Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Головачев Василий Васильевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/179
• Следующая

– Что я должен сделать? – торопливо спросил Гноил и, не удержавшись, добавил: – Какой из величайших городов примет меня, гебарим?

– Очиститься, Гноил! – возопили миллионы ртов, и он присел, зажав уши. – Очиститься!

– Я понял, понял, – простонал Гноил.

– Очень хорошо, – сказал гебарим. – Ты пойдешь к океану Дирака и там возьмешь себе жену. Только двое смогут войти в великий город. Один – ничто, двое – полнота, миллионы – совершенство.

– Один – ничто! – грянул оглушающий хор. – Двое – полнота! Миллионы – совершенство! – Последние слова раскрывшиеся на гебариме рты произнесли вразнобой, отчего долгое эхо прокатывалось по клубящейся тьме, поднимаясь к своду мира и опускаясь к тверди. Толстые и тонкие губы причмокивали, будто в словах таилась сладость.

– Но, гебарим, разве на берегах океана кто-то живет? – Гноил смотрел в сторону алеющей вдали полосы. – Я никогда не слышал, что и там есть поселки.

– Есть многое на свете, что и не снилось тебе, Гноил, – засмеялся гебарим. На этот раз его слова никто не подхватил, губы исчезли, уступив место ушам. – Уверяю тебя, ты найдешь там, что ищешь. Ступай вдоль ручья, и придешь к морю всех рек, Гноил.

Гебарим встал на невообразимую высоту, черный полог истончался, сквозь него просочился свет Сада, и вот Гноил вновь остался один. Деревья проросли меж пальцев ног, ползучий кустарник свербел на ладони, змеи свили гнездо под ногтями. Гноил вырвал из земли сосну, очистил от ветвей – получилась увесистая палка, как раз то, что нужно в пути к океану Дирака.

Ручей еле-еле пробивался из-под груды камней и тут же вновь иссыхал на дне выложенного гладкими плитами рва. Если он когда-то и впадал в океан, то настолько давно, что ветер и дождь изгладили письмена на развалинах. Камни вросли друг в друга, пустили корни и пытались рассмотреть сквозь каменные очи, кто нарушил их вечность. Палка гнулась, трещала, но выдержала, сдвинув неповоротливую глыбу, возлегавшую на источнике вод.

Ручей устремился по руслу, выплескиваясь на берега травой, кустарниками, деревьями, живностью и птицами. Гноил зашагал по краю, сбивая палкой хвощи и папоротники, отмахиваясь от налетавших тучами стрекоз. Вода постепенно теряла прозрачность, темнела, в нее все чаще впадали мутные потоки нечистот, и через несколько шагов Гноил наткнулся на гнездовище конуллярий – совсем примитивное, слепленное из грязи и перемолотых хвощей.

Огромные полипы двигались вдоль утоптанных троп в непонятном танце, сплетаясь, почкуясь и брызгая едкие струи в сторону потревожившего их чужака. Особо агрессивную конуллярию Гноил столкнул в ручей, где она била отростками, но ничего не могла сделать – вода проникала в губчатое тело, превращая его в рыб, медуз и змей. Но в этих водах, насыщенных информацией развалин, даже гадам приходилось несладко – они тут же вступали в новый цикл метаморфоз, отращивая зубы, панцири и крылья.

Гноил захотел пить, отыскал место почище, там, где на смену первобытному городу конуллярий пришли сложенные из камня акведуки и лабиринты настилов почти в рост человека, зачерпнул воды и глотнул. Жидкость попыталась осуществить превращение – на горле и груди отрасли жабры, Гноил поперхнулся, и часть воды выплеснулась оттуда на живот и ниже.

– Не пей водицы, козленочком станешь, – повторил он сам себе присказку гебарима, кулаком вбил жабры обратно в плоть и пошел дальше, туда, где ручей превращался в полноводную реку, а хвощи и папоротники сменились елями, кедрами и прочими голосеменными.

Океан Дирака встретил оглушающей тишиной. Огромный шар цвета крови беззвучно рвали ветра и штормы, прокатываясь по поверхности глубокими складками. Казалось, невидимый гебарим хлещет его хвостами, разбивая поверхностное натяжение и вырывая тяжелые капли вечности, что разлетались в стороны, окропляя тело женщины. Ее запястья стискивали стальные пластины, гадюками спускались до локтей и выдавливали из стальных же пастей прозрачные капли смердящего яда. Спутанные волосы скрывали лицо, кончики их плавали по поверхности океана стаями зубастых рыб с длинными шеями. Тяжелые груди источали белое, и оно вскипало каждой каплей, крутилось по воде дымящимся волчком.

Гноил остановился, разглядывая ее. Женщина тряхнула головой, убирая с лица волосы, отяжелевшие от копошившейся нечисти, и повернулась к нему. Глаз не открыла.

– Философия? – Голос ее оказался тем, что Гноил никогда не испытывал в своей долгой жизни. – Метафизика? Или Деторождение, быть может?

Она качнула бедрами и рассмеялась.

– А может, вовсе не гипостазис ты, а юноша прекрасный, что суженую освободить пришел, концепциям абстрактным на растерзанье данную?

Гноил не успел ответить. Пелена вод вздулась и лопнула, обнажая нечто серое, многосуставчатое, похожее на насекомое. В нем двигалось такое множество деталей, что глаза отказывались воспринимать их целиком, облекать в форму, а лишь выхватывали там и тут обрывки, отрезки, клапаны, шарниры, свистки, откуда рвался черный дым. Нелепое творение, пытка впечатлений. Поневоле тоже хотелось зажмуриться.

Гипостазис нависал над телом величественной башней, подобрав сочленения, но продолжая бесконечные лязгающие движения шатунов и роторов. Тяжелые брызги океана Дирака густо усеяли кровью женщину. Гипостазис продолжал усложняться, количество деталей в нем увеличивалось, а в шум двигателей вплетался голос, становился громче, пока Гноил не услышал:

– Один критянин сказал: все критяне лжецы, Кайнан. Что ты можешь на это возразить, несчастное творение, не ведающее, кто таковы критяне?

Та, кого гипостазис назвал Кайнан, попыталась пнуть его, но вода сгустилась, охватила ее бедра щупальцами с присосками и с чавканьем впилась в плоть. Кайнан застонала.

– Платон – лжец, сказал Сократ, – продолжал гипостазис. – И Платон подтвердил: то, что сказал Сократ, – истина. Как ты, Кайнан, разрешишь сей парадокс?

Кайнан затрясла головой, а Гноил вдруг сообразил, что ее мучают не змея и не воды океана, а вопросы гипостазиса. Он перехватил поудобнее посох.

– Или вот, Кайнан, послушай Савла, который Павел…

Удар прервал речь гипостазиса, он покачнулся, перекосился, отступил назад, размеренный перестук нарушился неприятным свистом. Гноил еще раз обрушил на него всю тяжесть мертвого древесного ствола, отчего гипостазис заверещал:

– Не повторяй ошибки! Я не тот, за кого ты меня принимаешь! Ведь даже критянин утверждал, что…

Гноил вложил в удар всю силу.

– А Сократ сказал Платону…

Лязг шедших вразнос сочленений заглушал голос гипостазиса.

– Бертран Рассел… Пиноккио… Диоген… Гедель…

Палка выколачивала из него непонятные слова вместе с искореженными деталями. Песок усыпали обломки, утратившие блеск и соразмерность.

– Ты – тварь дрожащая… – напоследок спустил пар гипостазис и окончательно затих.

Шатуны, болты, сцепления, роторы, архимедовы винты и прочая машинерия, лишенная хитроумных сцеплений, ссыпалась с остова, обнажая пустоту и стоящий на огне чайник, из носика которого тянулась тонкая струйка пара.

Взяв чайник и поставив его подальше от накатывающих вод, Гноил освободил Кайнан. Мягкое тело женщины волновало. Прикасаться к ее коже оказалось приятнее, чем гладить хитиновые сочленения нефелимок. Забросив металлическую змею подальше в океан, Гноил подхватил Кайнан на руки и вынес на берег.

Свет, исходящий из Сада, угасал. Кайнан лежала у его ног – бесформенная, похожая на гору пузырчатой пены, что отрыгивают пауки и плетут из нее паутину. В колыхании плоти угадывалось нечто твердое, до поры скрытое. Гноил потрогал женщину. Плоть расступалась, пропуская руку во влажные и горячие глубины. Ему почудилось, будто в женской бездне притаилось чудище, готовое схватить за пальцы, и он отшатнулся, взялся покрепче за посох, замахнулся. Женщина открыла глаза.

– Наг ты, – заметила она.

Гноил удивленно осмотрел себя и ее:

– Одежды и жилища прокляты. Они ограничивают человека. Так говорит великий город Уракибарамеел.

• Предыдущая
• 61/179
• Следующая