Метро 2035 - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/24
• Следующая

На стене шуршали стрелками ходики: простые, стекляшка в синей пластмассе. На циферблате был нарисован, кажется, щит, и шли через тире какие-то буквы. В зеленом отсвете настольной лампы Артем прочел про себя: «ВЧК-НКВД-МГБ-КГБ-ФСК-ФСБ-СБ СКЛ». «СКЛ – Содружество Кольцевой Линии», механически расшифровал Артем настоящее наименование Ганзы.

– Раритет, – объяснил ему Борис Иванович. – Таких на все метро пара штук только. Ценитель поймет.

– У вас к нам какие-нибудь еще вопросы есть? – сказал Артем.

– Конечно. И немало. Вот руки можете на свет сюда, ладонями кверху? – не покидая тени, попросил майор. – Ага, спасибо. Пальцы. Разрешите, я потрогаю? Ну как будто руку вам пожму. Оп. Мозольки. А вот это от пороха, да? Плечо покажете? Да покажите, покажите. Правое. Нет, можно не раздеваться. Пожалуйста, синяк. Приходится, видать, пользоваться автоматом-то?

И вот еще странно: пальцы у него были влажные и липкие немного. Но это не пот на них лип, а… Артем еле переборол желание понюхать свои руки, только они освободились от майорова пожатия.

– Сталкер. Я объяснил.

– Ну да, это да. Но ведь сталкеры в химзащите, в перчатках всегда, так? Это-то вы не наверху себе настреляли. А вы, Николай Иванович? – по паспорту обратился он к Гомеру, аккуратно ощупывая свои скулы. – Руки. Будьте любезны. Спасибо. Вот, тут видно интеллигента.

Он задумался, разминая, эти свои пальцы: толстые, сильные. Словно что-то он ими делал такое, от чего они затекли и болели. Может, долго фонариком-жужжалкой работал?

Раритетные часы прокрутили сколько-то времени, четко тикая: ц-к, ц-к, ц-к, ц-к. Все молчали, давая звучать часам. Железная дверь отсекала наружные голоса. Если бы не раздельное и внятное тикание, тут тихо было бы, как оглохшим – после взрыва.

Потом Борис Иванович опомнился.

– Можно поинтересоваться, какова цель вашего визита на Ганзу?

– Транзит, – ответил Артем.

– Пункт назначения?

– Театральная.

– Вы в курсе, что ввоз несертифицированного оборудования связи на территорию Ганзы запрещен?

– Никогда не было такого!

– Ну как же. Вы раньше не пробовали, наверное, просто, Артем Александрович.

Царапнул звук отчества: первый паспорт ему выправлял Сухой, а Сухой имени настоящего Артемова отца знать не мог. Он и материного-то имени не расслышал. А сам Артем мог бы, да не запомнил. Так что дядя Саша вписал себя, а Артему тогда кишок не хватило с ним спорить. Так и прилипло. Но фамилию он все равно потом поменял. Когда Мельник выписывал ему новые документы вместо испорченных.

– Вот еще вопрос: живете и работаете на ВДНХ, о чем гласит штамп, а паспорт выдан в Полисе. Много приходится путешествовать? Часто бываете там?

– Жил год. Калымил.

– Не на Библиотеке имени Ленина, случайно?

– На Библиотеке.

– К Красной Линии поближе?

– Поближе к самой Библиотеке.

Свинолуп заинтересовался, заулыбался.

– А на Театральную вы идете, потому что поближе к Театру, видимо? А не потому что обе пересадочные станции – красные? Поймите меня правильно, я просто интересуюсь. По долгу службы.

– Почти. Выход наверх запланирован. На Театральной.

– Конечно, с использованием рации армейского образца? Кому там будете шифрограммы отправлять? Балетной труппе? Труп-пе, ха.

– Послушайте, – прервал его Артем. – Мы никакого отношения к красным не имеем. Я объяснил: я сталкер. Все и так понятно, нет? По лицу, по волосам. Да мне ночью свет в сортире включать не нужно, у меня, блин, струя светится. Ну да, есть с собой рация. Что такого? А если я там застряну, наверху? Если меня жрать будут? Мне что, и на помощь позвать никого нельзя?

– А есть, кого? – спросил Борис Иванович.

Он подался вперед, выдвинулся из тени. И стало ясно, почему он трогает свое лицо. Все оно было исполосовано набухшими, сочащимися сукровицей царапинами. Одна распахивала наискось его бровь и через перерыв – скулу, будто кто-то пытался вырвать майору глаз, но он зажмурился, уберег.

Вот что у него на пальцах клеилось: сок, вышедший из этих царапин. Совсем свежих, не засохших еще; что-то случилось с майором всего за несколько минут до того, как он арестовал их. «В спешке собирался»…

– Может, и есть, – медленно ответил Артем.

Спросить у него: что это с лицом у вас, Борис Иванович? Но что это даст сейчас? Ничего не даст, разве на минуту отвлечет.

– Ну так вы, может, позовете? – Борис Иванович улыбнулся; из-за царапин вышло не очень. – Потому что вам это может сейчас пригодиться. Прописаны на одной станции, документы выданы на другой. С огнестрельным оружием. С тремя боекомплектами. С вашим запрещенным радиооборудованием. Вы понимаете, о чем я? Эта ваша рация… Мы имеем все основания задержать вас. Артем Александрович. Так сказать, до выяснения.

Оправдываться? Объяснять этому человеку про то, зачем ему, Артему, рация? Он и сам мог за этого Свинолупа сказать все себе в ответ: за двадцать лет – никаких сигналов, никаких свидетельств, что выжил хоть где-нибудь кто-то еще. Кого вы хотите обмануть, Артем Александрович?

Майор выбрался из-за своего бруствера, пошел на середину комнаты – топтать грязными сапогами слепнущий от времени и темноты узор.

– И вас, Николай Иванович, за компанию… Может, хоть вам есть, что рассказать? Необязательно тут, при молодом человеке. У вас-то в багаже ничего, кроме дневника, не обнаружено. То есть, ваши милые каракули можно по-всякому истолковать. Может, это «Повесть временных лет», а может, это вы отчет в госбезопасность Красной Линии строчите. А?

Гомер втянул голову в плечи и проглотил язык; но от Артема откреститься не пытался. Свинолуп завинтил тисочки еще чуть-чуть:

– Ну, как знаете. Времена-то трудные. Тревожные времена. Трудные времена вынуждают к трудным решениям. Понимаете, о чем я?

Артем поискал ответ внизу, на плешивом ковре.

Выглядывали из-под стола тоскливые плюшевые тапочки. Какие-то они были… чужие этому кабинету.

Маленькие слишком для Бориса Ивановича с его ножищами.

Женские?

– И у вас, может статься, всему этому есть свое какое-то объяснение. Но ведь я его не знаю пока. Поставьте себя на мое место: мне приходится изобретать свои версии. И версия у меня пока вырисовывается вот какая…

В спешке собирался. Тапки подобрать не успел. Лицо в кровь разодрано. Кто его так, думал Артем – вместо того, чтобы думать, как себя выгородить. Женщина. Ногтями. Все лицо ему. Глаз выцарапать пыталась. Это не игра была. Что он с ней сделал?

– Что вы, товарищи, пытались проникнуть на территорию враждебной вам Ганзы мимо пограничного контроля путем подкупа официального лица. С целью, разумеется, шпионажа. Или, может быть, подготовки террористического акта?

Что он с ней сделал?

Чертова лампа жалела света, и в сумраке не понять было, не оплетал ли ковровый узор багровые пятна. Холостяцкая квартирка казалась прибранной, тут не дрались, не катались по полу, не опрокидывали мебель; но тапки-то… Тапки-то ведь тут валялись, раскиданные. Значит, она сюда пришла. Привели ее… Дверь захлопнули с этим лязгом, провернули ключ. Так же, как и за ними.

– У Ганзы немало врагов. Завистников. Но вот рация… Рация – не задекларированная и не сертифицированная, пронесенная контрабандой… Что это значит? Это значит: вы не одиночки. Ваше внедрение – часть какого-то плана. Кто-то собирался координировать ваши действия. Просочиться на территорию Кольца, создать тут схроны, возможно, найти связных, получить от них фальшивые документы, залечь на дно, ждать приказа… И в назначенный час выступить вместе с другими спящими агентами.

Гомер беспомощно тыкался в Артема своими прозрачными честными глазами. Но тот не хотел ему отвечать, поворачивался к нему все время бельмами, соскальзывал.

Кто она, интересно? Что с ней стало?

– И то, что вы молчите, означает, что возразить вам нечего. То есть, я все верно угадал, а?

Другого выхода из кабинета не было. Одна дверь – стеганая, удушающая всякий звук. Стол. Часы. Телефон. Икона. Кровать зашторенная в углу. Кровать. Застеленная синтетическим пледом. А что, если на ней… Шторка плотная, непроглядная, а за ней… На кровати…

• Предыдущая
• 14/24
• Следующая