Йоханнес Кабал, Некромант (ЛП) - Ховард Джонатан Л. - Страница 77

• Предыдущая
• 77/77

вкус был, как варёная деревянная стружка; завтра обязательно надо сходить в деревню и пополнить

запасы. Также он набросал пару писем жителям Пенлоу-на-Турсе, в которых объяснил, что

признателен за их взносы, но последних оказалось больше, чем необходимо. Наконец, поздним

вечером он увидел, что написал одну и ту же строчку дважды, и понял, что становится рассеянным.

Пора отдохнуть.

Он затушил свечи, помешал кочергой тлеющие угли, аккуратно поставил каминную решётку и

вышел из комнаты. В коридор и назад к кухне. Он остановился возле двери под лестницей, открыл её,

взял масляный фонарь и зажёг его. Затем спустился в прохладу подвала.

В углу стоял генератор, Кабал тут же занялся им; ему нравилось работать при свечах, но теперь

ему нужно электричество. Он постучал по счётчику, решил, что топлива хватит, и крутанул мотор.

После пары неудачных попыток тот завёлся, и на стене медленно начали загораться лампы.

Он посмотрел по сторонам. Подвал выглядел вполне невинно: несколько полок с пустыми

банками из-под краски, старые инструменты, кипы несвежих газет, пара мышеловок. Кабал провёл

исследование в области подвалов, чтобы убедиться, что его подвал выглядит самым обычным

образом. Он потрудился на славу. Кабал зашёл в пустой овощной погреб, пробежался рукой по

покрытым селитрой камням, и привёл в действие скрытый механизм. Положив обе руки на стену на

уровне плеч, он с силой толкнул, и та сдвинулась внутрь и в сторону. Он шарил рукой в темноте, пока

не нащупал выключатель.

За дверью располагалась большая комната, футов сорок в длину и десять в высоту. Вдоль стен

стояли верстаки, висели полки с образцами, плавающими в формальдегиде, инструменты и книжные

полки, заваленные тёмными фолиантами, украденными из закрытых коллекций. В центре комнаты

под хирургическими лампами стоял операционный стол, который служил также столом для вскрытия.

Кабал осматривал комнату, пока не перестали мерцать и не загорелись голубоватые флуоресцентные

лампы. Всё было так, как и должно было, всё на месте, всё, что было мёртвым до его ухода, таковым и

оставалось. Это всегда упрощает дело.

Он скинул пиджак, швырнул его на стол, собрался с силами и сдвинул тяжёлое хирургическое

оборудование с места. Повернув лампу вбок, Кабал осветил конец направляющего рельса для

подъёмного блока, который тянулся до противоположной стены. Он сдвинул блок с места и

перемещал, пока тот не навис над участком плиточного пола, который до этого он был скрыт под

операционным столом. Плиты были массивные — фута четыре в ширину и восемь в длину — но та,

что обычно лежит прямо под столом — особая в двух отношениях. Во-первых, сделана она из пемзы,

а значит, далеко не такая тяжёлая как её соседи. Во-вторых, в самом её центре в небольшом

углублении находится кольцо. Кабал подтянул крюк вниз и прикрепил его к нему. Он взял верёвку и

потянул. Его часто посещала мысль о том, чтобы заменить ручную систему электрической, но он так

часто это откладывал, что наконец понял, как ему нравится пользоваться собственной силой,

поднимая этот камень — ему важно было приложить к этому процессу усилие.

Механизм щёлкал и потрескивал, медленно поднимая широкую плиту. Когда она отошла на

достаточное расстояние от пола, он осторожно оттянул её в сторону, стараясь не дать ей раскачаться.

Убрав плиту, он вернулся назад и встал, уперев руки в бока, над тем, что открылось взгляду.

Углубление было забрано куском толстого стекла, и Кабал некоторое время смотрел на тёмную

отражающую поверхность. Он вспомнил прошедший год: всё, что с ним случилось и всё, что он

сделал. Он вспомнил все города и всех людей, все слёзы и горести. Он вспомнил ярмарку, что гнила

теперь на заброшенной железнодорожной ветке, и всё то непоправимое зло, что она причинила. Он

вспомнил Нию Уиншоу в комнате для допросов и непокорность Леони Барроу. Он вспомнил своего

брата, Хорста. Затем он посмотрел на стекло и сказал сам себе:

— Всё это было не зря.

Он опустился на колени возле углубления и нащупал скрытый выключатель у его края. Через

мгновение яркие неоновые трубки, померцав, зажглись на глубине в ярд — под огромным

стеклянным резервуаром два ярда в длину один в ширину, что находился внутри.

Кабал посмотрел на молодую женщину, что застыла в его центре, словно прекрасное насекомое

в янтаре, волосы её — пышные и золотистые, как у львицы — создавали ореол вокруг её головы. Он

дотронулся до стекла кончиками пальцев.

Вот и всё, что у него осталось. Всё, что у него осталось с того дня, десять лет назад. Быстрым

взглядом он обвёл пломбировку, чтобы убедиться, что она в порядке, и ни капли причудливого

идеально подходящего консерванта не вытекло. Подобраться ближе он пока не мог; он не смел

вскрыть пломбы и открыть стеклянный гроб, пока не будет уверен в успехе. Наконец у него, по

крайней мере, есть надежда. Он лёг на пол, положив голову на холодное стекло и почувствовал

успокоение. Его веки дёрнулись и закрылись. Он тихо произнёс одно слово, имя, и от его дыхания

стекло помутнело. Йоханнес Кабал заснул.

• Предыдущая
• 77/77