Дверь к смерти - Стаут Рекс - Страница 5
- Предыдущая
- 5/16
- Следующая
Дими вошла туда через дверь, соединяющую жилой дом с оранжереей. Они осмотрели цветы, поболтали, а затем пошли в рабочую комнату взять пиво, которое Дими принесла с собой из кухни. В одиннадцать часов она пожелала ему доброй ночи и через ту же дверь вернулась в гостиную. Больше он ее не видел.
Таков был рассказ Энди.
По его словам, он тоже ушел из оранжереи через внешнюю дверь, вернулся к себе в коттедж и написал письмо Вульфу. Решил не ложиться в постель, поскольку был в страшном возбуждении от неожиданно привалившего ему счастья. И еще потому, что ему все равно надо было вставать в три часа. Поработал еще над своими заметками о размножении орхидей и упаковал вещи для отъезда. В три часа пошел в оранжерею, где к нему присоединился Гас Тренбл: тот должен был получить последний практический урок по окуриванию растений. После часа работы, заключавшейся в том, что была плотно закрыта дверь, соединяющая оранжерею с гостиной, заперта внешняя дверь и повешен плакат, предупреждающий об опасности, а затем открыт кран с цифагеном в рабочей комнате и закрыт через восемь минут, Гас вернулся домой, а Энди в свой коттедж.
Но и после этого, как сказал Энди, спать он не лег. В семь часов он вернулся снова в оранжерею, включил вентиляторы, открыл окна, запер дверь и лишь после этого вернулся к себе. Только тогда наконец-то лег спать. В 8.30 проснулся, быстро съел завтрак, чувствуя себя свежим, бодрым и готовым к дневной работе. Как раз в этот момент услышал стук в дверь, открыл и увидел Вульфа и меня.
Времяпровождение других по их отчетам выглядело не столь насыщенным и сложным.
Гас Тренбл провел весь вечер с девушкой в Белфорд Хиллс, расстался с ней в три часа утра, когда пришло время идти с Энди в оранжерею.
Пэйл и Дора Имбри поднялись в свою комнату около десяти вечера, послушали радио и легли спать.
Джозеф Дитмайк сразу же после обеда ушел на заседание у директора Северной Ассоциации вестчестерских налогоплательщиков, которое проходило в чьем-то доме в Северном Саломе, возвратился незадолго до полуночи и сразу лег спать.
Дональд после обеда с отцом и Дими Лауэр пошел в свою комнату, чтобы поработать за письменным столом. Когда его спросили, что пишет, он гордо сообщил: «Роман»…
Сибил была наверху, в комнате матери, которая в настоящее время уже в состоянии вставать и даже немного ходить, но еще не спускалась вниз. После того, как они там же обе поужинали, Сибил почитала вслух часа два, помогла матери раздеться, уложила в постель и ушла к себе.
Никто из них не видел Дими после обеда. На вопрос, не было ли необычным, что Дими вечером не пришла к своей пациентке, о которой должна была заботиться, они ответили, что Сибил всегда одна укладывала мать в постель.
На вопрос, знали ли они о морфии миссис Имбри, все ответили, что знали. Знали и где он хранится.
Они вынуждены были признать и то, что ни один известный факт не исключает возможности того, что кто-то из них где-то между одиннадцатью часами вечера и тремя часами утра мог подсыпать в пиво, приготовленное для Дими, морфий, и после того, как он оказал свое действие, перетащить девушку в оранжерею и затолкать ее под настил и занавеску. Такое предположение ни у кого не вызывало усиленного сердцебиения, кроме как у Доры Имбри. Дора оказалась настолько глупой, что принялась утверждать, будто не знала, что Энди собирается окуривать орхидеи в эту ночь. Правда, тут же взяла свои слова обратно, когда все напомнили ей, что предупреждение было сделано как обычно. Так что об окуривании знали все. Полицейские не заподозрили Дору ни в чем. Должен признаться, что я тоже ничего плохого о ней не подумал.
Никаких противоречивых показаний не было и в описании утра. У Дитмайков принято подниматься поздно и завтракать кому когда вздумается. Сибил завтракала наверху с матерью. Они никогда не ждали Дими утром, не требовалась она им и на этот раз. Но в восемь часов ее уже хватились и стали искать. Результатом поисков явилось собрание членов семьи в гостиной и попытка мистера Дитмайка вломиться в оранжерею, его призывы Энди.
Блюстителям закона, казалось бы, все было ясно. Никаких улик, ничего, что указывало бы на кого-нибудь, как вероятного убийцу, кроме Энди.
– И все же, кто-то лжет! – сказал Вульф.
Бен Дайкс поинтересовался:
– Кто и в чем?
– Откуда мне знать! – рассердился Вульф. – Это ваша обязанность, вот и ищите!
– Ищите сами, коли делать нечего! – огрызнулся лейтенант Нунан, – а мы, думаю, уже нашли.
Вульф спросил, чего ради Энди, если задумал убить Дими, выбрал способ и место убийства, которые прямо указывали бы на него? На это ответил, что поступил он так с расчетом: ни один суд присяжных не поверит, будто он такой дурак, чтобы действовать столь опрометчиво.
Конечно же, это был еще один пункт, о котором областной прокурор должен был хорошенько подумать.
Ради справедливости должен сказать, что ни один из вопросов Вульфа, заданных представителям закона, не остался без ответа. Но основа аргументов моего шефа носила весьма специфический характер и, очевидно, не казалась полиции убедительной. Так, ценитель орхидей и всяких других растений, Вульф считал, что невиновность Энди доказывает уже то, что горшок с каким-то редким цветком был опрокинут, а растение сломано. Если бы Энди действительно засовывал Дими под настил, то он сначала обязательно отодвинул бы горшок. А если бы даже, в силу большого возбуждения, и опрокинул его, то тут же поставил бы на место и восстановил бы привитую им веточку, в которую вложил столько труда и гордости… По мнению Вульфа для такого садовника, как Энди Красицкий, подобные действия являются «безусловным рефлексом». Ничто не могло бы помешать ему исполнить то, что он и сделал позднее даже в состоянии шока, в нашем присутствии, когда был обнаружен труп.
Но полицейским чиновникам чужда была фанатичная любовь к растениям таких истинных знатоков флоры, как Энди Красицкий и Ниро Вульф.
– Черт возьми, о каком еще шоке вы тут болтаете? – грубо прервал Вульфа Нунан. – Разве он сам засунул туда девицу? Я слышал рассказы о вашем живом воображении. Если это еще один пример вашей фантазии, то мне остается только покраснеть за вас.
Я не был готов объективно оценить возражение Вульфа, хотя привык верить ему и надеялся, что в конце концов краснеть придется Нунану. Лично мне больше всего хотелось хорошенько оттрепать зазнайку-лейтенанта за уши. Увы, это было недоступно, и я продолжал ломать себе голову над тем, как вызволить Энди. Этот голубоглазый верзила окончательно покорил мое сердце тем, что не забыл, пристегнутый одной рукой к запястью полицейского, другую протянуть Вульфу в знак благодарности за участие в его судьбе. При этом он проникновенно сказал:
– Олл-райт, сэр. Вручаю себя вам. Я не столько беспокоюсь о себе, сколько хочу, чтобы мерзавец, который это сделал…
Вульф кивнул:
– Надеюсь, что на это уйдет всего лишь несколько часов. Бог даст, уже сегодня ночью вы будете спать у себя дома.
Ясно, что сказано это было чересчур оптимистично…
Я уже говорил, что в три часа дня, когда полицейские чины, покончив со всеми формальностями, собирались уехать, Нунан нанес еще один удар Вульфу:
– Если бы спросили меня, то я обязательно вызвал бы вас в суд в качестве свидетеля.
– Правильно делают, что не спрашивают, – парировал Вульф.
Тут-то я и дал себе слово непременно отодрать лейтенанта за уши, если только мне представится такая возможность! Как зловредного недоросля!
- Предыдущая
- 5/16
- Следующая
