Сигналист - Тайц Яков Моисеевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая

— Товарищ старшина, а можно сейчас поупражняться? С пулеметом?

— Надо было раньше думать. Теперь поздно. Боец должен уметь всегда быстро собрать пулемет. Учили ведь вас, — говорит старшина. — Разой-дись!

«Как это — нельзя тренироваться? — недоволен Вьюшкин. — Так никогда не выиграешь».

Укладываясь спать, он долго шепчется с Пугачевым:

— Знаешь, Пугач, мы ночью встанем, возьмем «Дегтярева» и поупражняемся, а?

— Попадет! — отвечает Пугачев.

— Ни черта не попадет. Соберем и поставим на место. И ша! И спать завалимся!

— Ладно, — говорит Пугачев, засыпая. — Ладно.

Вот почему они сейчас, в такое неурочное время, в третьем часу ночи, возятся над пулеметом Дегтярева в ленуголке четвертой роты. А дежурный клюет носом у тумбочки и ничего не знает!..

Дежурный командир обходит гарнизон. Ночь тиха и темна. Луна показалась на минуту, потолкалась среди звезд и ушла.

Полк спит. Но не спят часовые на постах, не спят дежурные красноармейцы по ротам, не спит дежурный лекпом в околотке, не спит дежурный писарь в штабе…

Командир проверил посты. Теперь он обходит казармы. Он подошел к четвертой роте. Дальнее окно казармы светилось. Командир рванул дверь. Дежурный по роте вскочил и отдал рапорт.

— Почему у вас свет в ленуголке? — строгим шопотом спросил командир.

— Не знаю, наверно, забыл выключить, — смутился дежурный. — Мне помнится, я выключал. Разрешите, сбегаю потушу.

— Не стоит, — говорит командир, — мы сейчас проведем более важное дело — учебную тревогу.

Командир достает часы.

— Поднимите роту по тревоге. За временем буду следить я.

— Есть, поднять роту, — ответил дежурный почему-то по-флотски и побежал вдоль коек:

— В ружье! В ружье-е!

Можно подумать, что все только притворялись спящими и, притаившись, ждали команды дежурного.

Взметнулись одеяла над койками. Замелькали руки, ноги, стриженые головы. Еще как следует не открыты глаза, а руки хватают обмундирование, ноги в наскоро обмотанных портянках (и без портянок) лезут в сапоги.

На бегу застегиваясь, подтягивая ремни, прицепляя подсумки, ребята выстраиваются в шеренгу. Апанасенко пробует застегнуть воротник гимнастерки — а он надел ее задом наперед. У Мускова левый сапог на правой ноге, а правый на левой. У Сенькина на штыке повис чей-то котелок. Иванов забыл надеть шлем, а Немытых надел его звездой к затылку. Но сейчас ребята ничего не замечают.

Распахнулась дверь на улицу. И одновременно в другом конце казармы открылась дверь ленуголка.

Команда «в ружье» застигла Пугачева и Вьюшкина в тот момент, когда они только-только разобрали пулемет.

Друзья замерли. Вьюшкин от испуга уронил пулеметный приклад. За дверью шумела суматоха тревоги.

— Тревога! — ахнул Пугачев. — Бросай все! Бежим!

— Мы погибли! — простонал Вьюшкин.

Они бросились к выходу. У двери Вьюшкин остановился и оглянулся. На столе тускло блестели части пулемета.

Вьюшкин схватил товарища за руку.

— Постой, а пулемет?

— Чорт с ним, никто не узнает, бежим!

— А ты, башка, соображаешь, — яростным шопотом произнес Вьюшкин, не отпуская Пугачева, — как рота без «Дегтярева» выступит?! О своей шкуре заботишься! Давай скорей собирать, чорт сонливый!

— Не успеем, — захныкал Пугачев, но не удрал.

Они кинулись собирать пулемет со скоростью пулеметной стрельбы. За стеной грохочут каблуки, сталкиваются винтовки, стучат затворы, звенят котелки. «Становись! — кричит дежурный. — Равняйсь!» и шуршат подошвы, и приклады стукаются о каменный пол…

Пальцы работают, как спицы вязальной машины. Осталось прикрепить «лапки» и надеть чехол.

— Направо к выходу шагом марш! — гремит команда за стеной.

— Выходят, — вздохнул Пугачев.

— Готово, — сказал Вьюшкин.

Пулемет собран. Они выбегают с ним в казарму. Рота, задерживаясь в дверях, выходит на улицу.

На дворе было свежо. Светало. Звезды гасли. Небо стало похоже на экран кино, когда в зале уже темно, а картина еще не пущена. Рота шла быстро. Командир, аккуратный, подтянутый! шагал впереди.

«Куда он нас ведет?» думали ребята.

Мусков едва переставлял ноги — они у него были как вывернутые. Апанасенко не мог шевельнуть рукой.

Рота подошла к воротам гарнизона. Часовой с любопытством высунулся из будки.

«Неужели на вокзал? — мучается Мусков. — Я ведь не дойду».

Но командир обернулся:

— Рота-а, стой!

Сапоги стукнули. Колонна остановилась. Подул ветер. Стало прохладнее.

— Товарищи красноармейцы, — начал командир, — сегодняшняя тревога — только учебная тревога, только репетиция будущих настоящих боевых тревог. Четвертая рота показала хорошую подготовку. Собрались быстро. Из недостатков надо отметить излишнюю суетливость и…

— Что это? — перебил он сам себя. — Кто это? — в сильном удивлении повторил он. — Что это значит?

Рота оглянулась.

На левом фланге стояли два бойца в белой «форме». Они ежились от холода, босые их ноги посинели. Ветер раздувал белые рубашки и играл тесемками у щиколоток. Один прижимал пулемет Дегтярева к волосатой груди, другой держал диск с патронами на большом круглом животе.

Рота чуть не повалилась на землю от хохота.

Конечно, Пугачева и Вьюшкина за самовольную разборку пулемета посадили на «губу».

Держали их там недолго. «Учитывая, — было написано в приказе, — что красноармейцы Пугачев и Вьюшкин в тяжелую минуту не бросили пулемет, от наказания освободить».

Когда приятели вернулись в казарму, ребята подвели их к стенгазете. Там была нарисована карикатура: Пугачев и Вьюшкин стоят с пулеметом. Они увешаны сумками, наганами, даже орденами. Но оба совершенно голые. И раскрашено. И подписано:

«Бойцам „Пу“ и „Вью“ за отличную подготовку по пулеметной части».

— Ну вот тебе, — сказал Пугачев, — и карточка! Радуйся!

Но Вьюшкин нисколько не обрадовался.

— К Первому мая ни одного неграмотного красноармейца в нашем полку, — твердо сказал комиссар и хлопнул концами пальцев по краю стола. — Есть?

— Есть! — ответили мы — ликвидаторы, назначенные от первой роты.

«Мы ликвидаторы» — это звучит гордо. Нас, ликвидаторов, освобождают от дневальства и караулов. Нам, ликвидаторам, не приходится убирать казарму и дежурить на кухне.

— Дорогу профессуре! — острят наши ребята, когда мы каждое утро расходимся по ротам «ликвидировать»…

Я назначен в 4-ю роту. Завидев меня, дневальный отходит на два шага от своей «тумбочки» и во весь голос подает команду:

— Неграмотные и малограмотные, на занятия в ленуголок!

— Обидная это для нас команда, — говорят красноармейцы, — хоть бы скорее стать, как все.

Гремя подкованными сапогами по каменному полу, ребята заполняют ленуголок и рассаживаются вдоль длинных столов. Два десятка темных и русых затылков нагибаются к букварям.

Сквозь занавески из какой-то тонкой материи, сквозь ставни льда на окнах блестит снежный январский день.

На стенах — портреты Владимира Ильича, Ворошилова, Буденного. Два неумело, но старательно нарисованных красноармейца пожимают друг другу руки через все пункты «Договора по соцсоревнованию между 4-й и 5-й ротой».

Около договора висит походная ильичевка с громким названием:

Справа и слева протянулись красные полотнища лозунгов.

В ленуголке гул, как в театре во время перерыва.

— Пы… у… — кряхтит сибиряк Немытых. В глухой деревушке, где осталась его семья, кто-то давно еще показал ему буквы, но не научил соединять их в слова.

— Да что ты все: пыу да пыу, — вскакивает маленький черный татарин Сармудинов. — Говори сразу: пу.

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая