Фарьябский дневник - Носатов Виктор Иванович - Страница 7

14 августа 1920 г. в Кабул был доставлен дар Советского правительства – радиостанция, вместе с которой прибыл специальный технический отряд. Это были первые советские военные специалисты в Афганистане. Вскоре афганское правительство направило 8 человек в Ташкент на курсы связи. Это была первая группа афганских военнослужащих, обучавшихся в Советской России.

В 1924–1925 гг. при помощи СССР была построена телеграфная линия, соединившая Кушку, Герат, Кандагар, Кабул. В первые месяцы 1927 г. началось строительство линии Кабул-Мазари-Шариф. Советские специалисты готовили афганских связистов. Тогда же в Кабул караваном были доставлены три самолета. Афганцам была оказана помощь в подготовке летчиков и эксплуатации авиатехники. Таким образом было положено начало военному сотрудничеству двух стран.

В августе 1926 г. в Пагмане (личной резиденции эмира) был подписан Пакт о ненападении между СССР и Афганистаном.

В мае 1928 г. Аманулла, принявший к тому времени титул падишаха, прибыл в Советский Союз, где был радушно принят Г. Чичериным, М. Калининым и, по непроверенным данным, самим «отцом народов», который заверил эмира-реформатора в том, что деятельность Амануллы-хана встретит в лице Советского правительства всяческую поддержку.

По приезду на родину падишах форсировал свою реформаторскую деятельность, что в конце концов стало последней каплей, переполнившей чашу народного терпения. Осенью 1928 г. в стране вспыхнуло восстание под предводительством разбойника Бачи-и-Сакао. Поддержанные духовенством и знатью, формирования восставших быстро приближались к Кабулу. В январе следующего года ополчение племени мингаль, сражавшееся на подступах к столице, перешло на сторону Бачи, открыв тем самым путь на Кабул.

Видя это, Аманулла отрекся от престола в пользу своего старшего брата и бежал в Кандагар. Однако эмиром стал не Инаятулла, а главарь повстанцев Бача, захвативший столицу.

Узнав о воцарении Хабибуллы (так стал именоваться Бача-и-Сакао), Аманулла выступил из Кандагара во главе 10-тысячного войска, послав одновременно гонцов в Москву.

Получив послание экс-эмира, соратники вождя, по всей видимости, долго не задумываясь (приближался полувековой юбилей Иосифа Сталина), намекнули военным, что неплохо бы было отметить эту знаменательную дату каким-нибудь выдающимся военно-политическим событием. И военная машина, подталкиваемая пропагандистской шумихой, заработала. В газетах появились материалы, повествующие о сложной обстановке на советской южной границе. В некоторых статьях слышались открытые призывы направить части РККА в Афганистан, чтобы уничтожить окопавшихся там басмачей во главе с Ибрагим-беком. В Туркестанском военном округе, которым командовал тогда легендарный матрос Дыбенко, началось поспешное формирование спецотрядов. Зачем они и где будут использоваться – об этом знали немногие.

«Наш эскадрон подняли по тревоге ночью, – вспоминал бывший кавалерист РККА В. Т. Поветкин[2]. – Командир эскадрона построил нас на плацу и доложил о сборе по тревоге какому-то неизвестному нам старшему командиру Тот объявил, что Советское правительство и лично товарищ Сталин возложили на нас ответственную боевую задачу – уничтожить афганские формирования, оказывающие помощь басмаческому движению.

Нашему эскадрону поручалось переправиться через Амударью и с ходу уничтожить афганский пограничный пост, в дальнейшем продвигаться в направлении на Мазар-и-Шериф. Приказ есть приказ! Всех нас вывели из крепости, где располагалась часть, и приказали снять красноармейское обмундирование. Взамен выдали узбекские чапаны, шаровары и халаты. Кто смог, водрузил на голову чалму. Только оружие свое разрешили оставить. После этого, в предрассветной дымке, мы, стараясь не шуметь, сели в лодку и, держа коней в поводу, поплыли к противоположному берегу. Афганцы нас явно не ждали, и потому их наряд на подступах к посту был снят бесшумно. Заминка произошла у ворот, которые никак не поддавались нашему натиску. Услышав шум, на стены небольшой крепости высыпали полусонные пограничники, начали палить во все стороны. Эскадрон отступил, оставив под стенами двух убитых. Отведя коней в укрытие, мы залегли. Видя, что атака захлебнулась, к нам подползли комэск и командир, который ставил задачу. Он что-то гневно выговаривал нашему комэску, после чего тот, став во весь рост, скомандовал: „Эскадрон, в атаку, вперед!“. Взяв винтовки с примкнутыми штыками наперевес, мы дружно кинулись на неприступные стены. Кто-то упал, не добежав до поста, кто-то укрылся под стенами. Без лестниц и артиллерии наши атаки были бессмысленны. Вскоре это, по-видимому, поняли и наши военачальники. В небе появились боевые аэропланы и, пройдя на бреющем полете над постом, сбросили вовнутрь несколько бомб. Видя такой поворот событий, афганцы, оставшиеся в живых, на конях прорвали нашу реденькую цепь и ушли вглубь своей территории.

С трудом открыв ворота, мы вошли в пограничную крепость, которая после авиационного налета была наполовину разрушена. Во дворе валялись десятки трупов, слышались крики раненных. Нам было не до них. Комэск приказал похоронить убитых красноармейцев. Сопровождающий нас уполномоченный добавил, чтобы от могил не оставалось и следа. Каким бы приказ абсурдным ни был, мы должны были его выполнять. Хоронили погибших в этой непонятной войне подальше от сел и дорог. Сколько было этих тайных могил – десятки или сотни, не знаю, обманывать не буду, не считал.

После уничтожения поста наш эскадрон вместе со многими другими довольно-таки разношерстными подразделениями РККА в течение нескольких дней двигался к основной цели похода. Не встретив даже малейшего сопротивления афганцев, мы с ходу захватили провинциальный центр – город Мазар-и-Шериф.

Там нас ждал новый приказ – штурмовать крепость Дейдади, расположенную невдалеке от провинциального центра, где, по данным разведки, укрылись мятежники, поддерживающие басмаческое движение на юге СССР.

Неприступные стены крепости пришлось, как и при нападении на пограничный пост, штурмовать без лестниц и других приспособлений. Солдаты вставали на плечи друг другу и таким образом пытались влезть на вал, предшествующий основным укреплениям. Только когда по дну рва, опоясывающего крепость, потек кровавый ручеек, военачальники, руководившие операцией, вызвали на помощь авиацию…»

Погибающие неизвестно за что красноармейцы даже не догадывались, что вещали в это время «самые демократичные в мире» советские газеты об афганских событиях:

В них не было ни слова о тех, кто костьми лег у неприступных стен афганской крепости. Словно и не было их там вовсе. (Не в пример свободней была советская пресса 1980-х, где открыто говорилось, что наши солдаты в Афганистане все-таки есть. Правда, почему-то фигурировали в публикациях в основном афганские военные, наши лишь изредка были героями идиллических сюжетов с мест строительства школ, детских садов и других гуманитарных заведений.)

«После непродолжительного отдыха поступил приказ двигаться в Кабул, через труднодоступный перевал Саланг, – рассказывал Поветкин. – В те времена дорога в столицу была всего-навсего широкой караванной тропой с множеством небольших сторожевых башен, которые приходилось каждый раз брать штурмом. Когда силы войск начали истекать, поступила новая команда – бросать все, с таким трудом захваченные крепости, и возвращаться назад. В Мазар-и-Шерифе нас приветствовал какой-то большой афганский военачальник в форме с золотыми позументами, которого все называли Ваше величество (во всяком случае, об этом говорил нам переводчик-таджик). Поблагодарив войска за помощь, он приказал выдать каждому из нас афганские деньги (серебряные рубленые слитки). Ночью нас вновь подняли по тревоге, и, стараясь производить как можно меньше шума, мы вышли из города и спешно направились к границе.