Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 25
- Предыдущая
- 25/62
- Следующая
Ренато отошел, такой бледный, словно в его венах остановилась кровь, а София подошла к перилам и с беспокойством посмотрела на друзей, пришедших в церковь, затем повернулась к помешавшейся Каталине:
- Не кричи так! Пришли незнакомые люди! Ради имени твоей дочери…!
- Какая разница! Все знают, что она умерла, и что Ренато… Ренато…! – упорствовала плачущая Каталина. – Моя Айме… моя дочь…!
- Пришли люди! – предупредила отчаянная София. – Нужно увести ее отсюда, Ренато, нужно…
- Мама! Моя дорогая мама!
Моника успела поддержать на руках полуобморочное тело матери, и на секунду смешались всхлипывания и слезы, и за Моникой шел такой же бледный и искаженный в лице, как она сама, падре Вивье присоединившийся к остальным…
- В земле… в земле… чтобы я не смогла снова взглянуть на нее! – протестовала Каталина в глубоком отчаянии.
- Что? Что? – спросила Моника ужасно возмущенная.
- И это Ренато виноват, он зачинщик! – настаивала Каталина. – Это был Ренато… Ренато!
- Это неправда! – отвергала София с душевной болью. – Я не могу позволить, чтобы эту нелепость повторяли! Вы свидетель, падре Вивье…! Скажите… Скажите…!
- Ренато заставил ее умереть! – твердила Каталина. – Ее загнали в угол, ее убили, а затем скрыли тело! Я знаю… знаю…!
- Ты умышленно лжешь! – кричала София уже вне себя. – Не слушай ее, Моника, она ничего не знает. Боль свела ее с ума, но необходимо, чтобы на улице не слышали! Я взываю к вашему разуму, падре Вивье. Вы на моей стороне… вы знаете…
- Каталина, дочь моя… Успокойся… успокойся, - советовал священник.
- Уже все прибыли! – подтвердила София. – Ренато… Ренато, иди… иди…!
Ее рука впилась, как лапа, в руку страдающего сына, заставляя его пойти с ней, волоча к лестнице, куда поднимались друзья попрощаться, пока Моника почти подняла мать и увела ее во внутренние комнаты, гордо проговорив:
- Наша боль – наша, мама, только наша… Пойдем… Помогите мне, падре Вивье…
Дверь закрылась за Моникой и Каталиной, в отчаянном голосе Софии прозвучал акцент, чтобы встряхнуть Ренато, заставляя вернуться к действительности:
- Ренато, я объясняю друзьям, что бедная Каталина потеряла рассудок… Это не менее… Это совершенно естественно… Нужно быть матерью, чтобы понять…
- Действительно, друзья мои… Я должен поблагодарить и умолять всех, чтобы приняли скромное угощение перед тем, как уйти…
Ренато удалось говорить вежливо, делая нечеловеческое усилие, и София отошла, давая ему пройти… Только теперь она чувствовала, что тоже без сил, но верная рука ее поддержала; рука для других жестокая и грубая, но ее поддерживала с твердостью и уважением…
- Отведи меня в спальню, Баутиста. Я не могу больше!
8.
- Что? Вы говорите, что она уехала?
- Это естественно! Речь идет о ее сестре, Хуан. Кроме того, ее искали, послали кого-то из Кампо Реаль с новостью…
- Кто вам сказал об этом, Ноэль?
- Сестра-привратница, едва мы вошли… Я предупредил мать-настоятельницу, что ты придешь. Уверен, уходя, Моника оставила ей поручения…
- Уехала… уехала! – взбудоражился в гневе Хуан. – Конечно же это он приказал ее найти!
- Он или другой, не все ли равно. Что могло случиться до этой новости, которую ей принесли? Нужно быть разумным…
Хуан сжал губы, не в силах сдержать волну жестокого негодования, которое им овладело… Не в силах успокоиться, он прохаживался вверх-вниз по широким коридорам, образующим главный монастырь, вонзая каждый шаг твердых и сильных ног, а сердце словно выпрыгивало из груди от быстрых ударов, и он резко обернулся к старому нотариусу, смущенно смотревшему на него:
- Пойдем, Ноэль! Я не хочу слушать истории, хочу увидеть Монику лицом к лицу! Я спрошу ее, почему она так ушла, не побеспокоившись о том, чтобы прежде поговорить со мной. Она еще моя жена, и я оставил ее здесь, а не в другом месте. Ей будет хуже, заставляя меня искать ее!
- Искать ее? Искать в Кампо Реаль? Полагаю, ты пытаешься…
- А почему бы и нет? Я заберу ее откуда угодно, и если это будет ад, то все равно…
- Ну наконец она отдыхает! Успокоительные возымели свое милосердное действие, по крайней мере на некоторое время…
Моника молча согласилась со словами падре Вивье… Бледная, как никогда, с поджатыми губами, можно сказать, она представляла собой живой образ скорби и печали. Она стояла рядом с окном, освещавшим ее красивую фигуру последними вечерними лучами, и к ней подошел священник, опустив занавески кровати, где неподвижно лежала без сознания Каталина де Мольнар.
- Ужасно, что ты должна была ехать одна в этой поездке, дочка…
- Так пожелала она, падре. Она не известила, не позвала меня, даже не передала новость. Она воспользовалась первой же соседней благословенной повозкой, бывшей в вашем распоряжении, и выехала, как безумная, никого не предупредив.
- Человек, который известил вас – посланный Софии Д`Отремон, которому она приказала предупредить вас…
- Он пришел в наш дом, и никого там не обнаружив, пришел в монастырь. Он лишь сказал мне, что моя мать выехала в Кампо Реаль. Моя мать не сумасшедшая, не безумная. Боль заставила ее бредить, но она не безумная. Тем не менее, вы меня уверяете…
- Я лишь могу заверить в том, что видели мои глаза. Я был с доньей Софией. Если бы я мог поклясться, что никто не подтолкнул твою сестру в пропасть, ничья рука в физической оболочке. Мы видели, как проносился конь, как обезумевшее животное избегало преследования… Ренато… Наконец, мы увидели, что лошадь, никем не управляемая бежала в пропасть и разбилась… Он ехал позади нее, не могу отрицать. Если была причина, чтобы желать ее смерти, или если он бежал за ней, чтобы задержать и спасти ее, то кто может доказать это, дочка? Это на совести Ренато. Иногда движут человеческие страсти, плещущие через край… Но Ренато ненавидел свою жену? Ненавидел ее?
- О, замолчите, падре, помолчите! Теперь не спрашивайте… Сжальтесь!
Моника отступала, пряча лицо в руках, и ее изящная фигура подрагивала, подчиняясь невыносимому мучению ужасного сомнения…
- Успокойся… Я как духовник спрашиваю тебя. Я бы хотел услышать признание, дочка… твои слова могли бы дать мне немного света…
- Кровь из моих вен я бы могла отдать, чтобы узнать правду! Разве вы не понимаете, что моя душа тоже противится? Не понимаете, что я умираю от отчаяния?
- Я понимаю твое мучение; но если дело не касается тебя…
- Что не касается меня? Умоляю вас на коленях не заставлять меня говорить!
- Прости меня… Я понимаю, что ты чувствуешь себя лишенной рассудка… Я должен оставить тебя наедине и посоветовать тебе помолиться, чтобы успокоить душу… Я бы хотел знать больше, быть более уверенным в битве, которая меня ждет… София Д`Отремон надеется меня. Она рассчитывает на мое свидетельство, чтобы защитить сына…
- Его обвиняют? Ренато в самом деле обвиняет кто-то, кроме моей матери?
- Его обвиняет много злобных глаз, много уст, которые молчат… Но больше всего его обвиняет безумная страсть в глазах, когда он смотрит на тебя… Поэтому я хочу добраться до правды. Сплетни, обвинения – это почти ничего не значит, по крайней мере для меня. Моя задача – не в защите тел, а в спасении душ, принести раскаяние в сердца виновных и спасти из ада, от боли греха…
Он напряженно смотрел на нее, стремясь проникнуть в глубину мрачного и гордого сердца, чистого и измученного, но глаза Моники страдальчески блуждали по комнате, и священник вздохнул, наклонившись:
- Пусть Бог даст тебе то, что мои бедные слова не могут тебе дать: свет и мужество, дочь моя…
Падре Вивье удалился, Моника тоже оставила сумрачную огромную спальню… Рядом с Каталиной осталась темная тень служанки, и Моника вышла, вновь мучаясь тем страстным желанием сбежать, которое столько раз нападало на нее под крышей роскошного особняка… Она никуда не шла по своей воле, но ноги привели ее на тропу за белой церковью, ведущей к каменным стенам кладбища Д`Отремон… решетке, оставшейся открытой… Никто не побеспокоился прикрыть ее после скоропалительного захоронения, совершенного несколько часов назад, и Моника вошла туда, идя по оставшимся следам…
- Предыдущая
- 25/62
- Следующая
