Ассасины - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/74
• Следующая

С трех сторон святилище окружали каменистые обрывы, а с четвертой был выкопан глубокий ров и обустроена прочная изгородь из окоренных осиновых бревен, поставленных стоймя. Они изрядно потемнели от времени, но выглядели вполне крепко, а когда Вилк подошел вплотную, то не заметил на бревнах ни единого следа древоточца. Мало того, до половины они были вымазаны варом, что употребляют при конопачении лодок.

Осину считали магическим деревом, но чтобы строить из нее заборы, такого Ярилко не помнил. Всем было известно, для чего нужна осина; наилучший способ борьбы с оборотнями, вампирами или ожившими мертвецами, это осиновый кол.

Конечно же, посреди святилища стоял очень высокий родовой столб – капь. Только он был несколько иным, чем тот, что принадлежал Мокоши. Раньше это был дуб, который рос, доставая верхушкой до небес. Но прошли столетия, и старость иссушила его корни и ствол, искусные резчики срезали концы узловатых ветвей и изобразили на стволе патриарха строгий и мрачный лик Рода, который из-за веток получился рогатым. При этом десяток волхвов читали молитвы без остановки, сменяя друг друга, почти месяц.

У подножья Рода лежал плоский камень-требник, на который возлагали обрядовую утварь, жертвоприношения и освященные обереги. По рассказам волхва Вадана, что был дружен с Вощатой и нередко навещал его, требный камень любого святилища представлял собой частичку божественного Алатырь-камня, от которого откололись те кусочки, что русы собирали в море и на песчаных отмелях и затем продавали заезжим купцам за большие деньги.

Вадан рассказывал, что сам Алатырь-камень лежит в сердцевине мира, на острове Руян[48], где сходятся боги для решения судеб человечества. Камень этот – пуп земной. Всякое святилище, где возлежит требный камень, обращается в остров богов. Вадан говорил, будто Алатырь-камень обозначает яйцо, в котором зачался Род. А еще он поведал, что на том камне, как на наковальне, Сварог[49] выковал небесный свод.

Волхв рассказывал, а Вощата лишь посмеивался, но не перечил. Все эти сказки, конечно же, предназначались Ярилке, который слушал, разинув рот. И думал с недоумением: как же сам Вадан проходит по этому мостку? Ведь он часто и на широкую дорогу не может попасть, все шатается от ворот до ворот. Все племя знало, что Вадан большой любитель крепкого пива, но относились к его слабости с пониманием и прощали ему все пьяные выходки. Может, потому, что Вадан был искуснейшим знахарем, лучшим среди остальных волхвов, за исключением Морава. Но того, когда срочно нужно, нельзя было сыскать днем с огнем. А Вадан всегда находился на подхвате. Дальше селения он никуда не ходил.

Вилк вошел в ворота святилища с большим душевным трепетом. Он не понимал, зачем волхв решил взять его с собой. А ну как положит на требный камень и полоснет ножом по горлу, чтобы кровью отрока умилостивись мрачного Рода, который смотрел на Ярилку такими страшными глазами, что у парня поджилки затряслись, и он едва не заскулил, как побитый щенок?

Морав понял его состояние и ободряюще приобнял за плечи.

–  А это звонцы, – сказал волхв, указывая на несколько кусков железа, подвешенных к рогатине неподалеку от капи. – Предназначенье у них важное. Своим перезвоном они оповещают все три мира – небесный, земной и подземный, а прежде всех наших родовичей, о начале торжественного моления. Звон сей очищает место от всякой скверны, и нежить бежит отсюда прочь. Сам звонец означает громы небесные, которые зазвучали впервые, когда зарождался свет белый.

Чувствуя на плече тяжелую, но ласковую длань волхва, Ярилко немного успокоился. Вместе с Моравом он принес жертву Роду, бросив несколько хлебных зерен и вылив немного молока в краду – жертвенное кострище. Похоже, оно никогда не угасало, а почему – непонятно. Ведь Морав давно не кормил краду дровами или древесным углем (да и дровяных запасов Вилк не видел поблизости), а костер все равно горел ровным пламенем, и дым его пах очень как-то странно и непривычно.

–  Костер этот священный, – нравоучительно сказал Морав, – есть явление огненного бога Семаргла. Если пламя в нем никогда не гаснет и горит ярко, то и вера наша хороша и истинна.

Внутри изгороди грозный волхв неожиданно превратился в добродушного, даже доброго мужа, убеленного сединами, и стал похожим на деда Вощату, только немного моложе годами. Видимо, место поклонения Роду преисполнилось силой бога и стало для Морава защитой от всякой нечисти; здесь ему не нужно было напрягать все свои колдовские силы, чтобы уберечь тело и душу от скверны.

Как и в святилище Мокоши, здесь тоже стояла хижина, – скорее изба, новая и просторная. Ярилко-Вилк не заметил на ней ни одной паутины, зато под крышей из гонта устроили гнездо пчелы и деловито жужжали, запасаясь на зиму душистым лесным медом. Жилище Морава тоже было украшено резьбой. Но большие оконца давали много света, и когда волхв предложил парню зайти в избу, Вилк не очень напрягал зрение, чтобы рассмотреть ее убранство.

Везде – на стенах, на полках, под потолком – сушились целебные травы. От этого воздух в жилище Морава был напоен терпковатыми ароматами полыни, медуницы, душицы, мяты, рогоза, которым был устлан пол, и запахом хорошо настоянной медовой бражки; уж его-то Вилк не мог спутать ни с каким другим. Дед Вощата был большим любителем этого крепкого напитка. Почему-то он не очень привечал пиво, поэтому всегда держал запас отменного хмельного питья, изготовление которого длилось долго. Зато волхв Вадан был в восхищении от бражки и частенько захаживал к Вощате, как он говорил, сблагородной целью «изгнать разную нечисть, что по углам таится».

Касательно нечисти трудно было сказать, ушла она из избы или нет, но то, что после каждого визита забубенного волхва деду приходилось квасить новую порцию бражки, это Ярилко-Вилк знал хорошо. Вадан не успокаивался, пока хоть один кувшин был полон.

–  Здесь ты будешь жить, – непререкаемым тоном сказал волхв.

–  Почему?! – дрожащим голосом воскликнул юноша.

Мысль, что он больше никогда не увидит родного деда, испугала его едва не до потери сознания. Нет, он не оставит Вощату!

–  Потому что так решили боги! – резко ответил Морав.

–  Нет! – Вилк наконец справился с волнением и дерзко глянул на волхва.

Тот нахмурился и долго-долго смотрел исподлобья на мальчика. Но Ярилко не отвел взгляда в сторону, смотрел ясно и твердо. Наконец подобие улыбки появилось на темном лице волхва и он молвил – видимо, размышляя вслух:

–  Упрям, своенравен, тверд… Узнаю воспитание Вощаты. Хороший материал. А если учесть твою родословную… М-да… То, что нужно. – Морав сел на табурет и теперь смотрел на Ярилку снизу верх; из мебели в жилище волхва, кроме двух табуретов, стола возле оконца и ложа, укрытого барсучьими шкурами, ничего другого юноша не заметил. – Прежде, чем сказать «нет», нужно узнать, от чего ты отказываешься. Если ты окажешься способным, то станешь моим учеником. А быть волхвом – значит быть избранным богами. Ты хочешь пойти против воли Рода?

Вилк опустил голову. Вот напасть на его голову! Он знал, что иногда волхвы берут себе учеников. Но потом, спустя какое-то время, почти все они возвращались домой, в семьи. Видать, оказались непригодными. Лишь один юноша – его звали Смеян – стал волхвом, правда, младшим. Может, и ему повезет и его Морав выгонит в три шеи?

Однако надеждам Ярилки не суждено было сбыться. Морав решительно сказал:

–  Чтобы не осталось никаких сомнений ни у тебя, ни у меня, придется попытать твою судьбу у богов.

–  Как это?

–  Узнаешь…

Они вышли наружу и подошли к священному огню.

–  Испей, – сказал Морав, ткнув в руки Ярилке деревянную чашу, наполненную каким-то напитком, беловатым на цвет. – До дна!

Вилк послушно выпил.

–  А теперь садись вот здесь, – указал волхв, – и смотри на огонь. Что узришь, потом мне расскажешь.

• Предыдущая
• 18/74
• Следующая