Люди сорок девятого (СИ) - Минаева Мария Сергеевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/128
• Следующая

...День начинался отвратительно - с запаха снега, своим привкусом железа напоминавшего кровь. Это означало, что в высокогорье пришла запоздавшая зима, и Моргану Джуннайту надо было бы иметь где-нибудь тепленькое местечко... И уж, по крайней мере, не болтаться незнамо где на морозе, иначе того и гляди придется рыть берлогу, как медведю. Мохнатая лошадка в белых, угловатых пятнах подпрыгнула, сбилась с и без того неровного шага, вытряхивающего душу из седока, чуть не выбросив парня из седла, и, споткнувшись пару раз, встала. Длинно и замысловато выругавшись, Джуннайт слез на землю и поднял ее ногу. В подкову попал камень, и Морган вытащил его; копыто вроде не пострадало, но небольшой отдых лошадке не повредит, да и ему самому тоже. Джуннайт привалился к ее боку, стянул перчатки, сунул их за пояс и, достав из нагрудного кармана табак и бумагу, принялся сворачивать сигарету. Его пальцы, обычно не чувствительные к холоду, едва двигались: суставы отказывались работать, но через какое-то время самокрутка была готова, и Морган с наслаждением втянул в легкие согревающий дым. Холод какой... А снега нет, но зато есть этот проклятый запах. Должно быть, приближается буран - возможно потеплеет. Руки совсем задеревенели, пришлось долго тереть их друг о друга, чтобы восстановить кровообращение. Когда это удалось, Джуннайт натянул перчатки и, положив голову на теплый плавно поднимающийся и опускающийся бок, принялся искать глазами в ночном небе Орион. Там было какое-то колдовство - среди звезд, и Морган не раз думал, как было бы здорово - полететь туда и забыть все, что было на земле. Просто - лететь и все. Он всегда воспринимал Бога скорее как индейского "Великого Духа", чем как образ, нарисованный в священных книгах, но какая-то таинственная сила, бесспорно, пропитывала мир, и в одиночестве это чувствовалось особенно сильно, а в пылу драки почему-то исчезало. Опять этот железный привкус на губах! Он всегда возникал, когда Морган нечаянно позволял себе вспомнить войну. Джуннайт снова, будто время стремительно повернулось вспять, взорвавшись золотой вспышкой в его глазах, почувствовал тяжесть навалившегося на него часового и тоненькую струйку крови, окрасившую алым его губы, и все призраки, пробужденные неосторожной мыслью, стали оживать один за другим...

Кобыле не нравилась сигарета, красным огоньком мерцавшая во тьме, она нервничала и пятилась назад, тревожно кося глазами, пофыркивая и стуча копытами по промерзшей земле. Очнувшись, Морган выпрямился и, чтобы успокоить лошадь, похлопал ее по шее, но она вдруг прыгнула вперед, немного толкнув его. Джуннайт покачнулся, и в этот момент пуля ударила его в бок. Свалившись в пожухлую траву, Морган выплюнул и задавил сигарету, выдернул из кобуры "ремингтон" и замер. Он лежал неподвижно, слушая тишину, и ждал. И где-то внутри его грудной клетки начала подниматься и бурлить прежняя, застарелая, первобытная по своей сути ярость, сжигающая все человеческое в нем. В глубине черного бархата неба прятались рассыпанные кем-то тысячи лет назад бриллианты звезд. Время тянулось бесконечно долго. Больше всего Морган боялся потерять сознание. Он услышал слабый шорох, потом еще. Осторожно взвел курок и медленно повернул голову. Темный силуэт, возникший из мглы, застыл, прислушиваясь. "Подойди только..." - сквозь зубы почти беззвучно прошипел Морган. Незнакомец медлил и Джуннайт занервничал. Внезапно что-то блеснуло, и Морган, мгновенно поняв, что стрелявший не желает лишний раз искушать судьбу, выстрелил, мысленно благодаря луну за отблеск на стали ствола. Грохот болью отдался в барабанных перепонках, темный силуэт со стоном рухнул. Морган схватился за уши и зажмурился, отгоняя видение Булл-рана, помотав головой, он пришел в себя и, приподнявшись, выстрелил еще раз, на всякий случай. Потом Джуннайт негромко позвал кобылу, и, когда она подошла, поднялся, держась за стремя. Было слишком темно, чтобы увидеть, жив ли напавший на него или нет. Подойдя поближе, Морган перевернул тело носком сапога и зажег спичку. Она вспыхнула и потухла, но в ее коротком, как жизнь, свете Джуннайт успел разглядеть стрелявшего в него мужчину. Раньше Морган его не встречал. "Наверное, просто грабитель", - подумал он, чтобы не загружать себе голову, и внезапно согнулся пополам: шок прошел, и рана дала о себе знать пронзительной болью. Откинув куртку, Морган бросил взгляд на пропитанную кровью рубашку и тотчас же отвернулся, решив, что видел достаточно. Он сорвал кусок немного пожухшего мха, стиснув зубы, затолкал его в пулевое отверстие и, зажав рану полой куртки, побрел к лошади. Дважды его нога срывалась со стремени, но потом Морган вдруг оказался в седле и сам не помнил как. Он послал лошадку вперед и, тяжело дыша, навалился на переднюю луку. Холод пробирал до костей. Где-то в этих краях, ему говорили, есть городок... Только вот он, наверное, такой маленький, что пропустить его в темноте очень легко... Морган мотнул головой, отгоняя тяжелые мысли: "Кобыла скорее всего почует жилье, когда оно будет близко. Лошадь обычно чувствует такие вещи... Должна почуять..."

И вот теперь он ехал вперед, сам не зная куда, а потом внезапно очнулся, лежа в воде, проломив тонкую корку первого льда, лицом вниз, а лошадь тыкалась мордой в его плечо. Морган с трудом сел, откашлялся и взобрался на небольшой откос над озерцом. Он надергал мха и сухой травы, приложив чудовищное, для его состояния, усилие сломал небольшой засохший куст и снова отключился. Придя в себя, он увидел, что с того времени, когда его ранили, звезды изменили свое положение: сейчас где-то около полуночи. Легче всего было лежать так, не шевелясь, но та темная сила, что таилась в его груди, заставила стрелка встать; видно, кому-то он был слишком уж нужен на земле, только вот парень не знал, хорошим силам или нет. Смерзшаяся одежда замедляла движения. "Все. Воспаление легких обеспечено..." Морган доломал куст, бросил на траву и мох, чиркнув спичкой, сунул ее вниз и, уперевшись покрепче кулаками в землю, раздул огонь. Когда языки желтого пламени заплясали на сучьях, он подозвал кобылу, отвязал от седла кофейник и пристроил его над костром, предварительно наполнив льдом из озерка. Нагрев воды, Морган стянул одежду и, завернувшись в одеяло, как индеец, занялся своей раной: смыв заледеневшую кровь, он выбросил старый мох и, промыв бок, приложил кусок свежего. Пуля была где-то внутри и при каждом движении смещалась, наполняя тело раздирающей болью, а голову той воздушной легкостью, которая предшествует потере сознания. Морган знал, что не сумеет ее достать сейчас: его руки дрожали, он потерял слишком много крови. Вскипятив еще воды, парень приготовил кофе и выпил маленькими глотками, чувствуя, как тепло наполняет его грудь и растекается по телу. Моргана потянуло в сон, но он не мог себе этого позволить. Подождав, пока высохнет его одежда, стрелок снова натянул ее, свернул одеяло, и, залив костер остатками воды, привязал кофейник и одеяло к седлу. Стало легче, но голова еще кружилась, Морган буквально закинул себя на спину кобылы, стащил лариэт[7.] с луки седла и, разрезав ножом веревку, привязал ноги к стременам. Теперь можно было трогаться в путь. Он прижал рану полой куртки и слегка сдавил коленями бока лошадки. "Полегче... - попросил стрелок ее негромко. - Прошу тебя, полегче". Морган потерял точный счет времени уже давно. Его глаза слипались, и он позволил себе закрыть их. "На пару минут... Всего пара минут..." - мелькнуло у него в голове.

* * *

Вернувшись в салун, Линдейл стянул с себя смерзшуюся шубу и, повесив на крюк у дверей, прошел в маленькую пристройку позади бара, служившую ему кабинетом. Внутри него смешивались, плавно перетекая друг в друга, холод и беспокойство. Напряжение нашло выход в рвущемся из груди лающем кашле, воскресившем в памяти многие пробуждения у остывших походных костров под подобный звук. Этот феномен был неразрешенной загадкой: Тысячи только что проснувшихся солдат вдруг начинали кашлять, как по команде, заглушая барабанную дробь. "Как бы не простудится", - передернув плечами подумал владелец салуна. Сверху доносился смех и нестройное бренчание гитары. Огонь в печке почти потух, Джон потер руки одну о другую и, подняв кочергу, зацепил печную дверцу и потянул на себя, разбудив протестующе взвизгнувшие старые петли. Он кинул несколько сухих поленьев и разворошил угли, покрытые белесо-серой дымкой золы. Из раскаленных глубин робко поднялся тонкий прозрачный лепесток огня и мгновенно прилепился к сухой березовой коре. Линдейл еще пару раз ткнул в угли кочергой и, закрыв с ее помощью дверцу, поставил железку в угол. По комнате пополз расслабляющий аромат горящего дерева. Бросив мимолетный взгляд в окно, прежде, чем задернуть штору, Джон увидел пушистые белые хлопья, кружащиеся в медленном вальсе над промерзшей землей. Он сел на диванчик, сняв оружейный пояс, кинул его на спинку кровати и, выдвинув ящик комода, достал бутылку и стакан. Налив себе ямайского рома, Линдейл вытянулся во весь рост, положив голову на мягкий подлокотник и пригубил напиток, прикрыв глаза. Потом выпил еще. И еще. Наполнив третий стакан, Линдейл снял с полки книгу и неторопливо начал ее листать, изредка подкрепляясь ромом. Жалко, что в этих краях практически невозможно достать "Этюды звездной астрономии" Струве. Две книги, не считая маленькой Библии, он все послевоенные годы таскал с собой в седельной сумке, невзирая на то, что лишний вес мог стоить ему жизни (многие за это называли его идиотом), а еще три выменял у проезжих, когда осел здесь. В груди начало расползаться приятное тепло, тревога отступила. В его руках был "Дон Кихот" Сервантеса. Джон нашел книгу в седельной сумке испанца, застреленного в его салуне. Один ранчеро, изрядно нагрузившись, принял беднягу за мексиканца и решил, что уже давно никого не убивал. Наверное, тот испанец был образованным человеком, хотя, когда он вошел в заведение Линдейла, вид у него был весьма потрепанный, что и дало повод Майклу его пристрелить. Никогда не угадаешь, откуда ждать пули. Майкл большую часть года торчал на своем ранчо и не мог бы отличить одну букву от другой, хотя ему нравилась буква S, которой он и клеймил весь свой скот.

• Предыдущая
• 12/128
• Следующая