В ожидании зимы (СИ) - Инош Алана - Страница 69

«Ты… душегуб! Ты матушку загубил! Не верю тебе!» – закричал он, увидев записку и золотое запястье, и Цветанка еле успела увернуться от удара деревянного меча.

А вот его младший брат был склонен поверить, и именно на него воровка возложила надежды в этом деле, веря, что он таки переубедит старшего. Подскочил чернявый, худой и юркий, как полоз, дядька с плёткой, но его Цветанка ошарашила взглядом. Ничего особенного она при этом не делала, просто посмотрела ему в глаза, и тот остолбенел.

Мысли-муравьи работали быстро. По новому замыслу, родившемуся в голове воровки прямо на месте, ребятам следовало взять своего младшего братишку покататься верхом, перескочить через плетень, который огораживал площадку для выездки, и скакать к лесу. Уверенности, что всё сложится, как задумано, Цветанка не чувствовала, и «муравьи» продолжали кишеть в голове ещё долго, после того как она покинула сад тем же способом, каким пришла.

Вечером разразилась непогода, и верховую езду у ребят отменили. Понимая, что замысел провалился, Цветанка неприкаянной тенью скиталась вокруг княжеского дворца; мокрая одежда липла к телу, а щёки горели, словно бы в преддверии простуды. Нет, сдаваться воровка не собиралась, но и ничего путного в голову не приходило. Вспомнив о тайном подземном ходе, о котором рассказывала княгиня Ждана, она кинулась его искать… Нашла, но он оказался наглухо забранным решёткой, которая не отпиралась совсем – даже замка на ней не висело. Над озерцом в расчистившемся небе вставала луна, и Цветанка с содроганием увидела свои изменившиеся к ночи руки… Не испугаются ли ребята, поверят ли оборотню?

Впрочем, думать об этом не было времени: из тёмной, сырой глубины тайного хода послышались ребячьи голоса, и сердце воровки пронзила светлая стрела радости. Молодцы пострелята, решились-таки на побег! Цветанка от нахлынувшего возбуждения даже затопала ногами, стискивая кулаки… Да, да! Главное – они поверили ей, у них получилось улизнуть, а с решёткой она как-нибудь управится. В кои-то веки сгодится на доброе дело сила Марушиного пса.

6. Свет в окошке

Всё было позади: осенняя распутица, чуть не унесшая жизнь маленького Яра; удар Северги, от которого у Цветанки что-то оборвалось внутри, а во рту ещё долго стоял вкус крови; встреча с синеглазой и чернокудрой женщиной-кошкой, укравшей у неё сердце подруги; белогорская стрела, предназначенная Цветанке, но вонзившаяся в шубку Дарёны…

А что лежало впереди, она и сама пока не представляла.

Впрочем, нет: прямо сейчас ей предстояла длинная заснеженная дорога в пустоту. Куда идти? Домой? Дома у Цветанки уже давно не было. К кому? Дарёнка осталась с Младой, Серебрица ушла. Стоя среди сосен и дыша пронзительной свежестью зимы, Цветанка подставляла лицо медленно падавшему снегу.

– Ну что ж… – начала Радимира, но почему-то смолкла. А что она могла сказать? Она сделала всё, что было в её силах, и последнее, что ей оставалось – это отпустить Цветанку на все четыре стороны.

Снежно-сосновое пространство колыхнулось, и из снегопада к ним шагнула светлоглазая и светлокудрая дружинница в проклёпанных кожаных латах. Она протянула Цветанке заячий плащ, послуживший в дороге Яру одеялом:

– Это твоё? Княгиня Воронецкая попросила тебе вернуть. Беспокоилась, как бы ты не замёрзла.

Цветанка стояла неподвижно, словно превратившись в ледяную фигуру. Вместе со снежинками на землю опадало хлопьями пепла её сердце. Плащ всё-таки опустился ей на плечи: это руки Радимиры укутали им воровку.

– Эта стрела должна была стать моей, – сорвалось с губ Цветанки. – Вы правильно сделали бы, если б убили меня…

Мудрые серые глаза с золотыми ободками вокруг зрачков потемнели.

– С чего ты взяла?

Даже далёкая забота Жданы уже не могла согреть Цветанку. Снегопад занёс все пути-дороги, застелил холодной завесой будущее, и двигаться наугад сквозь эту пелену у неё не осталось ни желания, ни сил.

– Мне незачем больше жить, – горячей каплей на остывшую щёку упали слова, растаяв в тишине уснувшего под белыми чарами леса.

– А вот это ты брось, – строго, без улыбки проговорила Радимира, и от её взгляда в сердце Цветанки будто вонзилась раскалённая иголочка. – То, что стрела тебе не досталась – это знак. Знак, что тебя ещё зачем-то оставили на этой земле.

– Зачем? – пожала плечами воровка, подобрав пальцем предательскую влагу возле носа.

– Этого я не знаю, – ответила начальница пограничной дружины. – Ты сама должна это понять. Ступай. Ты свободна.

*

Опустившись на торчавший из снега большой камень, Цветанка закуталась в заячий плащ. Вспомнился тот старичок, который подарил ей его… Жив ли он, или могила, которую он себе пророчил, уже взяла его? Молчали сосны, молчали и горы. Лишь тепло, сохранявшееся под плащом, ласково обнимало её плечи.

Каждый верстовой камень с высеченным на нём условным солнцем бил её наотмашь, ослепляя даже среди сонно-пасмурной, снегопадной погоды. Это была изощрённая пытка, и Цветанка с радостью свернула бы с этой тропы, но боялась заплутать в горах, а благодаря этим камням она хотя бы знала, что не сбилась с пути. На каждом камне была стрелка – указатель направления.

Когда нагоняющая сон слабость отступила, и Цветанка вновь ощутила пружинистую силу в теле, она поняла: под ногами – её родная Воронецкая земля. Вот только куда ей теперь податься? Уйти в леса и жить волком-отшельником или держаться ближе к людям, чтобы не озвереть окончательно? Цветанка неосознанно склонялась ко второму способу существования, и её путь пролегал близко к людскому жилью. Ночами она двигалась, а днём, расстелив где-нибудь в укромном, защищённом от яркого света и ветра местечке заячий плащ, перекидывалась в Марушиного пса, сворачивалась калачиком, укрывалась пушистым хвостом и отсыпалась. Густой зимний мех спасал от мороза, и спалось ей вполне неплохо.

Жила она охотой и не голодала. Помня азы, которым её обучила Серебрица, она мало-помалу ловила лесное зверьё, хотя опыта у неё было ещё не слишком много, и в поисках добычи порой приходилось побегать не один день. Когда долго не удавалось поймать кого-нибудь теплокровного, она нехотя ломала первый тонкий ледок и опускала руку в обжигающе холодный мрак воды. Приём с сетью из хмари выручал её не раз, и она досыта набивала желудок рыбой. Чудищ со щупальцами она, к счастью, больше не встречала, но мурашки страха бегали по её коже всякий раз перед очередной рыбалкой. Ловить она старалась осмотрительно, с берега: невидимая сеть могла растягиваться сколь угодно далеко и пустой никогда не приходила – хоть что-нибудь да попадалось.

Встречала она и других Марушиных псов. Совсем рядом с людьми их можно было увидеть редко: они предпочитали глубокую, нехоженую лесную глушь. Держались оборотни небольшими стаями, как волки, и, как у волков же, каждую стаю возглавлял вожак. Цветанка по глупости сунулась было к одной из стай – познакомиться, но еле унесла ноги. Особенно враждебно повели себя волчицы: видно, они опасались, как бы Цветанка не увела у них мужей. Права оказалась Серебрица: никто не горел желанием ей помогать и подсказывать. Чужаков стаи не любили и далеко не каждого новичка к себе принимали.

Попадались и одиночки, как она. Однажды, когда она только что достала из полыньи улов и собиралась устроить себе рыбный день, на неё напал чёрный как смоль Марушин пёс. Был он огромен: гора мускулов, жёлтые глаза с кроваво-красным отблеском и клыки длиной в палец, двухаршинный хвостище – одним словом, красавец. Цветанка сначала подумала, что он всерьёз желал отобрать у неё рыбу, а её саму прогнать или вовсе убить, а потому вскочила и принялась обороняться в меру сил, но вскоре уловила в выпадах этого чёрного наглеца игривый оттенок. Он не кусал её, не бил лапами, только угрожающе прыгал вокруг и рычал, а потом, нахальным образом сожрав пару рыбин, спросил:

«Тебя как звать?»

«Цветанкой», – ответила озадаченная и поражённая таким напором воровка-оборотень.