Южный Урал, № 5 - Боголюбов Константин Васильевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/37
• Следующая

Немцы видят: сорвалась эта петелька, за другую принялись. Им ведь всего дороже было, чтоб у вышнего начальства думки не завелось, что наши мастера сами могут хорошее придумать. Вот немцы подхватили разговор о башкирских ножах да саблях и давай к этому приплетать. У наших, видно, к той поре еще не прошла мода верить, будто все путное у нас непременно из какой-нибудь чужой стороны перенято. Так и пошел разговор, что инженер Аносов много лет ходил да ездил по разным кибиточным кузнецам и у одного научился булатную сталь варить. Которые пословоохотливее, те и вовсе огородов нагородили, будто Аносов у этого кузнеца сколько-то лет в подручных жил и не то собирался, не то женился на его дочери. Тем мастера и взял и тайность у него разведал.

Аносову, может, лестно показалось, как его расписывают, — он и смолчал. Вот с той поры и пошла в ход эта немецкого плетенья безрукавка: Аносов не сам до дела дошел, а перенял чужую тайность и то обманом. Про заводских мастеров и помину нет. Им привезли готовенькое, они и стали делать. Никакой тут ни выдумки, ни заботы.

Только безрукавка безрукавка и есть. Сними верхнее — сразу руки увидишь. А все-таки и до сих пор которые этого не разобрали. Про Аносова этак жалостливо рассказывают. Вот, дескать, какой человек был! Пяти ли, семи годов своей жизни не пожалел, по степям бродяжкой шатался, за молотобойца ворочал, а тайность разведал. Того в толк не возьмут, что Аносов был горного корпуса инженер. Таких, поди, в ту пору не сотнями, а десятками считали. При заводе тоже не без дела сидел. Выехать такому человеку на месяц — на два, и то надо у главного начальства спроситься, а тут, на-ка, убрался в степь на годы. Кто этому поверит? И кто бы отпустил его к кибиточным кузнецам в науку? По тем-то временам? Смешно слушать такое, да и зацепка одна есть. Вовсе надежная. С нее не сорвешься. Сколько ни крутись, а на нашем берегу будешь, на златоустовском, сам скажешь.

Верное дело. Тут она, эта булатная сталь, зародилась, тут и захоронена.

Какие старики про эту зацепку хорошо знают, они так рассказывали.

Приехал Аносов, верно, в ту еще пору, как немцы в заводе силу имели, только сразу видно стало, что он их не больно боится и приверженности к немецкому не имеет. Рабочие, понятно, обрадовались. Кто помоложе, те в полной надежде:

— Этот покажет немцам. Того и гляди к выгонке подведет. Потому — молодой, а в чинах. Руку, значит, имеет.

Другие опять говорят:

— Покажет — не покажет, а нашему брату заступа, потому — свой, русский и дело заводское, видать, понимает. Постараться: надо для такого человека.

Старикам при крепостном-то положении больно много горького досталось, они и вышли маловерные.

— Постараться, — говорят, — почему не постараться, а распоясываться не след. У кого коренная тайность по мастерству имеется, с этим погодить надо. Потому — недаром молвится: с барином по одной дорожке иди, а не забывай, что в концах разойдешься.

Молодые слушать этого не хотят, кричат:

— Как вам, старики, не совестно такое говорить.

А те уперлись:

— Больше вашего учены. Знаем, что барин может тебя под плети положить, под палки поставить, по зеленой улице провести, а ты его никогда. С тайностью, значит, погодить и погодить требуется.

На том все-таки сошлись, что надо по работе стараться, как лучше. Сталь в ту пору по мелочам варили, и был в числе сталеваров дедушка Швецов. Он уж вовсе ветхий был, еле ноги передвигал. Варил он сталь с подручным парнем из своей же семьи Швецовых, как обычай такой держался, чтоб отец — сыну, дед — внуку мастерство передавал.

Старик всегда варил хорошую сталь, только маленько разных статей, — вроде искал чего-то. Немецкие приставники это, видно, подметили и первым делом отобрали у старика его подручного, загнали парня в дальний курень, а на его место поставили какого-то немецкого Вилю-Филю. Старик на это своей хитростью ответил: стал варить, лишь бы с рук сбыть. Вот этот старик Швецов и приглядывался к Аносову, потом говорит:

— Коли твоей милости угодно, могу сварить хорошую сталь, только дай мне подручного, коему могу верить в полную силу, а этого Вилю-Филю мне никак не надо.

И рассказал, как было дело. Аносов выслушал и говорит:

— Ладно, дед, охлопочу тебе внучонка, а немца пускай сами учат, чему умеют.

Вскорости шум поднял с немецким начальством: почему порядок вверх ногами? Не на то вас сюда взяли, чтоб вы своих ребят у наших мастеров обучали. Немцы отбиваются, — нечему у старика поучиться. Ну, все-таки уступили. Старый Швецов рад-радехонек, а молодой пуще того. Оба в полную силу стараются, Аносов похваливает:

— Старайся, дедушка.

Старик в задор вошел:

— Дай срок, я тебе такую сварю, как на старинных башкирских ножах. Видал?

С этого и началось. Разговор в самую точку попал, потому Аносов давно ножами да саблями старинной работы занимался. Обрадовался Аносов и объявил:

— Коли сваришь такую, тебя и внучонка на волю выведу. Будь в надежде.

Что и говорить, как при таком обещании люди стараются. Дедушка Швецов из заветного сундучка какие-то камешки достал, растолок их в ступке и стал подсыпать в каждую плавку. Норовит сделать это без Аносова. Внучек спрашивает:

— Что это, дедушка, подсыпаешь? Почему от Аносова таишься?

Старик объясняет:

— Верно, парень. Мне и самому вроде стыдно перед Аносовым, а не могу иначе, потому — тайность эта коренная. Тятя покойный с меня заклятие взял, чтоб до смертного часа никому не показывал. А смертный час придет — велено передать надежному человеку, только непременно из своего брата — из крепостных, а барину никак. Хоть золотой будь.

Так и работали они, с потайкой от Аносова. Старик на верную дорогу вышел да не дотянул. Сварил раз сталь и говорит внуку:

— Пойдем поскорее домой. Не выварил, видно, я своей воли, в крепостных умирать привелось.

Пришли домой. Старик первым делом заклятие с внука взял. Такое же, как с него брал отец. Одно прибавил.

— Коли на волю выйдешь, действуй, как знаешь. Этого сказать не умею.

Потом старик открыл свой заветный сундучок, а там у него разные руды оказались. Объяснил, где какую искать, коли нехватит, и то рассказал, от какой крепости прибавляется, от какой — гибкости. Одним словом, по порядку, а дальше и говорит:

— Теперь мне этими делами заниматься не годится, беги за попом!

Внук так и сделал, — и старик не задержался, в тот же вечер умер. Похоронили старого мастера Швецова, а молодой на его место. Парень могутный, в полной силе, и сноровка по делу имеется. Без подручного, конечно, ворочает, а сам по дедушкиной дорожке все вперед да вперед идет. Аносов тоже не без дела сидел. Бился над тем, как лучше закалять сталь из швецовских плавок. Долго не выходило. Ну, попал-таки в точку. Заводской же кузнец надоумил.

Вот тогда и вышел тот самый булат, коим наш завод на весь свет прославился. Аносов, может, и не заметил, что плавка-то уж после старика доведена. Все-таки слово свое не забыл, стал хлопотать вольную молодому мастеру. Не скоро дали, да еще пришлось обещание дать, что ни на какой другой завод он не пойдет. Швецов, понятно, такое обещание дал, а сам думает, что за воля без выходу! А тут еще одна спотычка получилась.

Он, этот молодой Швецов, по делу часто бывал у Аносова в доме. Аносов в ту пору уже семейный был. Ребятишки у него бегали, и была у них в услужении девушка Луша. С собой ее Аносовы привезли. Вот эта девушка и приглянулась Швецову. Домашние, понятно, отговаривали парня.

— В уме ли ты? Она, поди-ка, крепостная Аносовых. С какой радости они тебе ее отдадут. Да и на что тебе нездешняя? Мало ли своих заводских девок.

Разговаривать о таком все равно, что воду неводом черпать. Сколь ни старайся, толку не будет. Не родился еще тот мастер, коему эта тайность ведома, почему одного к этому тянет, а к другому нет. Не послушался Швецов своих семейных, сам свататься пошел. Аносов помялся и говорит:

— Это как барыня скажет, а я не могу.

• Предыдущая
• 4/37
• Следующая