Война - Стаднюк Иван Фотиевич - Страница 115

• Предыдущая
• 115/256
• Следующая

Ставка Главного командования понимала, что немцы будут вести против центра 22-й армии сковывающие наступательные действия, а основными силами нанесут концентрические удары, чтобы выйти во фланг и тыл всему Западному фронту. Именно так и начала складываться обстановка, и Ставка перебрасывала на витебское направление 19-ю армию генерал-лейтенанта Конева.

Сейчас стало ясно, что части Конева не успевают своевременно выдвинуться в район боевых действий и маршалу Тимошенко надо принять меры, чтобы сорвать замысел немецких генералов или хотя бы затормозить развитие событий. В поисках решения он собрался побывать на командных пунктах армий генералов Ершакова, Курочкина и Ташутина. Но приехали Буденный и Мехлис, и пришлось повременить с отъездом, чтобы провести заседание Военного совета фронта.

Генерал-лейтенант Маландин, водя указкой по огромному, распятому на стене полотнищу карты, пересказал последние предписания Ставки Главного командования, которая требовала от войск Западного фронта изматывать противника в междуречье Березины и Днепра, не допускать его прорыва на север и восток, создать вдоль Днепра оборонительную линию и обеспечить развертывание на ней подходящих с востока стратегических резервов.

Все внимательно слушали Маландина и смотрели на карту. А Мехлис еще успевал бросать озабоченные взгляды то на маршала Тимошенко, то на его генерал-адъютанта Белокоскова. Что-то явно беспокоило армейского комиссара первого ранга – всегда неуемного. В своих поступках он часто бывал крут, бескомпромиссен и категоричен. Случалось, если человек приглянулся ему своими деяниями или даже только высказываниями, Мехлис тут же возносил его и, если это было в его власти, наделял большими полномочиями; а уж если не пришелся по сердцу, а тем более допустил промашку или, не дай бог, проштрафился – был к нему беспощаден до предела. С Мехлисом считались, зная, что Сталину нравилась его напористость и предприимчивость, но иных удручала жестокость характера армейского комиссара.

Когда Маландин закончил доклад, Мехлис тут же обратился к Тимошенко:

– Товарищ маршал, я получил указание Иосифа Виссарионовича… Военному совету поручено определить круг лиц командного состава Западного фронта, виновных в потере управления войсками… Речь идет о руководстве и командирах соединений…

– Я сейчас не готов заниматься этим, – после напряженной паузы суховато отозвался Тимошенко. – Мне надо побывать на командных пунктах армий. Да и вам…

– Что прикажете доложить товарищу Сталину? – с подчеркнутым спокойствием, в котором прозвучал скрытый вызов, спросил Мехлис.

– А что хотите, – с неожиданным равнодушием ответил Тимошенко. – Вы получили указание, вам и докладывать.

– Ну что ж… Никогда не уклоняюсь от ответственности! – В голосе Мехлиса холодность просквозила более явственно, чем это можно было допустить в разговоре с наркомом обороны. И тем не менее он продолжал с той же скрытой взвинченностью: – Но я должен напомнить вам…

Тимошенко взмахом руки заставил его умолкнуть. Под натянутой кожей сумрачного лица маршала шевельнулись желваки, и казалось, что не миновать острого разговора. Однако маршал заговорил спокойно, будто демонстрируя этим спокойствием свое превосходство в чем-то:

– Между прочим, товарищ армейский комиссар первого ранга, мы сюда тоже партией присланы не в бирюльки играть и перед партией в ответе за каждый свой шаг.

– Ну, разумеется, товарищ маршал. – Мехлис досадливо поморщился. – Я хотел…

Тимошенко опять перебил его:

– И если вы будете по поводу и без повода подчеркивать, что вы больше ответственны перед партией, чем другие члены Военного совета, нам с вами будет трудно.

– Товарищ маршал, кто же спорит?! Я просто хотел напомнить, что прокурор не даст санкции на арест кого-нибудь из генералов, пока постановление об этом не утвердите вы как народный комиссар обороны… Ведь главное слово за вами…

Тимошенко, кажется, опешил, его остекленевший взгляд остановился на Мехлисе. После продолжительного молчания он наконец спросил:

– Даже так ставится вопрос?..

– Да… Генерал армии Павлов вызван в Москву и предстанет перед судом. – Мехлис почему-то взглянул на наручные часы. – Разве вы не утверждали постановление об его аресте?

И снова наступила тишина, стало слышно, как внизу, на первом этаже, выстукивали дробь аппараты узла связи.

– Но Павлов возвратился из Москвы, – подавленно сказал Тимошенко.

– Возвратился?! – В голосе Мехлиса просквозила тревога. – А где же он сейчас?

– Я услал его в двадцатую армию…

Снизу снова донесся перестук аппаратов.

Ночь была душной и, как многие ночи на фронте, таинственно-тревожной. Высоко под звездами, смотревшими сквозь густые сплетения ветвей черного леса, все шли и шли немецкие бомбардировщики, роняя на землю нудный, стонущий гуд. С той стороны, где восходит солнце и куда ползли по небу невидимые, тяжело груженные самолеты, временами доносился тугой, скраденный расстоянием отзвук, а на западе, за Друтью, будто отвечая на далекий грохот бомбовых обвалов, откликались беспокоящим огнем по немцам наши орудия.

Фронтовой сон чуток. Спали в шалашах, в кабинах и в кузовах нескольких имевшихся в распоряжении группы генерала Чумакова автомашин, а многие улеглись прямо на траве, под кустами орешника. Федор Ксенофонтович Чумаков, с вечера почувствовав, как заныли под бинтами поврежденные осколком челюстные мышцы, лег спать в палатке на брезентовой дерюге, покрывавшей слой елового лапника, – опасался дождя. Рана все еще беспокоила: толстый слой порошкового стрептоцида медленно унимал воспаление, и нижняя челюсть оставалась малоподвижной: Федор Ксенофонтович с трудом мог есть только размоченные сухари и хлебать жиденький суп. Когда же разговаривал, то в левом ухе, на которое почти перестал слышать, и в нижней части виска просыпалась тупая, пульсирующая боль. Иногда челюстной сустав неожиданно заклинивался, и он на время лишался речи. Но в этих своих мучениях Чумаков никому не признавался.

• Предыдущая
• 115/256
• Следующая