Чары колдуньи - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 55

• Предыдущая
• 55/88
• Следующая

— Откуда ты здесь? — слабым голосом спросила Дивляна.

— Оттуда! — Старуха устало присела на край лавки и сложила наконец руки на коленях.

— Это… правда?

Елинь Святославна поняла, о чем она спрашивает, и промолчала. Но Дивляна сама увидела, что на старухе «печальная» сряда, которую носят сразу после смерти ближайшего родича.

Дивляна опустила глаза к личику ребенка, будто надеялась в этом зрелище обрести силы. Все было ясно.

Издалека донесся вопль — Ведица все так же оплакивала брата. Она еще не успела проститься с мертвым за то время, которое потребовалось Дивляне, чтобы дать жизнь новому живому. Да, женщины не обманули, во второй раз и впрямь получилось гораздо быстрее. И Дивляна не смогла сдержать счастливую улыбку, хотя вот только что сама была готова кричать от горя. В душе вспыхнула гордость: она со своим делом справилась быстрее Ведицы. А значит… она справится и дальше.

— Слава Макоши, что все обошлось! — Елинь Святославна погладила ее по волосам. — Крепенький мальчонка, даст Макошь… все будет ладно.

— Вот как бывает! — подала голос Снегуля, собиравшая окровавленное белье. — Один ушел, другой пришел! Одного боги взяли, другого взамен дали! Пусть будет еще лучше!

Дивляна пыталась бросить мысленный взгляд вперед — и увидела такую длинную и трудную дорогу, что предпочла закрыть глаза. Она не знала, не могла предугадать, что теперь будет с ней и ее детьми. Но мальчик, сын, лежал у нее на руках, жадно сосал, будто знал, что ему нужно набираться сил как можно быстрее. И с ним она чувствовала себя вдвое сильнее, чем была раньше.

Но только к вечеру, когда у Мстислава уже вовсю пировали в честь благополучного разрешения Аскольдовой княгини, другая женщина с трудом разлепила веки и попыталась поднять голову — и тут же без сил уронила на охапку трав, служившую подушкой. Разбудил ее холод. Она была совсем одна на поляне посреди заклятой рощи, вокруг нее не суетились родственницы и служанки, никто не заботился о ней, не старался помочь. Никто даже не знал о том, что этот день дался ей ничуть не легче, чем киевской роженице, и только капли дождя, павшие в черный угольный круг, смочили ей губы.

Уже зная, что Лад Всемирья стоит на страже ребенка Дивляны, Незвана попыталась вытолкнуть саму роженицу в Навь, сбросить с моста, который той придется пересечь. Она понимала, что рановато, что едва ли дело выйдет, но не могла удержаться, чтобы не попробовать. Даже если Аскольдова вдова переживет сами роды, в это время ее силы настолько подорваны, что она может и не выкарабкаться назад, в Явь, и все-таки умереть — через несколько недель или месяцев. Редко ли так бывает? Недаром всем вечно невесты нужны — слишком многие жены умирают родами, кто первыми, а кто и десятыми.

Выскочив с черного круга прямо в Навий мир, Незвана собрала всех подвластных ей духов и пустила по следу Огнедевы. И тут же увидела перед собой решительную старуху в уборе волхвы, с оленьими рогами, будто у самой Небесной Елени. Огромная, головой под серое небо Нави, с большим кудесом, с колотушкой из оленьего копытца, старуха мигом поймала в донце кудеса проклятья Незваны — и запустила их назад! Незвана едва успела прикрыться своим кудесом, будто щитом. И снова бросилась в бой. Но старуха оказалась сильной противницей. И не одинокой. Целый рой духов вился вокруг нее, целое войско — в облике зверей, птиц, рыб, русоволосых дев с пышными венками. Был там белый седобородый старик с посохом… Огненная птица-сокол — уже знакомый Незване дух волшебной травы солонокрес, ее давнишний противник в борьбе за Огнедеву. Вся толпа когда-то живших предков пришла защищать роженицу и младенца, а возглавляла войско та старуха. Они даже не подпустили Незвану туда, где мать несла своего ребенка по мосту над Огненной рекой — из Нави в Явь. Все синцы и игрецы Незваны оказались бессильны — им противостояла рать, и каждый в ней при жизни был далеко не простым человеком, а могучим волхвом, князем или даже живой богиней, одной из прежних Огнедев Ильмеря и Волхова.

Незвана не помнила, как уползла от места битвы, как принес ее обратно в Явь усталый кудес, будто прохудившаяся, побитая волнами лодка, что сама выносит бесчувственного гребца на мелководье…

Когда на Уже показалась лодья, а в ней обнаружилась незнакомая старая женщина в уборе жрицы Макоши, жители Коростеня удивились, но сильнее всех удивился молодой князь Борислав — он ее узнал. Все три Суденицы, лечившие его весной во время киевского пленения, вслед за ним переместились в Коростень: сперва он похитил деву Лелю, потом привез мать Ладу, а теперь и старуха Макошь заявилась! Поистине боги переместили свое благословение из Киева в землю деревлян, послав сюда одну за другой всех трех его хранительниц.

Свое появление Елинь Святославна объяснила необходимостью быть при Дивляне, и ее немедленно проводили к молодой княгине — как раз вовремя. Сам князь Мстислав с нетерпением ждал, чем у женщин кончится дело. Для его замыслов было крайне важно, благополучно ли родит Аскольдова княгиня и кого родит — мальчика или девочку. Убедившись, что все благополучно кончилось и все надежды оправдались, он отдал приказ дружине собираться в поход. Несколько дней у него в доме пировали все старейшины и ратники собранного ополчения — и за победу, и за будущую власть над полянами, и за скорые Рожаничные трапезы, самый изобильный праздник года в честь собранного урожая и его матери — земли.

Дивляна, несмотря на все тревоги, чувствовала облегчение и удовлетворение. Обе они справились с самым главным делом: земля произвела на свет урожай, сама она — сына; она и земля помогли друг другу, и все кончилось хорошо. Она быстро поправлялась и уже могла вставать, ребенок был здоров и хорошо ел.

— Как ты его назовешь? — допытывалась Ведица, с умилением разглядывая младенца. Через несколько дней она перестала причитать, исполнив свой сестринский долг, и обратилась к более радостным мыслям, мечтая о том, что через полгода у нее будет и свое такое же сокровище. — Какой хорошенький! Смотри, лобик какой крутой, упрямый — славный витязь вырастет.

— Не знаю, как назову, — помедлив, ответила Дивляна и повела плечом.

Со смертью отца положение ее сына стало таким неопределенным и ненадежным, что даже имени ему дать было нельзя! Нарекать ребенка должен отец или кто-то из мужской родни, тем самым признавая его за члена рода и передавая под покровительство своих чуров. Но кто это сделает для ее сына? Аскольд мертв, и выбрать имя в честь кого-то из его родни — значит объявить его наследником отца. А это само по себе означало начало борьбы за наследственные права — киевский стол, полянскую землю. Дивляна знала, что ее сын имеет право на все это, но у нее не хватало духу начать эту борьбу от имени новорожденного младенца. Не имея никакой поддержки, она могла попросту погубить и его, и себя. В обычных условиях вдова и осиротевшее дитя могли искать помощи у материнского рода и кто-то из ее родни дал бы ему имя. Но сейчас Дивляна не знала, чего ждать от своих отца, братьев и свояков, — ведь это их руки сделали ее сына сиротой. Ей нужно было увидеться с отцом или кем-то из братьев, от них узнать, как все это вышло, и попросить о покровительстве для ребенка. Тогда Домагость или Велем дадут ему имя — или по Аскольдову роду, тем самым обещая ему свою поддержку в борьбе за права, или в честь своих предков. Но тогда он будет признан членом рода Домагостя ладожского и не сможет бороться за киевский стол…

Не зная, как все сложится, Дивляна пока не пыталась подбирать мальчику никаких имен, и для надежности они с воеводшей между собой называли малыша Некшиней[15] — чтобы сбить со следа любую злую ворожбу, пока у него не появится более надежная защита.

Воеводша Елинь сокрушалась по сестричу — без нее Аскольда и похоронить толком некому. Она тогда сделала выбор в пользу Дивляны, зная, что живым нужна больше, чем мертвому, но и тело племянника нехорошо было оставлять без присмотра.

• Предыдущая
• 55/88
• Следующая