Невероятная и грустная история о простодушной Эрендире и ее жестокосердной бабушке (сборник) - Маркес Габриэль Гарсиа - Страница 23
- Предыдущая
- 23/23
– Тут чьи-то козни, – сказала бабка, – сами по себе рояли не взрываются.
Она пустила в ход всю свою хитрость, чтобы дознаться о причинах нового пожара, но старуху сбивали с толку уклончивые ответы Эрендиры и ее невозмутимый вид. Она не обнаружила ни малейшей подозрительной черточки в поведении внучки и хоть бы раз вспомнила о существовании Улисса. До самого рассвета она нанизывала одну догадку на другую и подсчитывала убытки. Потом подремала какую-то малость, но плохо, беспокойно. Наутро Эрендира сняла с нее жилет с золотыми слитками и увидела на ее плечах огромные волдыри, а на груди – живое мясо.
– Еще бы! Ведь я не спала, а ворочалась с боку на бок! – сказала бабка, когда внучка смазывала ожоги взбитыми белками. – Да и сон видела какой-то чудной. – Огромным напряжением воли бабка сосредоточилась, вызывая в памяти этот сон, и наконец увидела все, как наяву. – В белом гамаке лежал павлин!
Эрендира обомлела, но сдержала страх, и лицо ее не дрогнуло.
– Это добрый знак, – солгала, – павлины к долгой жизни.
– Услышь тебя Господь, детка! – сказала старуха. – Потому что нам все начинать сызнова, как в прошлый раз.
Эрендира оставалась бесстрастной. Она вымазала взбитыми белками бабку по шею, покрыла ее голый череп густым слоем горчицы и вышла во двор. Взбивая новые белки под пальмовым навесом кухни, Эрендира наткнулась взглядом на глаза Улисса, который смотрел на нее из-за плиты точь-в-точь как в первый раз из-за спинки кровати. Она не удивилась, нет, а лишь сказала усталым голосом:
– Ты только и добился, что увеличил мой долг.
Глаза Улисса помутнели от боли. Не шелохнувшись, он смотрел, как Эрендира бьет яйцо за яйцом с застывшим на лице презрением, будто его тут нет. Глаза Улисса метнулись, оглядели разом все, что было на кухне, – развешанные кастрюли, связки чеснока, столовую посуду и большой кухонный нож. Не говоря ни слова, Улисс поднялся, решительно шагнул под навес и схватил этот нож.
Эрендира даже не обернулась, но, когда он выбежал из кухни, сказала вдогонку еле слышно:
– Берегись, ей была весть о скорой смерти. Она видела во сне павлина в белом гамаке.
Бабка, увидев в дверях Улисса с ножом, сделала нечеловеческое усилие и поднялась сама, без своей палки.
– Сынок! – заорала. – Ты рехнулся!
Улисс бросился на нее и нанес удар ножом прямо в грудь, вымазанную белками. Бабка со стоном подмяла Улисса под себя, пытаясь задушить своими огромными ручищами.
– Ах ты выродок! – задыхалась она. – Поздно я поняла, что ты злодей с ангельским ликом.
Больше она ничего не могла сказать, потому что Улисс, высвободив руку, всадил нож в ее бок. Исходя стоном, старуха еще яростнее набросилась на своего насильника. Улисс нанес ей третий удар, и тугая струя крови брызнула ему в лицо. Кровь была маслянистая, липкая и зеленая, как мятный мед.
Эрендира застыла с тазиком у входа, с преступным хладнокровием наблюдая за схваткой.
Огромная старуха каменной глыбой обрушилась на Улисса, рыча от боли и ярости. Ее руки, ноги, даже голый череп – все было в зеленой крови. Могучее, словно накачиваемое поршнем бабкино дыхание, уже нарушенное предсмертными хрипами, заполнило все вокруг. Улиссу снова удалось высвободить руку, и он пырнул бабку в живот с такой силой, что хлынувшая зеленая кровь залила его с ног до головы. Бабка, хватая ртом воздух, рухнула ничком. Улисс сбросил ее безжизненные руки и торопливо пырнул распростертое тело в последний раз.
Вот тут Эрендира поставила тазик на стол, склонилась над бабкой – опасливо, боясь прикоснуться, и, когда окончательно уверилась, что бабушка мертва, ее детское личико разом отвердело и обрело ту зрелость взрослого человека, какую не могли ей дать все двадцать лет страдальной жизни. Быстрыми и хваткими пальцами она сняла с бабки жилет с золотом и выскочила из шатра.
Улисс сидел возле трупа совершенно обессиленный, и чем упорнее старался оттереть свое лицо, тем сильнее оно покрывалось зеленой жижей, как бы вытекающей из его пальцев. Он опомнился, когда увидел уходящую от него Эрендиру с золотым жилетом в руках.
Улисс звал ее, надрываясь криком, но не услышал ответа. Тогда он подполз к дверям и увидел, что Эрендира бежит берегом моря в другую сторону от города. Напрягая последние силы, он пустился ей вдогонку с душераздирающим воплем, но то был вопль не любовника, а брошенного ребенка. Вскоре его свалила страшная усталость, ибо он сам, безо всякой подмоги, убил женщину. Бабкины индейцы настигли его на берегу, где он лежал ничком, плача от одиночества и страха.
Эрендира ничего не слышала. Она неслась против ветра быстрее лани, и ни один голос на свете не смог бы ее остановить. Она пробежала без оглядки сквозь обжигающий жар селитряных луж, сквозь пыль тальковых котловин, сквозь дурманную хмарь свайных селений, пока не осталось ни одной живой приметы моря и не вступила в свои права пустыня. Но Эрендира, прижав к груди слитки золота, бежала и бежала, оставляя позади и сухие ветры, и неизбывные сумерки.
И с тех пор никто никогда не слышал о ней и не встретил самого малого следа ее злосчастия.
- Предыдущая
- 23/23
