Дальняя дорога - Спаркс Николас - Страница 54

• Предыдущая
• 54/80
• Следующая

К тому моменту у моей жены уже появилась идея позвать Дэниэла к нам насовсем. Мы это обсудили, и я не стал возражать. Жить с Дэниэлом в одном доме было бы очень приятно – я так и сказал. Но до конца года Рут не знала, как предложить это мальчику. Она не знала, согласится ли он; не знала, как завести разговор с его сводным братом. Никто не гарантировал, что не возникнет юридических препятствий, а потому Рут ничего не сказала Дэниэлу в тот день, решив подождать до тех пор, пока мы не вернемся из летней поездки. Но во время путешествия мы то и дело беседовали о Дэниэле – и условились сделать все возможное, чтобы добиться разрешения. Когда мы наконец вернулись в Гринсборо, лачуга, где жил Дэниэл, стояла пустой. Похоже, ее уже давно забросили. Мальчик не пришел в школу в августе, и никто не просил выслать его документы. В городе понятия не имели, куда он делся и что сталось с семьей. Учителя и ученики вскоре позабыли о нем, но только не Рут. Она месяцами плакала, когда поняла, что он, возможно, уехал навсегда. Рут побывала на соседних фермах в надежде разузнать, куда исчез Дэниэл. Дома она тщательно просматривала почту, надеясь найти письмо, и не скрывала разочарования, когда день за днем ничего не находила. Дэниэл заполнял пустоту в душе Рут, которую не мог заполнить я, он стал тем, чего недоставало нашему браку. Ребенком, о котором она всегда мечтала. Ребенком, которого не дал ей я.

Хотел бы я сказать вам, что Рут и Дэниэл встретились, что много лет спустя он написал, пусть даже для того лишь, чтобы рассказать, как дела, но этого не произошло. Рут долго мучилась, но с течением времени начала реже заговаривать о Дэниэле, пока вообще не перестала упоминать его имя. Но я знал, что она не забыла своего ученика и не перестала искать. Она искала Дэниэла, когда мы ехали по тихим сельским дорогам, мимо полуразрушенных ферм. Она надеялась увидеть его всякий раз, когда возвращалась в школу после лета, проведенного в студиях и галереях. Однажды Рут показалось, что она заметила мальчика, похожего на Дэниэла, на улице в Гринсборо во время парада в День ветеранов, но, когда мы пробились через толпу, он исчез.

С тех пор мы больше не приглашали учеников к себе домой.

Холод в машине пронизывает до костей. На приборной панели блестит иней, и каждый раз, когда я выдыхаю, облачко пара замирает в воздухе. Хотя пить больше не хочется, проглоченный снег леденит горло и живот. Холодно снаружи и внутри, повсюду, и я непрерывно дрожу.

Рут, сидя рядом, смотрит в окно, и я понимаю, что вижу в нем свет звезд. Еще не рассвело, но под луной снег на деревьях отливает серебром, а это значит, что метель закончилась. Снег на машине продолжает превращаться в лед, но завтра или послезавтра температура повысится, и мир вырвется из ледяных объятий зимы. Сугробы растают.

Это и хорошо, и плохо. Мою машину будет видно с дороги – хорошо. Но мне нужен снег, чтобы выжить, а через день-другой он полностью исчезнет.

– Ты отлично держишься, – говорит Рут. – Не беспокойся о том, что будет завтра.

– Тебе легко, – угрюмо замечаю я. – А у меня проблемы.

– Да, – спокойно отвечает она. – Но ты сам виноват. Не нужно было никуда ехать.

– Ты опять?

Рут поворачивается ко мне, усмехаясь. Ей сейчас за сорок, у нее короткая стрижка, платье простого покроя, ярко-красного цвета, как она предпочитала, с крупными пуговицами и элегантными карманами. Как все женщины в шестидесятые годы, Рут была поклонницей Жаклин Кеннеди.

– Ты первый начал.

– Я хотел сочувствия.

– Ты просто ноешь. Когда ты постарел, то начал часто жаловаться. Например, на соседа, который срубил дерево. И на девушку на заправке, которая тебя не замечала.

– Я не жаловался, а просто констатировал. Чувствуешь разницу?

– Не жалуйся, это некрасиво.

– Я уже давно перестал быть красивым.

– Нет, – возражает Рут. – Тут ты не прав. Твое сердце по-прежнему прекрасно, а глаза добры. Ты хороший, честный человек. Больше ничего не нужно, чтобы навсегда остаться красивым.

– Ты со мной флиртуешь?

Она поднимает бровь.

– Не знаю. Как по-твоему?

О да. И впервые с момента аварии – пусть даже на мгновение – мне становится тепло.

Я думаю о том, как странно обернулась наша жизнь. Некоторые обстоятельства, в сочетании с сознательными решениями, активными действиями и надеждой, в конце концов способны изменить будущее, которое кажется предрешенным изначально. Именно такая минута настала, когда я впервые встретил Рут. Я не лгал, когда сказал ей, что сразу понял: мы однажды поженимся.

Но опыт убедил меня, что судьба бывает жестока и порой надежды недостаточно. Рут это стало ясно, когда в нашу жизнь вошел Дэниэл. Ей тогда перевалило за сорок, а я был еще старше. Это стало еще одной причиной переживаний после исчезновения Дэниэла. В те времена социальные требования были иными, и мы оба знали, что слишком стары, чтобы усыновить ребенка. Когда Дэниэл уехал, я неизбежно пришел к выводу, что судьба нанесла Рут решающий удар.

Хотя она знала про свинку и тем не менее вышла за меня, я понимал: Рут всегда втайне питала надежду, что врачи ошиблись. В конце концов, стопроцентной уверенности не было, и, признаю, я тоже немного надеялся. Но поскольку я так сильно любил жену, то в первую очередь думал о ней, а не о ребенке. Мы часто занимались любовью в первые годы брака, и хотя Рут каждый месяц получала очередное напоминание о той жертве, которую принесла, поначалу ее это не беспокоило. Вероятно, она думала, что сильнейшего желания зачать ребенка будет достаточно, чтобы чудо произошло. Она молчала – и верила, что однажды настанет день, и, наверное, поэтому мы никогда не задумывались об усыновлении.

Мы ошиблись. Теперь я это знаю – но не знал тогда. Шли пятидесятые, и наш дом постепенно наполнялся картинами. Я работал в магазине, Рут в школе, и хотя она становилась все старше, но продолжала надеяться. И тут, как долгожданный ответ на молитву, появился Дэниэл. Сначала он стал ее учеником, а затем сыном, о котором она всегда мечтала. Но когда иллюзия внезапно рассеялась, остался только я. И этого было недостаточно.

Следующие несколько лет выдались трудными для нас обоих. Рут винила во всем меня, я тоже винил себя. Безоблачные небеса нашего брака стали сначала серыми и грозными, а потом тусклыми и холодными. Разговоры сделались напряженными, мы начали ссориться. Иногда, казалось, Рут было тяжело сидеть со мной в одной комнате. Все чаще она проводила выходные у родителей в Дареме – у ее отца пошатнулось здоровье. Порой мы не разговаривали целыми днями. По ночам расстояние между нами в постели напоминало Тихий океан, который невозможно было переплыть. Рут не проявляла теплоту, и я боялся сделать это, и мы продолжали отдаляться. Она даже задумывалась, хочет ли и дальше оставаться моей женой, и вечерами, когда Рут уходила спать, я сидел в гостиной и жалел, что не в силах дать ей то, о чем она мечтала.

Но я не мог. Я сломался. То, чего так хотелось Рут, отняла война. Я грустил, злился на себя и с ужасом думал, что с нами стало. Я бы отдал жизнь, лишь бы Рут была счастлива. И под стрекот сверчков теплыми осенними ночами я закрывал лицо руками и плакал, плакал…

– Я бы ни за что тебя не оставила, – уверяет Рут. – Прости, что заставляла так думать…

В ее словах звучит сожаление.

– Ты об этом думала.

– Да, – признает она, – но не всерьез. Все замужние женщины порой думают, не начать ли сначала. И мужчины тоже.

– Только не я.

– Знаю, – говорит Рут. – Но ты не такой, как все.

Она улыбается и нежно гладит мою руку.

– Я один раз тебя видела. В гостиной.

– Помню.

– А помнишь, что было потом?

– Ты подошла и обняла меня.

– Я впервые увидела, как ты плачешь, после того вечера в парке, когда ты вернулся с войны, – говорит Рут. – Я сильно испугалась, потому что не понимала, в чем дело.

• Предыдущая
• 54/80
• Следующая