей должностью – чтобы дойти до финиша. Но игра стоила свеч, к тому же ему совсем не хотелось упускать такого пациента, иначе все лавры достанутся другим людям.

– Петровский! Берестова ко мне, потом прикажи привести Ларина… и куда ты дел видеокамеру, которую подарили нашему учреждению?.. Так принеси! Сукин ты сын… да ладно шучу, – сказанные со смешком запанибратским тоном, эти слова относились уже к кому-то другому.

Куприянов решил запечатлеть все, что будет происходить: ни у кого не должно быть сомнений в чистоте эксперимента.

Два санитара привели Сергея в кабинет Куприянова. Врач, улыбаясь, протянул для приветствия руку и предложил тому сесть в кресло.

– Зачем вы меня снимаете? – спросил Берестов–Ларин, заметив в сторонке установленную на штативе видеокамеру. Судя по горящему красному светодиоду, она была включена.

– Это потребуется потом, чтобы не было разговоров, будто я неправильно поставил вам диагноз.

– И каков будет вердикт? Меня могут отпустить? – с надеждой спросил пациент.

– Решит комиссия, – уклончиво ответил врач. – Итак, кто вы?

– Сергей Александрович Ларин, год рождения – шестидесятый, место рождения – город Камышинск…

«Значит мой ровесник», – подумал Куприянов.

Беседа продолжалась почти два часа. Вопросы охватывали практически весь период жизни Ларина. В какой-то момент врач даже забыл, что перед ним Берестов. Выяснилось, что они любили одни и те же рок-группы, а также помнили события, характерные для людей их поколения: как ОБХСС ловил распространителей виниловых дисков или как клеили уксусом первые магнитофонные ленты. У них даже отыскался общий знакомый.

«Нет, этот человек не сумасшедший с раздвоением личности, он действительно Сергей Ларин. Грубит иногда персоналу, но это свойство характера, а не болезнь. Жаль, что так произошло, ведь в жизни мы могли бы и подружиться», – поймал себя на мысли врач. Если эксперимент закончится провалом, то, возможно, не останется ни Берестова, ни Ларина. Риск большой, но Нобелевка дороже. Теплоход с Куприяновым должен доплыть до берегов Скандинавии.

Потом для съемок привели настоящего Ларина. Пятидесятилетнего мужчину усадили на стул и он, ни на что не реагируя, безжизненно опустил голову на грудь.

***

– Мне что, ужин не подадут? – возмутился Ларин вечером, зайдя в буфет.

– Мне сказали – вас не кормить, – ответила буфетчица.

Рассерженный Ларин отправился на пост к медсестре.

– Попозже, вам назначены процедуры на вечер, вернитесь в палату, – приказала медсестра.

Около семи часов зашла процедурная медсестра с санитарами. В руке она держала шприц.

– Берестов, руку вытяните и поработайте кулаком.

Ни о чем не подозревающий Сергей выполнил все, о чем она просила. После укола тело вдруг обмякло, Сергея подхватили за руки и переложили на каталку. Он ничего не чувствовал и не мог шевелиться, но все слышал. Он оставался в сознании – не столь ясном как обычно – но понимал, что творится вокруг.

– Везите к лифту, потом в четвертый корпус, – сказала медсестра санитарам.

Через некоторое время Сергей оказался в комнате, напичканной всевозможной аппаратурой и приборами. Над ним склонялись разные люди в белых халатах. Появилось лицо Куприянова.

– Анатолий Романович, энцефалограмму головного мозга будем снимать? – спросил кто-то из присутствующих.

– Да, обязательно. Так, а вот и второго привезли. Мишуткина, закройте глаза Берестову! Катите Ларина сюда – к его голове, висок к виску… так… головы крепим. Парамонов, жестче фиксируй, а то дергаться будут и шейные позвонки себе сломают. Петровский, аппаратура готова?

«Это все… Сейчас я опять исчезну. На этот раз – навсегда. Прощайте, родные. Простите меня, если я вас чем-то обидел. Я вас всегда любил…», – это были последние мысли Сергея. Осознав неизбежность страшного конца, он смирился с ним и больше ни о чем не думал. Как человек, поставленный к стенке и ждущий смертельного выстрела. Можно было бы подумать о Боге, но он в него не верил. Не так воспитали.

Выстрелов было много: сначала маленькие колючие пули в висках, потом крупнокалиберные снаряды разрывались в мозгу с оглушающим грохотом. Все тело – особенно голову – пронизывала адская боль. Последний снаряд разорвался тихо и закрыл все пространство в голове фиолетовым фейерверком. Сергей больше ничего не ощущал...

Куприянов спокойно наблюдал, как дергаются в конвульсиях два человека. Он привык. Сколько было таких пациентов с того момента, когда он еще только начинал работать. Не сосчитать. Ровным голосом он раздавал команды и попутно показывал, что нужно сейчас заснять на камеру.

– Анатолий Романович! Смотрите – у них пульс синхронный, – позвал его Парамонов.

– Да… это действительно удивительно. Не забудь зарегистрировать!

Через два часа пациентам подали самый длинный и мощный электрический импульс, и Куприянов посчитал эксперимент законченным.

– Берестов в сознании? – спросил он.

– Берестов отключился; приборы не регистрируют влияние внешних раздражителей на испытуемого, – сообщил молодой ассистент Парамонова.

– Анатолий Романович! Энцефалограф, подключенный к Ларину, показывает возбуждение мозговой деятельности! – воскликнул Парамонов.

– Очень интересно – отчего? Подождем пока… – озадачился Куприянов.

«Неужели Ларин возвращается? Если это так, то будет просто замечательно», – подумал он.

Через три минуты светящаяся линия на экране прибора выпрямилась.

– Похоже, Ларин тоже отключился, – прокомментировал Петровский.

– Заканчиваем! Аппаратуру выключаем, пациентов в палаты.

Врачи еще не успели выполнить указания, как послышался крик ассистента Парамонова:

– Ларин – сильная аритмия! Упадок сердечной деятельности.

– Мишуткина, ставьте укол!.. Да быстрее! – закричал Куприянов, которому показалось, что ее движения очень медленные и неуверенные.

Он разнервничался, вырвал шприц из рук молоденькой врачихи и всадил в сердце пациента длинную иглу. Укол не помог. Сердцебиение то замедлялось, то ускорялось, потом затихло совсем. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы подопытный пациент умер. На белоснежном теплоходе подняли тревогу, матросы забегали по палубам.

– Дефибриллятор подайте!

От удара током Ларина подбросило, но сердце застучало, ровно и без перебоев.

• Предыдущая
• 19/31
• Следующая