Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Головачев Василий Васильевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/179
- Следующая
– А что, с него станется, – говорил старший егерь Мурдак тем же вечером, потягивая из кружки эль.
Разговор происходил в охотничьем домике герцога примерно в пятидесяти полетах стрелы от городских стен. Лес здесь был уже вроде как замиренный, но к ночи свита все равно набилась в дом и носа наружу не казала. В четырех стенах из серого туфа было тепло, душно и дымно. А снаружи страшно скрипело ветками, шелестело листвой, ухало совами и хохотало лесными голосами, а также светило переливчатыми, жидкими, как масло на воде, звездами.
Ловчие расселись у камина и покуривали трубки, покусывали янтарные мундштуки. Никому не хотелось признавать, что герцога они потеряли. Никто не сомневался также и в том, что герцог непременно отыщется, – потому что эта зеленобородая сволочь всегда выходила сухой из воды, замиренный там Лес или нет.
Мурдак, почесав в косматой шевелюре, добавил:
– Ждем утра, ребятушки.
– А утром что? – подал голос молодой Вильям, ученик псаря.
– А утром либо этот стервец сам к нам заявится, живой и невредимый, либо…
Егерь не договорил, но все и без того понимали, что придется тащиться в лес и герцога искать. А вот тащиться в лес без любимого сюзерена никому не хотелось, потому как достоверно было известно: у Грюндебартов с Лесом заключен договор. И скрепляло этот договор то, что раз в несколько поколений в герцогском роду появлялись мужчины с зелеными бородами. Откуда любая собака в Городе знала о договоре, оставалось только гадать, однако в силе союза герцогов с Лесом не сомневался никто. За последние полтора века деревья ни разу не пытались штурмовать городскую стену, на горожан не сыпался ни огнеснег, ни «тополиный пух», не опутывал стены их домов ядовитый плющ и камнеломка. И во время охоты не морочили ловчих навки, не закидывали дротиками козлоноги, и боевые дендроиды – не приведи святой Сома! – ни разу не вставали у них на пути. В общем, с Грюндебартом можно было отправляться в чащобу без страха, а вот без него – еще как повезет.
Утро наступило, засветив в окнах хрупкие иголочки инея. Наступил и день, однако ловчие все не двигались с места, а только спорили и пререкались – то ли идти в лес самим, то ли сначала послать в город за стражей, выжигами или даже монахами святого Сомы. Наступил и вечер, а ловчие все пили герцогский эль и не делали ничего. Пришла ночь, снова запалив над лесом звездные костры. Луна выкатилась, зеленовато-белая и круглая, как головка плесневого сыра, и кто-то завыл, зашелся в чаще, приветствуя луну. Четверка борзых и пегая гончая Вильяма заскулили и затявкали, пятясь от двери поближе к людям. Ловчие в домике жались к огню, курили трубки, жевали жесткую вяленую козлятину и ждали.
К утру следующего дня дверь хижины стукнула, впуская сырой рассветный туман, и на порог ступила высокая широкоплечая фигура, а следом за ней другая, ростом пониже и тонкая, как лоза. Ни одна собака, что характерно, не тявкнула.
А вот Мурдак, кемаривший у очага, тут же распахнул глаза и встретился взглядом с серо-стальными очами герцога. Они казались светлыми даже в сумрачной комнатенке, освещенной лишь тлеющими в камине брикетами торфа.
– Чего пялишься? – сказал герцог. – Эль подавай. Или уже все вылакали, проглоты? И да, познакомься с моей невестой. Кажется, ее зовут Крошечка-Хаврошечка, и она лозница.
Лозница выступила из-за спины герцога и приветливо склонила голову. Черные длинные волосы рассыпались по лицу, скрывая глаза, – но Мурдак все же отвернулся и, прикрывшись ладонью, трижды сплюнул в огонь.
– Если выбирать между лозницей и монахами, – раздраженно заявил Харп, усаживаясь на своего любимого конька, – то я выберу лозницу.
Пиво уже ударило ему в голову, но голос пока сохранял твердость.
Гроссмейстер покачал головой:
– Чем вам монахи не угодили, старина? Собор восстановили. Работают. Торгуют. Платят налоги. И никому свое учение не навязывают.
– Тихой сапой… Гроссмейстер, посудите сами. Сколько горожан поклонялись святому Соме пятнадцать лет назад? А сколько сейчас?
Полицейский покачал головой:
– Пусть поклоняются кому угодно, лишь бы не воровали, не грабили и не задирались с Лесом. Признайтесь, вам просто не нравится, что герцог не дал им от ворот поворот. Ну так это логично. Герцог привечает всякую шваль. Монахи, актеры… теперь вот лозница. Монахи из всей этой шатии-братии самые безобидные.
– Однако из столицы их изгнали…
– А кого из столицы не изгнали, Харп? – с нажимом спросил сыскарь, покосившись при этом на Вольсингама.
Вольсингам, казалось, совершенно не интересовался их беседой – и, напротив, очень интересовался госпожой Либуш. Вытащив откуда-то из внутреннего кармана куртки замасленный блокнот и вечное перо из стебля чернильника, он принялся зарисовывать приятные выпуклости хозяйки заведения. Гроссмейстер злорадно подумал, что бездарный малеватель небось угрохал на этот блокнот все доходы за прошлый месяц.
С бумагой в Городе, понятно, было туго. То барахло, что делали из соломы на заводике герра Кроза, едва годилось для записей. Да и по договору с замиренным Лесом Крозу грозило закрытие – отходы производства, видите ли, отравляли реку. Сыскарь вздохнул. Он, как человек образованный, знал, что дома не всегда топили вонючим торфом, а на одежду, кроме шерсти и кожи – о шелковых нарядах его сиятельства Грюндебарта речи нет, – некогда шли хлопок и лен. Теперь Лес оставил людям только поля замиренной пшеницы, ржи и овса, а также садово-огородную мелочь вроде яблок и капусты с морковью, хотя и на эту уступку согласился с большой неохотой.
Однако хочешь жить, умей вертеться. Растения были опасны. Лес был опасен.
Ходили слухи, что далеко на востоке люди по-прежнему ведут войну с дендроидами, о чудодейственном якобы оружии, превращавшем боевые леса в гниль и труху. Да и поближе не дремали Огненосные. Новый архипротектор Герц уже успел прославиться своим рвением в борьбе с зеленой напастью, как, впрочем, и со многим другим. Все так, только здесь, в Городе, их дело маленькое – живи да не высовывайся. До тех пор, пока совсем не припечет. Например, пока в герцогскую постель не пролезет лозница. Да, следовало, следовало бы это обстоятельство прояснить…
– Не собираетесь ли вы оплатить своим рисунком счет? – язвительно поинтересовался Гроссмейстер, отвлекаясь от мрачных мыслей.
Вольсингам поднял на него бледные глаза, некоторое время бессловесно пялился, а потом снизошел до ответа:
– Нет. Просто люблю большие сиськи.
Полицейский едва удержался от того, чтобы плюнуть в стопку живописца. Харп между тем обиженно замолчал и припал к своему пиву.
– Так вы говорили, уважаемый Харп… – обернулся к нему Гроссмейстер.
– Да. Я говорил. Говорил, пока вы не перебили меня своими бессмысленными замечаниями и я не утратил мысль.
– Прошу вас, восстановите мысль. Эй, хозяйка, еще пива!
И герр Харп, несомненно, восстановил бы мысль, если бы на деревянные подмостки у стойки не вылез худосочный подросток в небесно-голубом камзоле и не проорал неожиданным для такого задохлика басом:
– Уважаемая публика! Труппа мейстера Виттера имеет честь представить вам новейшую нашу постановку, посвященную вашему прекрасному, удивительному и гостеприимному Городу – «Игру о Жене Герцога, Лознице».
Челюсть Харпа отвисла, да и Гроссмейстер с трудом сдержал изумленный возглас. Лишь Вольсингам продолжал невозмутимо поглощать водку, вполглаза глядя на сцену. На сцене же происходило нечто весьма интересное.
Причина удивления публики заключалась отнюдь не в том, что труппа мейстера Виттера пожелала выступить в харчевне «Хмельная чурка». Обычно они разыгрывали представления на центральной площади перед собором, но сегодня на улице хлестал проливной дождь, так что смена площадки была более чем логична. Господин Либуш за пять грошей позволял актерам лицедейничать либо во дворе под навесом, либо же внутри, если большого наплыва публики не ожидалось. В самой труппе тоже не было ничего непривычного: они прибыли в город месяц назад и, с милостивого разрешения герцога, остались на зиму. Дело было в самой игре. Обычный их репертуар составляли известные сцены из жизни святого Сомы и его борьбы с Нечестивыми Лесами, такие как «Святой Сома и Лукоморный Дуб», «Святой Сома побарывает Древниров», «Святой Сома и Немертвый Лось» и даже «Преосуществление святого Сомы». Эти пьески, еще пятнадцать лет назад популярные в столице, при новом архипротекторе вышли из моды, так что пришлось актерам искать удачи в провинциях.
- Предыдущая
- 5/179
- Следующая
