Эволюция Кэлпурнии Тейт - Келли Жаклин - Страница 41

• Предыдущая
• 41/52
• Следующая

– Ну, давай вываливай, – вдруг сказала она. – Что у тебя на уме?

– Ты это о чём?

– У тебя всё на физиономии написано. Прямо на лбу.

Неужели все на свете могут читать мои мысли?

– Виола, я про День благодарения. И про Тревиса. Что с ним делать? Он этого не вынесет.

– Я поговорила с твоей мамой. – Она досы?пала муки в тесто. – Она поговорила с твоим папой. Моё дело сделано. Если у тебя есть план, давай вываливай.

– Зачем ему поручили ухаживать за птицей? Полная глупость.

– Не моя идея.

– Разве его очередь? – я пересчитала братьев на пальцах. – Смотри, в прошлом году это был Сэм Хьюстон, за год до того Ламар, значит, в этом году была очередь… была моя очередь.

– Именно так, малышка.

Я подумала, подумала и пришла к выводу, что не надо было меня пропускать. Лучше я, чем Тревис – теперь, когда я перегорела в горниле Научного Метода. Иногда живые существа умирают ради науки, чтобы она двигалась вперёд, иногда они умирают ради Дня благодарения. Я это знала. У меня бы получилось.

Наверно, получилось бы.

На следующий день я поймала Тревиса, когда он, покормив птичек, спешил домой.

– Представь себе, что это куры. Мы же всё время едим кур, так что вообрази, что они не индюшки, а куры. Ты же за кур не переживаешь.

– Никакие они не куры. Они отзываются на имена. Они меня ждут каждое утро.

– Я знаю, что они не куры, но, если ты будешь думать о них, как о курах, станет легче.

Взгляд, полный сомнения.

– Или представь себе, что это Полли. Ты же не любишь Полли. (Никто не любит Полли.)

– Я боюсь Полли. А индюшек не боюсь. Они ручные.

– Тревис, пойми, пожалуйста. И перестань всё время с ними играть. Я не шучу.

Два дня спустя Реджи сбежал из загончика, каким-то образом протолкнув свою жирную тушку через маленькую дырочку в углу.

Трудно поверить в счастливую случайность, но Тревис стоял на своём и категорически отрицал соучастие в побеге. К несчастью для брата и для Реджи, на следующий день ранним утром глупая птица была тут как тут, ждала у загородки – завтрака и долгожданной встречи с другом. Я сама не видела, но Ламар утверждал, что Тревис разревелся и попытался прогнать индюка в близлежащие кусты. Но Реджи желал сладкой жизни и вовсе не помышлял о свободе. Альберто было поручено заделать дыру, папа лично осмотрел загон, после чего последовал второй разговор с Тревисом, на этот раз за закрытыми дверями.

Праздники приближались, и на братишке лица не было.

В полном отчаянье я пошла к Гарри – всё без толку.

– Мы все через это прошли, – только и сказал старший брат.

– Да, но никто им не давал имён. Ты же видишь, как ему плохо.

– Ты понимаешь, что мы пропустили твою очередь.

– Ага.

– Это я уговорил папу.

– Ты? Зачем?

– Нам обоим казалось, что тебе будет тяжело.

– Глупость какая. Бедный Тревис с ума сходит, а до этого никому нет дела.

– Ну и что ты предлагаешь? – вздохнул Гарри.

– Ничего не предлагаю. Вот тебя и спрашиваю.

– А с дедушкой ты не говорила?

– Немножко боюсь. Он верит в выживание приспособленных. А эти индюки, кажется, приспособлены только к ужину на День благодарения.

Уж кто только не пытался с Тревисом поговорить, но он проводил всё больше и больше времени с индюками.

Через пару дней я зашла в гостиную, где шила мама, и объявила:

– У меня есть идея. Гениальная. Как насчёт окорока на День благодарения?

– Окорок – на Рождество. – И она оглядела потрёпанный манжет.

– А почему не съесть окорок дважды? Что тут плохого?

Тревис поросят тоже любил, но, к счастью, никто из последнего помёта не удостоился собственного имени.

– Я не собираюсь портить праздник из-за того, что Тревису слишком полюбились какие-то птицы.

В домашних делах последнее слово всегда за мамой, и обжалованию оно не подлежит, но я всё равно внесла следующее, довольно-таки жалкое предложение.

– Может, обменять наших индюшек на какихто других? В таком случае ему не придётся есть свою птицу.

– Слишком много от него хлопот, – вздохнула мама. – Хорошо, но они должны быть такого же веса, ни фунтом меньше. Пришли его ко мне, я ему сама скажу.

Я обнаружила, что Тревис снова сидит в пыли, а рядом Реджи, Том Турка и Лавиния.

– Иди сюда, мама зовёт.

– Хочет про птичек поговорить? – он прямо засиял. – Про моих птичек? Разрешит мне их оставить? Правда разрешит?

И он вприпрыжку побежал к дому.

– Тревис, День благодарения у нас будет в любом случае. Но Кэлли кое-что пришло в голову, и я готова с этим согласиться. Мы поменяем твоих птиц на других, если вы найдёте, с кем поменяться. Но на точно таких же.

– Как это – поменяем?

– Отдадим твоих индюшек кому-нибудь другому и возьмём себе их птиц.

– И я смогу их навещать? Правда?

– Нет, дорогой, не сможешь.

– Тогда зачем это делать?

– Мы съедим на День благодарения чужую индюшку. Не нашу. Тебе не придётся смотреть, как все едят Рональда.

– Реджи, – всхлипнул брат.

– Ну хорошо, Реджи. И ты сам сможешь поесть индюшку на День благодарения. Договорились?

– Нет, не договорились, – зарыдал Тревис.

– Хватит уже. Вытри нос и успокойся.

Почему его не освободят от кормления индюшек? Дали бы ему какое-нибудь другое дело. Но мы живём на ферме. Дали тебе поручение – выполняй. Здесь каждый день кто-то рождается и умирает, пора привыкнуть – по крайней мере, мальчикам полагается привыкать. Чувствительности тут не место, жизнь вообще тяжела, но жизнь животных на ферме особенно. И весьма коротка.

Я уговорила братьев, и мы стали подыскивать замену. Почти все в городке держали кур, индюки попадались реже. Они здоровые и довольно противные, если, конечно, не считать птичек Тревиса. Мы поговорили со всеми в школе, спросили у мэра и даже у Альберто – у него огромная семья с кучей братьев, сестёр и кузенов на другом конце города. Мы написали маленькое объявление, повесили на почте и убедились, что старый сплетник Бак Медлин, вечно околачивающийся у конторы, знает, что? мы ищем. Я даже подкупила Ламара, чтобы он сходил на почту и поговорил с почтмейстером Грасселом – видеть его не могу.

Грандиозный план; ну, скажем, неплохой план. И никакого результата. Праздник на носу, Тревис ходит совершенно убитый. Пришлось отправиться к дедушке в библиотеку и рассказать ему обо всём.

– Который из них Тревис? – переспросил он.

– Ему десять лет. Тот, который теперь всё время плачет.

– То-то я никак не мог понять, что с ним. Думал, глисты.

– Вряд ли. Мама регулярно даёт нам глистогонную микстуру. Как бы ему помочь, дедушка?

– Кэлпурния, жизнь и смерть – части естественного цикла. Это факт. И цикл не остановить.

– Вы не хотите помочь, – я собралась уходить. – Ваша летучая мышь – это, конечно, другое дело. Вот мы бы съели вашу летучую мышь на День благодарения, как бы вам это понравилось?

– Кэлпурния, тебе это очень важно?

– Мне – нет. Но Тревису – очень. Значит, и мне важно.

– Ну хорошо.

Приближался роковой день, и я пришла к брату.

– Тревис, мы нашли трёх индюшек на замену. Но тебя даже близко быть не должно. Попрощаешься с ними накануне. Так будет лучше, поверь мне.

– Ничего не лучше, – брат был безутешен. – Всё равно ужасно.

– Так надо. Ты уж мне поверь.

Тревис сидел в загоне до самых сумерек. Я смотрела в окно со второго этажа. В конце концов он обнял каждую птичку, зарылся лицом в перья, а потом помчался в дом. Пробежал, рыдая, мимо меня и хлопнул дверью.

Наутро в загончике сидели три новых птицы. Совсем другого цвета, и перьев в хвосте не так много, словно они с кем-то только что подрались, но мама была довольна – по весу и по размеру точно такие же, как старые. Альберто с утра пораньше скрутил им головы, а Сан-Хуана общипала дочиста. Я заметила, что они о чём-то шепчутся по-испански, разглядывая мёртвые тушки.

К полудню настал черёд Виолы выбрать птицу для нашего обеда.

• Предыдущая
• 41/52
• Следующая