Эволюция Кэлпурнии Тейт - Келли Жаклин - Страница 45

• Предыдущая
• 45/52
• Следующая

– Посмотрите, меня наградили, правда здорово? – я радостно ткнула в розетку.

Ни стыда ни совести, но чего только не сделаешь под угрозой самой противной жидкости в мире.

– Вот это да! Приз!

Крики восторга. Мама в недоумении, но довольна. Рыбий жир не упомянут, но она всё равно волнуется:

– Как ты себя чувствуешь? Ты вся раскраснелась. Альфред, может быть, послать за доктором Уокером?

– По-моему, она в полном порядке, но если ты беспокоишься…

– Я совсем здорова, мама. Просто радуюсь, что получила приз.

– А почему у тебя белая розетка, а у Тревиса голубая? – перебил нас Джим Боуи.

– Это значит, что я важнее, Джей Би.

– Правда? Ну ты даёшь, Кэлли.

– Нет, неправда, я просто дурака валяю. Голубая лента лучше, чем белая. Тревис и Банни получили первый приз.

Я всё боялась, что мама меня разоблачит, но она продолжала любоваться моей розеткой. Странно. Явно не догадалась. Или не заметила, или просто не пошла смотреть. А может, Лула и Дови сразу забрали свои экспонаты. Мама на вид такая довольная. Что же мне теперь, разочаровывать её?

– Понимаешь, Джей Би, – намеренно громко начала я, – в этом году было не так много кружев.

– И что?

Я глянула на маму – полностью занята Тревисом.

– Участники. С кружевами. Не такие хорошие, – я уже почти кричала.

– Что?

– Любой бы приз получил, понимаешь, Джей Би?

– А чего ты кричишь? Можно мне твою розетку? Я ещё ни разу не выиграл «Светлячка Фентресса». Я тоже хочу награду.

Мама даже не обернулась – явно не слышала. Тут моя храбрость окончательно испарилась. Я сняла свой приз – да можно ли его так назвать? – и приколола на грудь брату. Он убежал, чтобы полюбоваться на себя в большом зеркале у вешалки. Мама пошла наверх снять шляпку.

– Мама, а где Гарри?

Она остановилась наверху лестницы, одна рука на перилах, другая уже откалывает шляпную булавку.

– Пошёл провожать Ферн Спитти.

Непонятно, довольна она или нет.

– И?..

– О чём это ты? И ничего.

– Просто мне любопытно…

Надо же знать, хорошо это или плохо. Но встревать я совершенно не собираюсь.

– Не суйся, куда не просят, Кэлпурния. Любопытство до добра не доведёт, – и уже почти из спальни. – Пожалуйста, не встревай.

Мама исчезла за дверью. Ну вот, опять читает мои мысли. Даже страшно. Любопытство до добра не доведёт? О чём это она? Право, смешно. Теперь я знаю, что Ферн – хорошая новость. Но если она одобряет ухаживания Гарри за Ферн, как тогда с её мечтой послать брата учиться в университет? Ничего не понятно.

Через пару дней Гарри отправился на ужин к родителям Ферн, они жили довольно далеко. Он вернулся так поздно, что все уже спали. И за завтраком никто его ни о чём не расспрашивал. У меня на языке вертелась пара вопросов, но и я сочла за лучшее промолчать. В воскресенье Ферн и её родители приехали на чай. Непонятно, кому нужны эти формальности, наши семьи давно знакомы. И почему на чай, а не на ужин? Наверно потому, что детей к изысканному чаю с гостями не допускают. Или потому, что дедушку на чай никакими коврижками не заманишь?

Прежде чем нас всех отправили поиграть во двор (читай: выставили из дома), я успела разглядеть Ферн. Платье розовое, шляпка прелестная, украшена пёрышками и ленточками из тончайшего шёлка под цвет платья. Куда привлекательней, чем эта противная Гудекер.

Я пошла в кухню. Виола горбатилась над сложносочинённым тортом и, стараясь не дышать, наводила последний блеск – украшала его такими съедобными блестящими шариками, которые хрустят на зубах. Сан-Хуана раскладывала маленькие бутербродики и засахаренные цветы на огромном серебряном подносе. На меня они даже не взглянули. В воздухе пахло грозой. На обеих – парадные тёмные платья и белоснежные накрахмаленные передники, оборки топорщатся на плечах, как крылья. Я тихонько вышла во двор и направилась прямиком в лабораторию. Что мне, и вправду «играть», как приказано? Я же могу с толком провести время у дедушки. Он не считает, что моё любопытство до добра не доведёт. Наоборот, всячески поощряет мою любознательность.

– Добрый день, Кэлпурния. Ты сегодня на чай не звана?

– Мама велела нам убраться из дома, подальше от гостей. Боится, наверно, что я их спугну.

– Наверно, – согласился дедушка. – Хотя понять не могу, что такого страшного нашла в тебе Маргарет.

– Спасибо, сэр. Я тоже никак не пойму.

– Вот и договорились. Не поможешь ли мне приготовить эту мензурку для нового опыта?

В нашей скромной лаборатории мы занялись делом, а в парадной гостиной тем временем разыгрывался брачный танец.

– Смешно, что девушкам полагается быть красавицами, – заметила я. – У животных красоту наводят мальчики. Посмотрите на кардинала. Или на павлина. Почему у людей совсем не так?

– Потому что в природе обычно выбирает самка. Вот самцу и приходится наряжаться в самые яркие перья, чтобы привлечь её внимание. А здесь твой брат выбирает среди девушек, вот они и наряжаются, чтобы он их заметил.

– Столько работы! Все эти платья, шляпки. И ещё причёски. Когда мама меня причёсывала перед концертом, уйма времени ушла. И корсеты! Миссис Парсонс то и дело летом теряет сознание, и всё из-за корсета. Не знаю, как дамы их выносят.

– Мне тоже не понять. Дурацкая идея. Твоя бабушка такой чепухой не занималась.

– Дедушка…

– Что?

– Расскажите про неё. Про бабушку.

– Что тебе рассказать?

– Всё. Я никогда никаких историй о ней не слышала. Она умерла ещё до моего рождения.

– Да? Верно, ты права. С годами характер у неё начал портиться. Я вернулся с войны поздно – задержался в Элгине, помочь с весенней вспашкой семье того солдата.

– А она наукой интересовалась?

– Не особенно. Понимаешь, мы старались оправиться после войны. Кругом царила разруха. Я пытался наладить хозяйство, тогда у меня просто не было времени на изучение естественной истории. Ни на что времени не хватало. Передай мне эту мензурку, пожалуйста. Она хорошо шила и вышивала. И на досуге любила читать романы.

– А я получила приз за кружева, – буркнула я.

– Неужели? Ты же вроде рукоделием не интересуешься.

– Совершенно не интересуюсь. И кружева у меня отвратные. Я не сказала маме, что это было третье место из трёх.

– Забудь об этом. Я тоже не слишком силён в плетении кружев.

Смеётся он надо мной? Вот уж не знаю. Сидя рядышком, мы мирно занимались делом, покуда Виола не позвала ужинать. Чудесные часы, давно мне не выпадало такого счастья.

С дедушкой побыть удаётся нечасто, но как же это приятно. Неумолимо надвигалось Рождество, и времени становилось всё меньше. Я трудилась на кухне бок о бок с Виолой, от чего она, как мне кажется, раздражалась в эту пору ещё больше обычного. Ей же приходилось одновременно и готовить, и учить меня.

А тут ещё и Джей Би пристает с вопросами.

– Кэлли, а когда Рождество?

– Вот смотри, – я пыталась показать ему на пальцах. – Вот этот палец – сегодня, этот – завтра, а вот этот – послезавтра, и это и есть Рождество. Видишь?

– Ага.

– Теперь понял?

– Ага.

– Ну и хорошо.

– И когда же Рождество, Кэлли?

Вопрос для Дневника: когда подрастающий человеческий организм начинает разбираться во времени? Мой пятичасовой опоссум прекрасно разбирается во времени, а Джей Би никак не научится. Я от него с ума сойду.

Я перечитала последнюю фразу. Дедушка всегда меня учил, что в научных записях должны быть только факты, мнения записывать не надо. Пришлось стереть. Хорошо ещё, что я писала карандашом.

Отец и Альберто принесли низкорослую сосенку, которая росла посреди дубовой рощи (хвойные вообще плохо приживаются в наших местах). Джей Би пришёл в неописуемый восторг:

• Предыдущая
• 45/52
• Следующая