Державы верные сыны - Бутенко Владимир Павлович - Страница 39
- Предыдущая
- 39/51
- Следующая
Относительное затишье на морском театре боевых действий позволило Алексею Григорьевичу обосноваться на побережье, на твердой итальянской почве – в Ливорно и Пизе, где им были сняты роскошные дворцы. Через адъютантов и связных он неукоснительно контролировал ход кампании, следил за передвижением эскадр. Увенчанный лаврами, оставался он трогательно внимательным к офицерам и матросам, называя их героями. Но, обладая крутым нравом, не прощал тех, кто грубо нарушал дисциплину или проявлял трусость. Все отмечали интуицию Орлова в подборе людей. Немало друзей у него было среди иностранцев, но самое сокровенное он доверял только своим соотечественникам. Имя его на флоте обрело священный ореол непобедимости!
Слава, впрочем, не вскружила Алексею Григорьевичу голову, хотя пуще прежнего полюбил он всяческие богатые излишества, охотно приобретал картины, золотые поделки и украшения. Сорил деньгами, одаривая любимых женщин. Обуяла его давняя и ни с чем не сравнимая страсть к покупке лошадей. Благо, теперь он весьма вольготно распоряжался казенными деньгами, нисколько не боясь вдали от родины внезапной казначейской проверки.
Замысел вывести свою породу лошадей осуществлять возник у него еще до войны, когда свез в пожалованное императрицей село Остров не только собственных арабов и чистокровных «английцев», но и выбранных по разрешению Екатерины жеребцов и маток из государственной конюшни, среди которых оказалась пара персидской породы. С пребыванием в Италии Алексей Григорьевич не оставил прежнего увлечения и при любой возможности переправлял в свое имение трофейных лошадей. Двух чистокровных арабов, подаренных турецким пашой в знак благодарности за то, что отпустил захваченную на галере дочь, Орлов окрестил Салтаном и Стариком и под охраной незамедлительно погнал в родное Подмосковье…
После полудня выглянуло солнце, и боль в суставах поунялась. Алексей Григорьевич, устав от сидения за столом, решил пройтись. Он накинул на плечи суконный плед и, опираясь на подаренную императрицей трость, с вделанным в рукоять компасом, вышел из кабинета в залу с высокими окнами, ярко озаренными низкими лучами. Камердинер, ожидавший у двери, вытянулся по стойке смирно, тряхнув париком. Он был из матросов. Впрочем, все до одного во дворце слуги были русскими. Адъютант Крестенек, читавший какую-то бумагу, запоздало увидел командира и вскочил, чеканя слова:
– Для вашего сиятельства из Вены прислана пара немецких лошадей диковинной породы. Огромные, как верблюды.
– От кого?
– От князя Голицына.
Орлов возмущенно прикрикнул:
– Какого лешего не доложил мне тотчас?!
– Вы давеча были нездоровы, ваше сиятельство. Простите великодушно, но тревожить вас…
– Заруби себе на носу, Крестенек, – ничто так не улучшает моего здравия, как лошади!
В одну минуту, забыв про трость, Орлов спустился со второго этажа и вышел во двор. Пахло по-летнему дождем. Цветники, до предела напитанные влагой, сверкали разноцветными искринками. От розария возле торцовой стены исходил головокружительный аромат крупных пунцовых роз, над которыми с гудением сновали жуки. Крестенек едва поспевал за генерал-аншефом на конюшенный двор.
Подаренных Голицыным лошадей Алексей Григорьевич нашел в свободном спаренном деннике уже выгулянными и жующими овес. С первого взгляда он понял, что это – тракены, легендарные рыцарские кони, на которых в Средние века крестоносцы вели баталии. Выносливые, рослые, умноглазые, они невольно вызывали восхищение и красотой, и силой!
– Провести по кругу! – приказал Орлов и посторонился, давая дорогу этим темногривым красавцам-великанам. Удивительно, но поступь у тракенов оказалась твердой и по-своему грациозной, благодаря необычайной силе бедер. Затем конюх оседлал одного из жеребцов и проверил все виды аллюра. Выяснилось, что даже при иноходи «немец» ровно держал спину, точно бы оберегая всадника.
Не утерпел и сам Алексей Григорьевич, с помощью адъютанта вскинул в седло свое десятипудовое тело, отчего жеребец немного пошатнулся. Но рысь он взял и при этой тяжести разгонисто, мощно отталкиваясь подкованными копытами. Радостно взволнованный Орлов не слезал с жеребца полчаса, гонял по двору, пока не забелело на крупе мыло. И, вновь грузно ступив на землю, Алексей Григорьевич погладил тракена по шее и вдруг поцеловал:
– Уважил, братец, хворь унял… Экий молодец! Теперь породнимся! Здесь возить меня будешь, майн фройнд, а потом в Россию заберу. На завод! На племя будущее!
9
Из рапорта генерал-поручика Ивана де Медема, командира русского корпуса, от 11 июня 1774 года:
«Турецкие войска под предводительством самого хана прибыли на реку Малку. К нему присоединились абазинцы, бесленейцы, темиргойцы, весь кубанский народ; и алтыкизеки, едичкулы, джембойлуки и едисаны рассеялись по степи и небольшими партиями подъезжали к самым стенам Моздока, не причиняя, однако, никакого вреда, по взятым предосторожностям.
Кабардинские владельцы Джанхот Татарханов и Девлет-Гирей Касаев, оказываясь верными России, просили неотступно майора Криднера выступить против неприятеля для защищения верных кабардинцев от крымского войска. Почему генерал-поручик де Медем, составив отряд из 1356 человек, послал Криднера к редуту Бештамаку. По прибытии туда нашел он с 80 кабардинцами Девлет-Гирея Касаева, который прибыл нарочно, чтоб уведомить, что все пять владельцев Большой и Малой Кабарды и черный народ преклонились к турецкой стороне и дали присягу. Криднер возвратился в Моздок».
Весь Моздок был всполошен непредвиденно быстрым возвращением отряда Криднера. О вероломстве кабардинских владетелей вскоре узнал гарнизон. А появление среди русских офицеров статного и красивого Гирея Касаева вызвало к нему не только добрый интерес, но и особенное уважение среди жителей крепости.
Несмотря на предложения секунд-майора Криднера поселиться в офицерском доме, Касаев, являя солидарность, пожелал разместиться в казарме вместе со своими воинами.
Ремезов, прикрепленный к комендантской роте, познакомился с легендарным кабардинцем у себя на квартире вечером. На Касаеве ладно сидела темная черкеска тонкого сукна, газыри по обе стороны груди были крупны и с серебряными головками. На поясе висела шашка с рукоятью, покрытой орнаментом, и украшенная чернью и костяными пластинками. Не менее богатыми выглядели ножны, обтянутые красным сафьяном, с серебряными обоймицами. С другой стороны к поясу был на шнурке подвешен пистолет и пороховая натруска в виде рожка.
Представленный Криднером, казачий сотник кивнул и крепко пожал протянутую кабардинцем руку. Гирей, держась свободно и с достоинством, сел в кожаное креслице, поправив папаху. А кинжал в ножнах, подвешенный к наборному ремешку, привычно лег на колено, под правую руку. В облике горца было что-то располагающее и невольно внушающее уважение.
– Что угодно? – дружески спросил Криднер, подозвав взмахом руки своего адъютанта. – Чаю или вина? Может, послать за бузой?
– Благодарствую. Я сыт, – вежливо возразил гость. – По вашей милости я уже поел с воинами.
– Знаешь что, Гирей-эфенди, я напою тебя редким здесь, на Кавказе, напитком. Возможно, тебе понравится, – захлопотал майор. – Ну-ка, завари нам кофию, Шлыков!
Адъютант отправился к повару, а Криднер закурил трубочку.
– Не полагал, что владетели переметнутся к туркам, – проговорил хозяин, качая головой. – Давеча они были пожалованы грамотами императрицы. Отменены для них пошлины на торговлю, выданы немалые суммы денег… Пристав Таганов, как будто со многими был дружен… И вот вам фортель! Привел хан свое войско, и о клятвах позабыли…
– Нет хана с османами. Девлет-Гирей сейчас в отъезде, – перебил гость, нетерпеливо взглянув на говорящего. – Калга Шабаз-Гирей командует. Велика сила! Десять тысяч воинов. А нас, малокабардинцев, горстка. Да и корпус ваш не сравнить с татарским войском. Но меня не испугают!
Презрительная улыбка мелькнула на поросшем темной щетиной лице владетеля.
- Предыдущая
- 39/51
- Следующая
