Эволюция Кэлпурнии Тейт - Келли Жаклин - Страница 6

• Предыдущая
• 6/52
• Следующая

Я прикинула, под каким углом видно солнце. Сколько мы прошли?

– Можно написать «полмили к западу от дома Тейтов, возле дуба с тремя стволами»?

Дедушка одобрил. Мы отправились дальше и отыскали одну из оленьих троп – её легко было узнать по оставленному помёту. Мы устроились неподалёку и молча стали ждать. Мимо нас бесшумно прошла белохвостая самка. Так близко, что почти можно дотронуться. Как такое большое животное может так тихо передвигаться по шуршащему подлеску? Олениха повернула голову на длинной шее и взглянула прямо на меня. В первый раз в жизни я поняла, что значит выражение «оленьи глаза». Огромные карие глаза. Глубокий, нежный, кроткий взгляд. Олениха прядала ушами, и они двигались независимо одно от другого. Солнечный луч окрасил большие уши в розовый цвет – наверно, кровеносные сосуды расположены совсем близко от кожи. Я думала, что ничего прекраснее в жизни не видела, пока через пару секунд не появился оленёнок. О, пятнистый оленёночек разбил мне сердце! Чудная мордочка, невероятно хрупкие ножки, пушистая шкурка. Я хочу его обнять, защитить от неизбежных опасностей: от койотов, от голода, от охотников. Как вообще можно стрелять в такую красоту? И тут произошло чудо. Оленёнок подогнул передние ножки, потом задние, припал к земле и… исчез. Белые пятнышки, притворяясь пятнышками света, скрыли очертания коричневой спинки. Только что был оленёнок, а теперь – никого.

Мы с дедушкой застыли на добрых пять минут, а потом тихонько собрались и ушли. Мы брели вдоль реки, пока тени не стали совсем длинными. Тогда мы свернули в кусты и напрямик вышли к дому. На обратном пути дедушка нашёл самую редкостную и изысканную вещь в дикой природе – покинутое гнёздышко колибри, хрупкое, искусно свитое, размером меньше, чем яичная скорлупка.

– Необыкновенная удача! – воскликнул дедушка. – Береги его, Кэлпурния. Такое везение бывает раз в жизни.

Похоже, замысловатое гнёздышко сплели феи из волшебной сказки. Я почти сказала это вслух, но вовремя удержалась. Членам научного сообщества не пристало говорить о детских сказках.

– Как мы его донесём?

Я боялась прикоснуться к гнезду.

– Пока положим в банку. В библиотеке найдётся стеклянный ящичек подходящего размера. Поставишь в своей комнате, будешь любоваться на такую красоту.

Библиотека была исключительно дедушкиной территорией, даже папа с мамой редко туда заходили. Сан-Хуане было позволено вытирать там пыль только раз в три месяца. Дедушка обычно запирал библиотеку. Правда, он и не подозревал, что иногда, в отсутствие взрослых, мои братья, помогая друг другу, пролезали в форточку. Сэм Хьюстон, следующий по возрасту за Гарри, однажды долго листал альбом Мэттью Брэди, а потом, едва дыша, описывал нам фотографии с поля боя – мёртвые лошади валяются в грязи, убитые солдаты без сапог уставились в небо пустыми глазами.

Мы вернулись домой около пяти. Джим Боуи и Аякс выбежали нас встречать.

– Плохи твои дела, Кэлли! – выкрикнул Джей Би, не обращая никакого внимания на дедушку. – Мама с ума сходит. Ты пропустила урок музыки.

Он был прав: наши уроки как раз возобновились. Я знала, что придётся упражняться вместо пропущенного урока и ещё полчаса в наказание – так у нас было принято, – но сейчас мне было всё равно. Дело того стоило. За сегодняшний день можно было играть на пианино хоть тысячу лишних часов.

Дома дедушка переложил гнёздышко колибри в маленький стеклянный ящик и отдал мне. Дед остался возиться в библиотеке, а я, не ожидая пощады, отправилась сдаваться маме.

Я успела отбарабанить положенное наказание ещё до ужина. Играла я с лёгким сердцем, уверенно, ярко, если так позволено говорить о себе. И спать пошла уставшая, но в прекрасном настроении. Гнёздышко колибри в стеклянном ящичке утвердилось на комоде рядом со шпильками и лентами.

На следующей неделе моя утренняя запись в Дневнике выглядела так:

Я показала записи дедушке, он кивнул в знак одобрения.

– Удивительно, как много можно увидеть, если просто спокойно сидеть и наблюдать.

На заднем крыльце снова бушевала война, если слово «бушевать» подходит к полному отсутствию всяческого действия. Мне открывалась превосходная возможность для изучения повадок опоссума, ведь «битвы» всегда происходили примерно одинаково. Толстый серый опоссум вылезает из-под дома, чтобы разжиться кухонными объедками или чем придётся для позднего ужина. Его неизменно засекает одна из наших кошек, охраняющая заднее крыльцо – свою законную территорию. Кошка и опоссум застывают в испуге, таращатся друг на друга одинаково огромными круглыми глазами. Опоссум не выдерживает первым. Он с рычаньем валится на бок, неподвижный, с разинутой пастью, так что видны мелкие остренькие зубы. Остекленевший взгляд, усы не шелохнутся – классическая картина «Смерть опоссума».

Кошка изумляется, как в первый раз. Глядит недоверчиво. Осторожно подходит к телу, неуверенно принюхивается. По-кошачьи сворачивается клубком. Внимательно, самодовольно разглядывает поверженного врага. Она выполнила свой долг. Насмотревшись, отправляется к кухонной двери, надеясь выклянчить у Виолы подачку. Дохлый опоссум валяется ещё минут пять, потом без предупреждения поднимается на ноги и непринуждённо удаляется на поиски ужина. Эта сцена повторяется всё лето, вечер за вечером. Ни мне, ни кошке, ни опоссуму не надоедает. Приятно видеть бескровную войну, в которой каждая сторона уверена, что победила.

Каждое утро, ровно в пять часов, опоссум возвращается. Он шмыгает под дом и карабкается наверх. Шебуршится за стенкой прямо возле моей кровати. Будит меня, как самый надёжный будильник, мой собственный пятичасовой опоссум. Я никому о нём не рассказывала: если мама узнает, то велит Альберто, мужу Сан-Хуаны, залезть под дом, найти дыру и поставить капкан. А мне не жалко – пусть опоссум считает наш дом своим. (Вопрос для Дневника: как опоссум определяет время?)

Я спросила дедушку. Он совершенно серьёзно ответил: «Может быть, он носит в кармане часы, как кролик, которого встретила Алиса?» Я постаралась не рассмеяться, но это же не ответ! Я записала наш разговор в Дневник, чтобы потом рассказать Луле, моей лучшей подруге.

Однажды вечером дедушка мудрил над рецептом изготовления спиртного из пекановых орехов, а я сидела рядом на высокой табуретке и наблюдала. С потолка хижины, где когда-то жили рабы, свисают керосиновые лампы – дюжина или даже больше. Лампы висят на разной высоте, одни выше, другие ниже (берегите голову!), и над столом пляшет жёлтый свет. Мама до смерти боится пожара, поэтому велела Альберту расставить по углам вёдра с влажным речным песком. Стёкол в окнах нет, только занавески из мешковины – бесполезная попытка защититься от насекомых. То-то раздолье ночным бабочкам и прочим мошкам!

Дед уже давно трудится над перегонкой пекана. Сами по себе эти эксперименты меня не интересуют, но дедушкино общество никогда не надоедает. Работа не мешает дедушке со мной разговаривать. Я подаю ему нужные предметы, точу карандаши, стоящие в старой треснутой кружке с ободком засохшей мыльной пены. Когда работа шла, дед напевал весёлые мотивчики из Вивальди, когда не шла – грустно насвистывал в густые усы. Я улучила момент, когда он пел в мажоре, и спросила:

• Предыдущая
• 6/52
• Следующая