Радиобеседы - Архимандрит (Конанос) Андреас - Страница 50

«Или смолоду женись, или смолоду стрегись». Когда же кто-то делает второе и смолоду решает стать монахом, то происходит целая революция. Настоящий переворот! Но я убедился на своей жизни, что всё это в руках Божиих. И если что-то должно произойти от Бога, оно произойдет. А если оно не от Бога, то мир рухнет, но не произойдет! То есть даже если кто-то хочет стать монахом, этого не случится, если на то нет воли Божией. Что-то произойдет, помешает какое-то препятствие…

И сегодня у Бога есть многие, кто имеет тягу посвятить себя Ему. Но эту наклонность в наше время никто не возделывает, не приходит вдохновить молодых людей на то, чтобы они посвящали себя Богу. А как на самом деле прекрасно то, что мы так легко осуждаем: чтобы существовали люди, которые станут молиться за весь мир и переживать опыт старца Парфения Русского. Этот святой подвижник однажды сказал Богородице: «Матерь Божия, что это значит? То, что я стал монахом? Какой в этом смысл? Поведай мне сию тайну!» И Богородица ответила ему: «Знаешь, что значит то, что ты стал монахом? Это значит, что ты должен посвятить себя молитве за весь мир». Посвятить себя молитве за весь мир! Стать приношением за всё человечество. Чтобы я не мучился бессонницей (в миру), а отцы на Святой Горе бодрствовали бы и молились, отдавая мне свой сон. И когда я лежу в больнице, грешу, распутничаю, нищебродничаю, бедствую, переживаю развод или страдаю от той или иной болезни, чтобы они молились за меня. Ну неужели это так, по-твоему, плохо, чтобы люди посвящали себя Богу?

Не скрою, меня растрогал тот юноша, которого я встретил. И он ведь не один. Есть многие, желающие уйти в монастырь и посвятить себя Богу. Но этот ушел, лишь окончив школу. Ушел, чтобы испытать себя, сможет ли он остаться. И я не знаю, что он решит в конце концов. Не это главное. Потому что я сказал уже это тому, кто меня спросил:

— Послушай-ка, ведь тот, кто уходит из мира, чтобы стать монахом, пройдя искус, может через некоторое время раскаяться и покинуть монастырь. Разве это не будет провалом в его жизни?

— Отнюдь. Я не считаю это провалом. Я считаю это благословением Божиим. Каким? А таким, что он в течение четырех, пяти месяцев, сколько выдержал, оставался в монастыре, имея в своем сердце священное желание. И пускай он его не осуществил. Я всегда буду помнить, что этот человек жаждал приблизиться к вершине, высоко взойти на нее. Он поставил перед собой святую, благословенную цель. Он поставил перед собой цель божественную. Разве это плохо? Пусть даже… но он попытался! Он увидел свою меру выносливости, понял, что для такой высоты ее недостает, и смиренно сказал: «Не могу, я ухожу!» Ничего страшного! Молодец, что ты хотел, молодец, что ты стремился!

Другие стремятся к вещам суетным. Один целью своей жизни ставит купить автомобиль такой-то марки и для этого накопить денег. И это цель жизни?! И это то, что наполняет смыслом его жизнь?! Ужасно! И всё же человек этим живет. И никто не воспринимает его несерьезно. Никто не дерзнет ему ничего сказать, потому что вы схлестнетесь и просто рассоритесь. Другой целью жизни полагает поехать на Олимпийские игры. И это цель жизни?! Ну, хорошо, я его не осуждаю, но разве он делает в некотором смысле не то же самое, что и тот другой, цель которого возлюбить Христа и посвятить Ему себя всей душой?

Хороший урок преподнес мне тот юноша: в 3 часа утра он встает, идет читать полунощницу, живет в послушании, самопожертвовании, служит людям, работает, помогает. Он ухаживал за нами, подавал нам еду. А кроме того, он знал меня и говорит: «Отче, осталось сладкое. Я приберег его для тебя. Я так рад, что ты приехал». Это чудесно!

Прекрасные вещи происходят в Церкви. Неведомые многим, неведомые СМИ. И никогда о них не расскажет телевидение!

Прекрасные вещи происходят в Церкви. Неведомые многим, неведомые СМИ. И никогда о них не расскажет телевидение! Никогда оно не поведает нам о том, что еще не всё пропало и что есть на свете молодежь, которая желает в своей жизни прекрасного.

Там, в монастыре, я встретил еще одного человека, который рассказал мне свою историю, задевшую меня за живое. Он со смирением поведал мне о своей жизни (я знал его раньше) и сказал:

— Я был миссионером (я не помню, где: в Заире в Африке или где-то еще). И вот, когда я был в миссии, мне сообщили из монастыря, что надо возвращаться. Зачем? — Я был нужен в монастыре. А я очень любил миссионерство. Мне очень нравилось мое дело. Но мы, монахи, живем в послушании. В послушании у своего духовного отца. Мы не имеем своих прав, чтобы сказать: «Я хочу то-то, или требую, или буду добиваться, или лезть из кожи вон». То есть такое рвение есть страстное прилепление: я сильно этого хочу и не могу с этим расстаться. Вот что значит такое рвение: не могу без чего-то. У нас такого нет, мы всё можем оставить, если нас об этом попросят. Я не скрою, отче, мне очень нравилась миссия: видеть, как люди тебя слушают с широко открытыми глазами, разинув рот, как они впитывают слова Христа, как люди крестятся от мала до велика, сжигают книги о магии. На твоих глазах там происходят чудеса Христа. Ты видишь жажду людей, свершение евангельского слова на их душах. И радуется твое сердце. Ты радуешься, что служишь славе Христовой, что люди любят тебя и ты любишь их, что ты привязан к ним, потому что там ты даже кушаешь с ними вместе. И вдруг! Из монастыря здесь, в Греции, тебе говорят, что ты должен вернуться назад (!..) Я все оставил и уехал.

Я спросил:

— А когда вы снова едете в миссию?

Он ответил:

— Я больше не поеду. Мне сказали, что туда возвращаться по некоторым существующим на то причинам не нужно.

Он рассказывал мне об этом, а лицо его…

— Отче, не огорчайтесь!

— Я не огорчаюсь, я просто говорю.

Я был взволнован. А он нет: спокоен и рассудителен. Я представил на его месте себя: если бы со мной поступили так же, я бы страшно расстроился. Из-за чего? Из-за того, что сломали мою мечту, разрушили мои планы. И потом (те, кто разрушили мои планы) мне говорят: «Чего ты хочешь — вот это? Нет! Ты будешь делать вон то». И каждый монах отвечает: «Ладно, у меня своих планов нет». — «Но разве там тебе не нравилось?» — «Нравилось, но теперь мне понравится на том новом месте, куда меня поставят».

Когда я вернулся со Святой Горы, мне позвонила одна женщина и стала рассказывать, как они с мужем ссорятся из-за того, что один не может пойти навстречу другому и отменить свои планы ради другого. Каждый из них хотел поступать по-своему. Ну разве это не страшно?

То, что переживают монахи как каждодневное упражнение, подвиг и реальную действительность (большинство испытали это на своем опыте), — это ничего не требовать для себя. Ты будешь священником. Буду. Ты не будешь священником. Не буду. Ты пойдешь и будешь, скажем, ловить рыбу для монастыря, а потом нести послушание в библиотеке. Да, мне нравятся рыбки. Мне нравится море, его пучина. Мне нравятся удочки. Мне всё нравится. Прекрасно, и пускай тебе нравится всё! Это смирение, эта готовность к изменениям размягчит твою душу, ты сможешь легко к ним приноравливаться, не будешь таким твердолобым и требовательным. Если бы это (послушание) было и у нас в городах, то супружеские пары были бы очень счастливыми, а семьи радостными. Люди уступали бы один другому.

Отказ этого монаха от своего желания стал мне добрым уроком.

Я сказал ему:

— Отче, я хочу, чтобы ты знал: твоя миссия продолжается… теперь на другом уже уровне! Твой поступок увидели и отцы в монастыре (они же осведомлены, чем ты занимался), и другие люди, и в миссии тоже об этом узнают: ты вернулся не потому, что имел к кому-либо неприязнь, или с кем-то поссорился, или не хотел продолжать, а потому, что более всего желаешь исполнять волю Божию, явленную через твоего духовного отца. Это великое служение! Ты и меня сейчас катехизируешь, и по отношению ко мне ты совершаешь миссионерское служение. Покинув миссию в Африке, ты остаешься миссионером. Потому что ты молчишь, когда тебе есть многое что сказать. А если говоришь, то о чем? Твои слова — это: «смирение», «послушание», «любовь к Богу», «жертва», «полагаюсь на Бога», «вверяю себя Ему», «успокаиваюсь». Ты, как говорят святые, подобен шару, который, когда его катишь по поверхности, по земле, катится в любом направлении. У него нет углов, которые могли бы ему помешать. Куда его катят, туда он и катится. Ты тоже научился этому и подобен шару в руках Божиих. И Господь катит тебя туда, куда захочет, а ты не сопротивляешься. Ты словно осенний листочек, упавший на двор. Ветер взметает сухие листья, и ты видишь, как они перекатываются так-так-так, переворачиваются, переворачиваются и где-то останавливаются. И потом снова порыв ветра их поднимает и несет дальше. Эти листочки не имеют никаких притязаний, не идут наперекор дыханию Божию, дуновению этого ветерка.