Собрание сочинений в 10 томах. Том 8 - Хаггард Генри Райдер - Страница 49
- Предыдущая
- 49/163
- Следующая
Миновав деревню и достигнув большой арки, которая обозначала границу монастырских земель, процессия свернула влево и направилась к аббатству Стоунгейт, отстоявшему мили на две от этого места; дорога шла между пахотными полями и солончаковыми зарослями, во время прилива исчезавшими под водой. Наконец показались каменные ворота аббатства, от которых оно и получило свое название «Стоунгейт». Здесь шествие встретили монахи, жившие на этом уединенном диком берегу со своим приором Джоном Фитцбрайеном. Настоятель — беловолосый человек, одетый в черное платье с широкими рукавами, шел вслед за священником, державшим серебряный крест. Процессия разделилась: Годвин и Вульф с несколькими рыцарями и их оруженосцами отправились в аббатство, остальные же вошли в церковь или остались подле нее.
Двух будущих рыцарей отвели в комнату, где брадобрей коротко обрезал их длинные волосы. Потом под руководством двух старых рыцарей, сэра Энтони де Мандевиля и сэра Роджера де Мерси, их провели в ванны, отгороженные богатыми занавесями. Оруженосцы раздели их, и Вульф с Годвином погрузились в воду; сэр Энтони и сэр Роджер разговаривали с ними через занавеси, напоминая о высоких обязанностях, присущих их будущему призванию, а под конец облили братьев водой и перекрестили их обнаженные тела. После этого молодых людей снова одели, и, предшествуемые менестрелями, они прошли в церковь, там при входе их оруженосцам поднесли вина.
В присутствии всего общества молодых д'Арси облекли сначала в белые туники в знак чистоты их сердец, потом в красные одеяния, служившие символом крови, которую они, может быть, будут призваны пролить ради Христа, и, наконец, в длинные черные плащи — эмблему смерти, неизбежной для всех. После этого принесли доспехи Годвина и Вульфа и сложили перед ними на ступенях алтаря. Потом все разошлись, оставив молодых людей с их оруженосцами и священниками для бдения и молитвы в течение долгой зимней ночи.
И действительно, бесконечно тянулась она в этой церкви, освещенной лишь лампадой, которая качалась перед алтарем. Вульф долго молился и под конец так устал, что его губы перестали шептать святые слова. Он впал в полусонное состояние; ему виделось лицо Розамунды, хотя здесь следовало забыть даже ее черты. Годвин же оперся локтем о надгробие, скрывавшее сердце его отца, и тоже молился, но и его серьезная душа утомилась, и он стал раздумывать о многом в жизни и, между прочим, о странном сне, который приснился ему, когда он лежал больной и казался мертвым; потом — об истинных обязанностях человека. Что нужно? Быть храбрым и справедливым? Конечно. Биться ради креста Христова против сарацин? Конечно, если такая возможность возникнет на его пути. Что еще? Покинуть мир и проводить жизнь, бормоча молитвы, как священники, стоящие во тьме перед ним? Необходимо ли это для Бога или человека? Для человека — может быть, потому что монахи и священники ухаживают за больными, дают пищу голодным. Но для Бога? Разве он, Годвин, не послан в мир, чтобы жить полной жизнью? Ведь монашеское отречение было бы полужизнью, жизнью без жены, без ребенка, без всего, что освятили небеса!
Тогда, например, ему нужно не думать больше о Розамунде. Разве он может это сделать, хотя бы ради блаженства своей души в будущей жизни?
При мысли о таком отречении даже в этом святом месте, даже в час посвящения его дух возмутился, потому что именно теперь он в первый раз почувствовал, что любит свою кузину больше всего на свете, больше жизни, может быть, больше своей души. Он с радостью умер бы за нее, охотно и спокойно. Что, если другой…
Рядом с ним, опершись руками на ограду алтаря, устремив глаза на блестящее вооружение, стоял на коленях Вульф, его брат — человек могучий, рыцарь из рыцарей, бесстрашный, благородный воин с открытым сердцем. Такого рыцаря могла полюбить каждая девушка. И он тоже любил Розамунду! Годвин был уверен в этом. А Розамунда? Разве она не любит Вульфа? Ревность охватила душу Годвина. Да, даже здесь черная зависть зашевелилась в его сердце, и ему стало так больно, что холодный пот оросил его лицо и тело.
Оставить надежду, бежать, боясь поражения? Нет, он будет действовать честно и, если потерпит неудачу, встретит свою судьбу, как это подобает храброму рыцарю: без горечи, но и без стыда. Пусть судьба решает. Все в ее воле. И, протянув руки, он обнял коленопреклоненного брата и не выпускал его из объятий, пока голова усталого Вульфа не склонилась к его плечу, точно головка ребенка к груди матери.
— О Иисус, — простонало бедное сердце Годвина, — дай мне силу победить грешную любовь, которая может довести меня до ненависти к любимому брату. О Иисус, дай мне силу вынести горе, если она предпочтет его мне! Сделай меня совершенным рыцарем, сильным против страданий и в случае нужды способным радоваться радостью того, кто победит меня.
Началось серое утро, свет солнца упал сквозь восточное окошко и, как золотое копье, пронизал продолговатую церковь, выстроенную в форме креста; теперь сумрак наполнял только ее приделы. Послышались звуки пения, и в западную дверь вошел приор в полном облачении, окруженный монахами с кадилами в руках. В средней части церкви он остановился и прошел в исповедальню, позвав за собой Годвина.
Молодой человек преклонил колени перед аббатом и излил перед ним всю душу, исповедался во всех своих грехах. Их было немного. Рассказал он также о своем видении, которое заставило приора задуматься, открыл свою глубокую любовь к Розамунде, свои надежды, опасения, желание быть воином, хотя раньше, в юности, он стремился стать монахом, прибавив, что желает не проливать попросту кровь, а биться с неверными во имя креста Господня, и закончил восклицанием:
— Дайте мне совет, отец мой, дайте мне совет!
— Лучший советчик — ваше собственное сердце, — был ответ священника. — Идите, куда оно зовет вас, и знайте, что через него вами руководит Господь. Не бойтесь неудач. Однако если любовь и радости жизни покинут вас, вернитесь сюда, и мы снова поговорим. Идите, чистый рыцарь Христов, ничего не бойтесь, и да будет над вами благословение Христа и Его церкви!
— Какую епитимью должен я выполнить, отец мой?
— Такие души, как ваша, сами налагают на себя епитимью. Святые не дозволяют мне прибавить что-нибудь, — послышался короткий ответ.
С облегченным сердцем вернулся Годвин к решетке алтаря, а Вульф, в свою очередь, занял его место в исповедальне. Нам нечего говорить о грехах, в которых признался он. Такие прегрешения бывают у всех молодых людей, и ни одно из них не было слишком тяжело. Но все же раньше, чем дать Вульфу отпущение, добрый приор велел ему меньше думать о теле и больше — о духе, меньше о славе подвигов с оружием в руках, больше — об истинных целях этих подвигов. Кроме того, он посоветовал ему смотреть на своего брата Годвина как на земного руководителя и пример, потому что, по его мнению, на земле не было лучшего или более мудрого молодого человека. Наконец Джон отпустил Вульфа, сказав ему, что, если он последует данным ему советам, он достигнет великой славы на земле и на небесах.
— Отец мой, я буду стремиться к этому всеми силами, — смиренно ответил Вульф, — но на земле не может быть двух Годвинов! Иногда, отец мой, я боюсь, что наши пути столкнутся, потому что худо, когда два человека добиваются любви одной и той же девушки.
— Я знаю все, — тревожно произнес приор, — и если бы вы были людьми менее благородными, это могло бы казаться серьезным. Но когда дело дойдет до минуты решения, пусть благородная леди поступит согласно велению своего сердца, и да останется потерявший ее таким же честным в печали, каким он был в радости. Конечно, вы не воспользуетесь преимуществом в час искушения и не будете питать горечи против брата, если она сделается его невестой.
— И я в этом уверен, — согласился Вульф. — А также и в том, что мы, любившие друг друга с самого рождения, скорее умрем, чем изменим один другому.
— Я тоже так думаю, — ответил приор. — Но Сатана силен!
Вульф тоже вернулся к решетке алтаря. Служили мессу, неофиты приняли святое таинство, потом по заведенному порядку были сделаны приношения. После обедни молодых людей отвели в аббатство, чтобы они могли отдохнуть и немного поесть после долгого ночного бдения в холодной церкви. Братья сидели в комнате приора, и каждый думал о своем. Наконец Вульф, который, казалось, чувствовал себя неспокойно, поднялся с места, положил руку на плечо Годвина и признался:
- Предыдущая
- 49/163
- Следующая
