Каникулы Петрова и Васечкина - Алеников Владимир Михайлович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/35
• Следующая

Неизвестно, как бы дальше развивались события, но тут вдруг раздались автомобильные гудки, и в лагерь, раздвигая толпу, въехал хорошо знакомый нам старенький «виллис».

– Инна Андреевна! – испуганно прошептал Васечкин.

– Маша! – радостно прошептал Петров.

– Ну, что я говорил?! – заорал с заднего сиденья Гусь. – Вот они, голубчики! Что, разбудить не могли? – возмутился он, вылезая из машины. – Гусь свинье не товарищ?

– Это кто это свинья?! – поинтересовался Васечкин.

– Это я в переносном смысле… – начал оправдываться Гусь.

– Ну, как подвиги?! – деловито спросил Филипп. – Продвигаются? Сколько уже?

– Эх, Васечкин, Васечкин… – вздохнула Инна Андреевна.

– Бонжур… – по привычке сказал Васечкин.

– Бонжур… – машинально ответила Инна Андреевна. – Ну, зачем же вы, Васечкин, убежали? Ведь в лагере всегда есть место для подвига! Не правда ли, Петров! Нёс па?

– Пуркуа па, Инна Андреевна… – не отрывая глаз от Маши, отреагировал Петров. – Почему бы и нет?

– О, мадемуазель, парль франсэ?[14] – обрадовались французы, подходя ближе.

– Сэ манифик![15]

– О, ву зет франсэ?![16] – в свою очередь обрадовалась Инна Андреевна. – Кэль сюрпри![17]

Услышав знакомое слово, Петров выразительно посмотрел на Васечкина. Тот потупился. Петрову стало жаль друга…

Поколебавшись какое-то мгновение, он бросился в палатку. Выскочив оттуда, он подбежал к Васечкину и незаметно сунул ему в руку эдельвейс.

– На… – сказал он. – Отдай ей!

Васечкин поднял глаза на Петрова и сразу всё понял.

– Нет! – сказал он. – Сам сорвал, сам и дари!

И он вернул эдельвейс Петрову.

– Да ладно тебе… ты у нас рыцарь, ты и дари! – Петров вновь сунул цветок Васечкину.

– Какой я рыцарь! – вздохнул Васечкин, отведя руку Петрова.

Тут к ним подошла Маша.

– Что это у вас? – спросила она.

– Вот… – сказал Петров. – Эдельвейс… Мы тут с Васечкиным для тебя сорвали… Есть древний обычай… самой красивой…

И он смущённо сунул Маше эдельвейс.

Польщённая Маша взяла цветок.

– В человеке главное не внешность, – сказал откуда-то возникший Филипп, – а внутренности…

Все рассмеялись.

– А чего… – вступился за Филиппа Васечкин, – он прав!

Больше ему, однако, сказать было нечего.

Все замолчали. Наступила несколько неловкая пауза, которую бесцеремонно прервал подошедший Гусь.

– Слышь, Васечкин, – сказал он. – Отойдёмка в сторонку.

– Чего тебе? – без энтузиазма поинтересовался Васечкин.

– Дело есть.

Они отошли.

– Вот что, Васечкин, – сказал Гусь, понизив голос, – вы, когда в следующий раз побежите, возьмите меня с собой, ясно? Я тоже буду… это… в общем, подвиги совершать, ну, в честь этой вашей… Машки, понятно? – И Гусь кивнул в сторону, где всё ещё стояли Маша, Петров и Филипп. – Ну так что, замётано?

Васечкин грустно усмехнулся, затем, ничего не отвечая, повернулся и пошёл прочь.

– Куда же ты, Васечкин? – крикнул ему вслед удивлённый Гусь.

Васечкин шёл сквозь оживлённую толпу, и все, видя его хмурое лицо, расступались перед ним.

И как-то получилось, что Васечкин, сам того не ожидая, вдруг запел:

Песня кончилась. Петров, Васечкин и Маша вмес те с Гусем, Филиппом и Инной Андреевной сели в машину. На прощание французы подарили Васечкину открытку с изображением собора Парижской Богоматери.

– На память, – сказали они. – О сюрпризе! Оревуар, камарад![18]

– Оревуар, – сказал Васечкин, принимая подарок. – Мерси боку!

– Если что не камильфо, – добавил Петров, – то просим пардону!

Машина тронулась.

Петров взял у Васечкина открытку и прочёл:

– Нотр дам дэ Пари… Что бы это значило?

Васечкин на секунду задумался.

– Наша дама из Парижа! – перевёл он.

Петров перевернул открытку и недоуменно уставился на знаменитый собор.

– А где же тут дама? – спросил он.

– Там, внутри, наверное, в доме… – решил Васечкин. – Не вышла ещё на улицу…

– А, – согласился Петров, – тогда понятно.

Старенький «виллис» мчался всё дальше по извилистым горным дорогам, унося наших героев назад в лагерь, к новым приключениям, обыкновенным и невероятным…

Ну разве с Петровым и Васечкиным отдохнёшь? Не одно, так другое. У них ведь одни приключения на уме. Вот они и валятся им на головы. То, что с ними случается, скажем, за неделю, нормальному человеку на всю жизнь бы хватило. А им всё мало. Не успели в лагерь приехать, как их за хулиганов приняли. Ну а они, конечно, рады стараться. Весь лагерь запугали. Меня ещё не было, я позже приехала. Но мне всё подробно рассказали. И как Васечкин о своём хулиганском образе жизни врал, и как всякие подношения принимал, и как их перевоспитывать старались. Потом они себя, правда, геройски проявили, когда с Гусем сражались…

Короче, когда я приехала, они как раз все втроём в изоляторе лежали, в себя приходили. Я-то думала, что они ещё долго после этой страшной битвы очухиваться будут. Ничуть не бывало, буквально на следующее утро после моего приезда они уже из лагеря убежали. Подвиги совершать! Между прочим, в мою честь! Тоже выдумали. Можно подумать, что я их об этом просила. Мы их с Инной Андреевной, Филиппом и Гусем целые сутки искали. Чего они за это время успели натворить, за день не расскажешь. Впрочем, вы об этом уже читали…

А когда мы их привезли назад в лагерь, что тут началось! Окружили их со всех сторон, не подступиться. Как будто они и впрямь герои! Ну, Васечкин конечно же, как всегда, расхвастался. Как начал рассказывать, как начал, не остановишь! И как он с мельницей сражался, и как отару овец от волка спас, и как дорогу от страшного обвала расчистил, и как с диким быком сражался, и про скалолазов…

• Предыдущая
• 24/35
• Следующая