Анубис - Хольбайн Вольфганг - Страница 34

— Разумеется.

Могенс отступил на шаг и сделал приглашающий жест остальным. Мак-Клюр ответил ему коротким, молящим о понимании взглядом, а он в этот момент тщетно пытался прочитать выражение на лице Хьямс. По крайней мере, он чувствовал, как нарастает ее неприятие, пока Мерсер браво промаршировал мимо и без приглашения плюхнулся на единственный в доме стул.

— В следующий раз непременно поезжайте с нами, профессор, — повторил он заплетающимся языком. — Конечно, если вас отпустит наш Цербер.

— Цербер?

— Грейвс, — пояснил Мак-Клюр. — Мерсер любит так называть Грейвса, особенно когда наберется, как сегодня. И, разумеется, если тот не слышит.

Мерсер ответил улыбкой во весь рот.

— Вы портите игру, Мак-Клюр, — укоризненно сказал он. — Почему бы не дать бедному старому человеку немного поразвлечься?

Судя по манере, в которой изъяснялся Мерсер, для него это развлечение было немалым. И снова Могенс наткнулся на понимающий и в то же время слегка снисходительный взгляд, когда посмотрел в глаза палеонтолога.

— Не хотелось бы вас утруждать, профессор, — сказал Мак-Клюр. — У вас был напряженный день, пока мы отдыхали.

По крайней мере, в отношении Мерсера Могенс сильно сомневался, кому больше пришлось напрягаться.

— Вы нисколько мне не мешаете, доктор, — вежливо ответил он. — Боюсь только, что мне нечего вам предложить, кроме чашки холодного кофе.

— Да это же то, что надо! — заверил Мерсер, пыхтя, наклоняясь за кофейником.

На столе стояла всего лишь одна чашка, из которой пил Могенс, но Мерсера это, похоже, не заботило. Он налил из кофейника прямо в остатки кофе на дне чашки и полез в нагрудный карман плаща, чтобы достать оттуда фляжку. Он щедро плеснул спиртного в кофе. Мак-Клюр неодобрительно сдвинул брови, но от комментариев воздержался и со слегка смущенной улыбкой повернулся к Могенсу.

— А как прошел ваш первый рабочий день, профессор?

— Наверное, так же, как у вас, — ответил Могенс. — Доктор Грейвс провел меня по раскопкам и все показал.

Он не смотрел по сторонам и все-таки уголком глаза отметил острый, почти враждебный взгляд, который Хьямс бросила ему искоса. Но и она ничего не сказала, а секунду спустя отвернулась и подошла к стеллажу с книгами: Могенсу это не понравилось, но у него не было причин возражать.

Мак-Клюр ничего не ответил на его не прямо поставленный вопрос, и Могенс воспользовался этим:

— Разве нет, доктор?

Мак-Клюр на секунду замешкался, потом пробормотал, не глядя ему в глаза:

— Мы не говорим о нашей работе помимо места раскопок. Доктор Грейвс этого не желает.

— А вы всегда делаете только то, чего желает доктор Грейвс? — Язвительная насмешка в голосе на мгновение доставила неловкость и ему самому. Тем более Мак-Клюру, как он приметил. Смущение в его глазах еще больше выросло. Но ответила ему Хьямс, не Мак-Клюр:

— В этом пункте все мы сходимся во мнении с доктором Грейвсом, профессор Ван Андт. Пока наша работа здесь не завершена, абсолютное молчание — настоятельное требование момента. Возможно, вы еще не заметили, но не все в округе согласны с тем, чем мы здесь занимаемся. Нам не доверяют, за нами следят. И кто знает, может быть, и подслушивают. Вы бы хотели, чтобы кто-то похитил плоды вашей работы?

Последнее предложение она произнесла с особой интонацией, как показалось Могенсу. И еще неприятнее стал взгляд, которым она его смерила.

— Разумеется, нет, — ответил он настолько спокойно, насколько мог. — Равно как и сам не стал бы делать ничего подобного.

— Вот видите, профессор, то же и каждый из нас, — холодно ответила Хьямс. Потом, указав на полку, спросила: — Это ваши книги?

— Немного моих. Но большую часть доставил Грейвс.

— Странная подборка, — бросила Хьямс, снова отворачиваясь к полке. — Так какая область, будьте любезны сказать еще раз, является вашей специализацией?

— Археология, — ответил Могенс, хоть и был совершенно уверен, что Хьямс, как и все остальные, сама прекрасно знала.

Хьямс сняла один за другим несколько томов, читая названия или бегло пролистывая их, прежде чем снова поставить на место.

— «Книга мертвых», — прочла она. — «Атлантида: мир до потопа». — Ее взгляд стал еще тяжелее и малоприятнее. — Что бы это значило? Это теперь применяется в археологии?

— Не думаю, — с трудом совладал с собой Могенс. — Я в личном порядке интересуюсь этими темами.

— Для колдовства?

— Оккультизма, — поправил ее Могенс.

— А что, есть разница? — Хьямс чуть презрительно приподняла брови. — Тогда вы должны нас посвятить, профессор.

Могенс отнес на счет своей фантазии, что слово «профессор» в обращении к нему прозвучало оскорблением. Это разъярило его. Однако он справился с собой и постарался, наоборот, говорить так спокойно и по-деловому, как только было возможно.

— Меня интересует научный аспект этого вопроса, доктор. Почти каждый предрассудок имеет в своей основе рациональное зерно. Медицина только-только начинает для себя открывать, что многие из исстари известных природных средств ни в коем случае не являются фокусом-покусом, а, напротив, обладают в высшей степени эффективным лечебным действием.

— Может, так, а может, и нет. — Хьямс, пожав плечами, отмахнулась от его аргумента, что еще больше уязвило его самолюбие. — Но какое это имеет отношение к тому, о чем мы здесь говорим или о чем написано в этих книгах? Что тут общего с верованиями в демонов и языческих божков? Где научное доказательство действия заклинаний?

— Нигде, — невозмутимо ответил Могенс. — Во всяком случае, нет и доказательств тому, что они не действуют.

— Вы это серьезно? — фыркнула Хьямс. — Что может быть в каком-то невнятном бормотании…

— А кто вам сказал, что это «невнятное бормотание»? — перебил археологиню Могенс, властным жестом заставляя ее молчать, если бы она захотела возразить. — Не надо, я знаю, что вы намерены сейчас сказать, доктор Хьямс, но прошу вас, просто послушайте меня хоть минуту!

Хьямс иронично приподняла левую бровь, но промолчала.

— Думаю, в природе существует гораздо больше сил, которых мы не понимаем, чем таких, в которых мы разбираемся, — приступил Могенс. — Естественно-научных сил, имею я в виду. Энергии, силовые поля, потоки частиц, — он вопросительно посмотрел на остальных.

Мак-Клюр нерешительно кивнул, а Мерсер с шумом хлебнул кофе с водкой или ромом, или что там было содержимым его фляжки. И только Хьямс никак не среагировала, продолжая смотреть на него без всякого выражения.

— Некоторые из этих сил нам известны, другими мы даже овладели, — продолжал Могенс. — Мы преобразовали радиоволны, чтобы посылать сигналы азбукой Морзе. Мы научились вырабатывать электричество, чтобы освещать наши дома. Мы нагреваем воду, чтобы паром приводить в движение наши машины.

— Вы говорите об энергии, профессор, — напомнил о себе Мак-Клюр. — Не о словах.

— А что такое слова, как не звуковые волны? — чуть ли не с триумфом возразил Могенс. — А что если мы этим оказываем воздействие на нечто, о чем не имеем представления? Если мы вступаем в контакт с такими силами природы, о которых даже не подозреваем?

— Ну, разумеется, — насмешливо ответила Хьямс. — Однако какие-то кельтские жрецы-друиды пять тысяч лет назад их знали.

— Возможно. Само собой, они не имели ни малейшего понятия о существовании электричества, излучений и силовых полей. Но, возможно, они умели просто наблюдать. Возможно, они обратили внимание на то, что определенные вещи случаются, когда они произносят определенные звуки. И то, что они наблюдали, облекли в слова, не подозревая, что это не просто слова, а потоки звуковых волн, которые вызываются ими.

— Полная чепуха, — усмехнулась Хьямс.

Могенс пожал плечами:

— Я не говорю, что так было. Я сказал, что так могло быть.

— О, конечно, — язвительно ответила Хьямс. — И, само собой, существуют и дьявол, и оборотни, и крылатые демоны.

— В этом мире было немало тварей, которые воспринимались бы нами как демоны, — спокойно возразил Могенс. — Возможно, существует нечто подобное коллективному сознанию. Трудно приписать это случаю, что во все времена и во всех культурах снова и снова появляются одни и те же архетипы. У всех нас одни и те же древние неосознанные страхи, доктор. Независимо от того, в какой части света мы родились и в какой культурной среде воспитаны. Возможно, то, что мы чувствуем — это память наших предков, хранящаяся в коллективном сознании много миллионов лет.