Брешь - Волковский Виталий Эдуардович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/63
• Следующая

И уж, понятное дело, она имела ясное представление обо всем происходящем с ней по собственным ощущениям. Еще в первый раз (кажется, это было дня три назад, сразу после того, как человек с крысиной физиономией связал ее) он вскрыл скальпелем верхнюю часть ее руки и раздвинул трехглавую мышцу клиновидным зажимом. Действуя осторожно, чтобы не повредить артерию, ибо ему никак нельзя было дать ей возможность вот так «легко» уйти из жизни и от него, он добрался до прилегавшего к кости, толстого, как карандаш, радиального нерва. С тех пор он имел к нему постоянный доступ.

Сейчас человек с крысиной физиономией готовился к очередному пыточному сеансу, как всегда, превращая свои приготовления в настоящее шоу: как полагала Пэйдж, он считал это важным психологическим аспектом процесса: реплики, заставлявшие ее предчувствовать еще не пришедшую боль, звук расстегивающейся на футляре с инструментами молнии, пощелкивание языка, как бы в знак сожаления, что ему приходится всем этим заниматься, и, наконец, вздох.

Сейчас глаза ее отца пришли в движение, потому что человек с крысиной физиономией, готовясь приступить к делу, смотрел на него.

— Ну и какой ты после этого папаша? — произнес человек с крысиной физиономией на ломаном, но певучем английском. — Как ты после этого на себя в зеркало смотреть будешь? Ну разве можно позволять девочке так долго мучиться?

Последовал высокий, быстрый, на беличий манер, смешок.

Глаза ее отца затвердели, взгляд сместился с мучителя и встретился с ее взглядом. Теперь слезы струились и по его лицу.

Надо полагать, это тоже являлось частью пыточного процесса: заставить их, когда Пэйдж будет подвергаться мучениям, смотреть друг другу в глаза. Возможно, с другими людьми такое срабатывало, но в данном случае захватчики жестоко просчитались. Именно взгляд отца придавал ей сил, чтобы выдержать муки.

Но, разумеется, они заставляли их смотреть друг на друга не ради нее. Все это проделывалось из-за отца. Именно его они хотели сломать таким образом.

Неужели это сработает? Неужели им удастся сломать его?

Нет, черт возьми, как бы не так! Не может быть, чтобы Пэйдж вынесла все эти немыслимые страдания напрасно, с тем, чтобы в итоге их мучители все равно добились от него своего.

Ну и, кроме того, ее отец просто был сильнее, в этом Пэйдж нисколько не сомневалась. Он знал, что стоит на кону, понимал, каковы могут быть последствия, и возможность сказать этим людям, как включается «Шепот», им просто не рассматривалась. Тут и говорить было не о чем.

Моргая сквозь слезы, Пэйдж пыталась придать своему взгляду твердость и уверенность. С ней все в порядке. Да, черт побери, в порядке, пусть даже ее колотит дрожь и все внутри сжимается от ужаса, когда она слышит, как человек с крысиной физиономией роется в своем футляре и достает инструмент. И пусть слезы неудержимо льются из ее глаз, ее взгляд должен придать ему сил, чтобы выдержать это зрелище, ибо, сколь бы жутким оно не было, дать им то, чего они добиваются, было бы несравненно, гораздо хуже…

Мучитель извлек свой инструмент, включил его, а спустя секунду его зажимы сомкнулись на обнаженном нерве. Пэйдж истошно завопила, а образ отца перед ее глазами расплылся, словно отражение в мутной воде.

Трэвис в полной неподвижности лежал на скальном уступе и пытался восстановить в памяти мысленный настрой убийцы. С которым распростился много лет назад. Причем, как полагал, навсегда.

Так он считал до сего момента.

В бинокль было хорошо видно, как коротышка с ниточкой усов копошился своим инструментом в открытой ране на руке молодой женщины. Рот у нее был закрыт приглушающей звуки повязкой, но Трэвис все равно слышал ее истошные вопли. Притом что его стоянка находилась ярдах в пятидесяти от них по прямой.

И футах в семидесяти над ней.

Семеро захватчиков. Двое пленников.

Ощущение нереальности происходящего не отпускало Трэвиса с того момента, как он нашел миссис Гарнер. Кто, черт побери, эти люди? И что все это вообще значит?

Даже после того, как он заставил себя отвлечься от абстрактных предположений и сосредоточиться на ситуации, в которой намеревался действовать, вопросы все равно остались. Почему нападавшие решили остаться здесь? Как могут они чувствовать себя в безопасности всего в трех милях от места падения «Боинга-747», на борту которого находилась первая леди Соединенных Штатов? Не говоря уж о том, что за дерьмо было в стальном контейнере. Трудно было представить, что могло заставить нападавших задержаться здесь и на час, не говоря уж о трех днях. Правда, в записке миссис Гарнер говорилось, что у них есть на то причины, но ничего не объяснялось.

Стоит отметить и то, что самолет не обнаружил никто из представителей властей, которым вроде как следовало бы его искать. Включая, между прочим, самого президента. Но этих ребят, похоже, такие мелочи почему-то не волновали, они были настолько уверены в своей безопасности, что даже не удосужились выставить дозор. С одной стороны странно, а с другой — подтверждает правоту миссис Гарнер. Эти ребята ничего не опасались.

Из своего укрытия Трэвис мог прикончить их всех. Запросто. Тут и особого искусства не требовалось, учитывая позицию и дистанцию. И вооружение: он прихватил из самолета пять «М-16», и все они были сейчас поставлены на огонь очередями. Всякий, кому доводилось поливать клумбы с цветами из садового шланга, разделался бы со всеми девятью находившимися внизу людьми, опустошив магазины разве что первых двух винтовок. А уж про все пять и говорить нечего.

Да, он мог это сделать. Мог сделать это прямо сейчас, чтобы все было кончено.

Но не собирался.

По правде сказать, эта часть послания Эллен Гарнер ему не нравилась. Что бы там ни говорилось насчет высоких, но не названных ставок, но если Трэвис и задумывался хоть на миг о том, чтобы в точности последовать ее указаниям, все эти мысли развеялись в тот самый момент, как только он увидел в бинокль молодую женщину, привязанную к пыточному столу.

Убивать ее Трэвис не собирался. Того бремени вины, которое лежало на нем, и без этого было более чем достаточно для одной жизни.

Но это отнюдь не значило, что он не собирался убивать вообще.

По мере наблюдения за тем, как «усы ниточкой» с явным наслаждением предается своему пыточному ремеслу, а тело его жертвы содрогается в агонии, Трэвис чувствовал, что настрой на убийство складывается у него без особых затруднений.

Он мог это сделать.

Просто требовалось подобраться поближе.

Его шаги были единственным звуком в ночи, и звук этот быстро стихал.

В это время года в Миннеаполисе дни стояли теплые и влажные, но в такое время, за час до полуночи, город продувало холодным ветром, сгонявшим призрачные клочья тумана к кладбищу, куда выводила Кедровая улица.

Тут, на самой окраине, не было уличного освещения, но некоторых из тех, чья жизнь проходила здесь, это вполне устраивало. Нынче ночью к их числу принадлежал и Трэвис Чейз. В такой темноте было не разглядеть даже его тени или силуэта, а подошвы туфель лишь слегка постукивали по разбитой мостовой. Если кто и обладал чутьем, достаточным, чтобы уловить его присутствие, то лишь существа, как, во всяком случае, представлялось ему, еще более дикие, чем он сам. Где-то слева в тумане позвякивала легонько о крыльцо собачья цепь, но дело, которое привело его сегодня на Кедровую улицу, собак не касалось. А те, кого это касается, его приближения не заметят.

В кармане Трэвиса лежит полностью заряженная пушка 32-го калибра.

Впереди за тонкой пеленой тумана он видит дом. Дом Эмили Прайс. Свет горит лишь в единственном окне, большом окне гостиной.

Он представляет себе их двоих внутри, может быть, сидящими на кушетке обнявшись, изредка тихонько переговаривающихся или молчащих.

При мысли об этом Трэвиса опаляет стыдом.

• Предыдущая
• 6/63
• Следующая