Идентификация - Янг Сьюзен - Страница 2

• Предыдущая
• 2/15
• Следующая

– Извините, – повторила я, когда она подошла взять у меня анкету. На рукаве ее бледно-розовой блузки я заметила маленькое пятнышко крови, но говорить не стала.

Миссис Портмен просмотрела ответы, кивнула и убрала листок в журнал посещаемости. Я вернулась за парту. В ушах звенело от напряженного молчания. Я ловила звуки в коридоре, ожидая приближающиеся шаги, но спустя долгую минуту учительница откашлялась и снова начала рассказывать о свойствах трения. Я с облегчением закрыла глаза.

Суицид среди подростков еще четыре года назад объявили национальной эпидемией – руки на себя накладывал каждый третий. Самоубийства были всегда, но вдруг без видимых причин мои сверстники начали один за другим выбрасываться с верхних этажей и полосовать запястья. То, что уровень самоубийств среди взрослых не вырос ни на процент, лишь добавляло мистики.

Ходили разные слухи – от порченой вакцины детских прививок до пестицидов в пище. Люди хватались за любое объяснение. Победила теория, что переизбыток антидепрессантов изменил химические процессы организма у нашего поколения, многократно усилив склонность к депрессии.

Я уже не знаю, во что верить, но к этой байке сразу же отнеслась недоверчиво. Однако психологи утверждают, что самоубийства контагиозны[3], так что ответ на сакраментальный нравоучительный вопрос: «Если твои друзья начнут с моста прыгать, ты что, тоже сиганешь?», похоже, положительный.

Чтобы купировать вспышку самоубийств, в нашем школьном округе внедрили пилотную версию Программы – новой превентивной философии. В пяти школах теперь ведется мониторинг с целью выявить изменения в настроении или поведении. При обнаружении угрозы применяется изоляция. Подростка со склонностью к суициду теперь не отправляют к психологу – вызывают хендлеров.

Они приходят и уводят с собой.

Кендры Филлипс не будет минимум полтора месяца – шесть недель она проведет в специальном центре, где специалисты Программы будут копаться в ее голове и стирать воспоминания. Ее будут насильно пичкать таблетками и психотерапией, пока она не забудет, кто она есть, после чего сплавят в маленькую частную школу для других таких же выпотрошенных и продержат до выпуска.

Как Лейси.

В кармане завибрировал телефон, и я медленно выдохнула. Можно было не смотреть, кто звонит: Джеймс хочет встретиться. Соломинка, необходимая, чтобы высидеть до конца урока, – сознание, что меня ждет Джеймс. Что он всегда меня ждет.

Когда сорок минут спустя мы чинно, по одному вышли из класса, в коридоре стоял темноволосый хендлер, провожая нас взглядом. Он вроде бы задержал его на мне, но я сделала вид, что не заметила, и, не поднимая головы, быстро пошла к спортзалу.

Оглянувшись через плечо, не идет ли кто за мной, я свернула в ослепительно белый коридор, заканчивавшийся двойными металлическими дверями. Сейчас почти невозможно надеяться, что о твоем подозрительном поведении не доложат куда следует даже родители. Хуже того, они-то первыми и донесут.

Именно отец Лейси позвонил в Программу с сообщением, что его дочь нездорова. Поэтому мы с Джеймсом и Миллером из кожи вон лезем, чтобы вести себя как ни в чем не бывало. Улыбки и непринужденные ответы считаются признаком уравновешенности и душевного здоровья. Я не рискну показывать родителям что-то большее. Не сейчас.

Но когда мне исполнится восемнадцать, Программа до меня не дотянется. Я стану совершеннолетней, и меня нельзя будет принудительно лечить. Формально риск заболеть не уменьшается, но Программа все-таки подчиняется государственному законодательству. Юридически я буду взрослой и, как взрослая, при желании смогу реализовать дарованное мне богом право себя кокнуть.

Если только эпидемия не охватит и совершеннолетних. Тогда неизвестно, что могут придумать.

Подойдя к дверям спортзала, я взялась за холодный металлический прут, служивший ручкой, и юркнула внутрь. Уже несколько лет занятия здесь не проводятся: Программа первым делом запретила физкультуру, заявив, что физическая нагрузка и спортивный азарт – непомерный стресс для нашего хрупкого поколения. Зал приспособили под склад – в углу составлены старые парты и стопки ставших ненужными учебников.

– Тебя кто-нибудь видел?

Вздрогнув, я заметила Джеймса в тесном пространстве под сложенными трибунами. Наше заветное место. Броня бесстрастия на мне сделалась тоньше.

– Нет, – прошептала я. Джеймс протянул руку, и я пробралась к нему в темноте, встав рядом. – Сегодня ужасный день, – еле слышно сказала я, обдавая дыханием его щеку.

– Как всегда.

Мы с Джеймсом вместе более двух лет – с того месяца, как мне исполнилось пятнадцать, но знаю я его всю жизнь. Он был лучшим другом моего брата Брэйди, пока тот не покончил с собой.

От этой мысли перехватило дыхание, будто я тонула в воспоминаниях. Отодвинувшись от Джеймса, я ударилась затылком об угол деревянной скамейки над нами. Вздрогнув от боли, я схватилась за затылок, но не заплакала. Мне страшно плакать в школе.

– Дай посмотрю, – сказал Джеймс, осторожно потирая ушибленное место. – Ничего, кудри самортизировали, – улыбнулся он и погладил мои темные волосы, покровительственно задержав руку на шее. Когда я не улыбнулась в ответ, он привлек меня к себе. – Иди сюда, – обессиленно прошептал он, обнимая меня.

Я обхватила его руками, отпуская из памяти Брэйди и то, как хендлеры вытаскивали Лейси из дома. Моя ладонь скользнула под рукав футболки, на выпуклый бицепс, где Джеймс набивал татуировки.

Программа сделала нас безымянными, лишила нас права скорбеть, сделав скорбь симптомом депрессии, за который полагается стационар, и Джеймс придумал способ несмываемыми чернилами вести счет тем, кого мы потеряли, начиная с Брэйди.

– У меня плохие мысли, – призналась я.

– А ты перестань думать, – просто сказал он.

Я посмотрела на него. Мне было по-прежнему тяжело. Трудно что-то разглядеть в полумраке, но глаза у Джеймса голубые, чистого, яркого оттенка, да и взгляд магнетический. Он вообще красив, Джеймс.

– Лучше поцелуй меня, – пробормотал он, и я приникла к его губам, позволяя целовать себя так, как умел только Джеймс. Мгновение, пропитанное печалью и надеждой. Связь, полная тайн и обещания вечности.

Брата не стало два года назад, и наша жизнь изменилась буквально за ночь. Мы не знаем, почему Брэйди покончил с собой, оставив нас безутешными. С другой стороны, причин эпидемии тоже никто не знает, даже Программа.

Загремел звонок на урок, но ни Джеймс, ни я не дрогнули. Его язык тронул мой. Джеймс прижал меня крепче и целовал настойчивее. Встречаться не запрещается, но мы на всякий случай не афишируем наш роман. Программа соглашается, что формирование здоровых дружеских и любовных отношений делает нас эмоционально крепче, но если любовь вдруг оказывается несчастной, подростков заставляют забыть о ней. Программа способна стереть из памяти все, что угодно.

– Я стащил у отца ключи от машины, – прошептал Джеймс мне в губы. – Давай после школы поедем на реку купаться нагишом?

– Может, сам разденешься, а я с берега посмотрю?

– Договорились.

Я засмеялась. Джеймс снова стиснул меня в объятиях и отпустил, притворяясь, что приглаживает мне волосы, но запутывая их еще больше.

– Иди лучше в класс, – сказал он наконец. – Передай Миллеру, что он приглашен посмотреть, как я плаваю голышом.

Я поцеловала кончики пальцев и помахала Джеймсу на прощание. Он улыбнулся.

Он всегда знает, что сказать, чтобы стало легче. Без него мне бы не пережить смерти Брэйди, я это точно знаю.

Самоубийства – штука заразная.

Войдя в класс на экономику, я сказала учителю, что задержалась на психотерапии, и отдала одно из поддельных направлений, которые мы с Джеймсом и Миллером заготовили несколько недель назад. Когда Программа начала мониторить нашу школу, я с удивлением узнала, что мой бойфренд не только талантливый лжец, но и мастер подделок – незаменимое в последнее время искусство.

• Предыдущая
• 2/15
• Следующая