Оставь для меня последний танец - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 15

Уходя из «Джен-стоун», я была твердо уверена хотя бы в одном: никто не поручал парню с рыжеватыми волосами забрать записи доктора Спенсера у доктора Бродрика.

Куда подевались эти записи, и какая важная информация в них заключена? Если она вообще там есть.

Точно не помню, когда я влюбилась в Кейси Диллона. Может быть, это случилось много лет назад. Его полное имя Кевин Кертис Диллон, но всю жизнь его называют Кейси, точно так же как меня, Марсию, называют Карли. Он работает хирургом-ортопедом в клинике специальной хирургии. Давным-давно, когда мы оба жили в Риджтауне и я училась в предпоследнем классе школы, он пригласил меня на свой выпускной бал. Помню, что по уши в него влюбилась, но вскоре он уехал в колледж, даже не сказав, когда вернется. Важная персона.

Примерно полгода назад мы столкнулись в вестибюле одного внебродвейского театра. Я была одна, он — с девушкой. Месяц спустя он мне позвонил. Через две недели позвонил снова. Стало ясно, что доктор Диллон, привлекательный тридцатишестилетний хирург, не слишком часто ищет моего общества. Теперь он звонит мне регулярно, но не так регулярно, как хотелось бы.

Могу сказать, что, хотя мое сердце снова разбито, я стараюсь быть благоразумной, но наслаждаюсь каждой минутой, проведенной с Кейси. Помню, какой шок испытала, когда, проснувшись месяца два назад посреди ночи, поняла, что мне снилось, как мы с ним покупаем салфетки для коктейлей для наших вечеринок. Во сне я даже видела наши имена, все в завитушках, на этих салфетках: «Кейси и Карли». Вот до чего можно дойти!

В основном мы договариваемся о свиданиях заранее. Но в тот день, придя домой после долгого рабочего дня, я прослушала сообщение на автоответчике: «Карли, хочешь со мной перекусить?»

Идея показалась мне великолепной. Кейси живет на Западной Восемьдесят пятой улице, и мы часто встречаемся в каком-нибудь ресторане в центре. Я позвонила ему, оставила сообщение, что согласна, тщательно записала события дня, а затем пошла принимать горячий душ.

Лейку в моем душе заменяли уже дважды, но это не помогло. Вода то сочится тонкой струйкой, то прорывается фонтаном, причем колебания температуры совершенно невыносимы. Поневоле начинаешь мечтать о том, как здорово было бы понежиться в теплой, пузырящейся джакузи. Я планировала, что, купив собственную квартиру, обязательно установлю себе это божественное изобретение, пусть даже пришлось бы туже затянуть пояс. Ну а теперь, когда мои средства вложены в «Джен-стоун», о джакузи можно забыть.

Кейси перезвонил мне, когда я сушила волосы. Мы сошлись на том, что нам прекрасно подойдет китайская еда в «Шун Ли уэст», и мы встретимся там в восемь часов, чтобы немного посидеть. У него по графику утром была операция, а мне надо было подготовиться к девятичасовой встрече с парнями в офисе.

Я успела в «Шун Ли уэст» точно к восьми. Кейси был уже за столиком и, казалось, давно там обосновался. Я шучу, что из-за него чувствую себя опоздавшей, даже если он сверяет по мне свои часы. Мы заказали вино, просмотрели меню и сошлись на темпуре из креветок и курятине в остром соусе. Потом с головой ушли в обсуждение последних двух недель.

Я сказала ему, что меня взяли на работу в «Уолл-стрит уикли», и он оценил это по достоинству. Потом рассказала про Николаса Спенсера, постепенно начиная размышлять вслух. Это со мной случается в обществе Кейси.

— Проблема в том, — сказала я, надкусывая рулет с яйцом, — что, как мне кажется, многие обижены лично на Спенсера. Разумеется, дело и деньгах. Для некоторых это только деньги, но для кого-то — больше чем деньги. Многие воспринимают все это как настоящее предательство.

— Они видели в нем бога, который наложит на них исцеляющую руку и излечит их самих или их больных детей, — сказал Кейси. — Как врач, я вижу здесь преклонение перед героем, которое возникает у очень больного пациента, оправившегося после кризиса. Спенсер обещал избавить мир от угрозы рака. После неудачи с вакциной он мог просто перейти дозволенные границы.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Карли, какова бы ни была причина, он украл деньги. Затея с вакциной провалилась. Его ждали позор и в конечном итоге тюрьма. Интересно, какая у него была страховка? Кто-нибудь этим интересовался?

— Не сомневаюсь, что этим займется, если уже не занялся, Дон Картер, который отвечает за деловую часть статьи. Так ты считаешь, Ник Спенсер мог умышленно подстроить аварию самолета?

— Придумав такой выход, он был бы не первым.

— Полагаю, да.

— Карли, эти исследовательские лаборатории — рассадник сплетен. Недавно я разговаривал со знакомыми. Уже несколько месяцев ходят слухи, что в «Джен-стоун» окончательные результаты не подтвердились.

— Ты думаешь, Спенсер это знал?

— Если знали все остальные, к этому причастные, то непонятно, как он мог не знать. Дай объясню. Фармацевтическое производство — миллиардный бизнес, и «Джен-стоун» — не единственная компания, которая отчаянно пытается найти лекарство от рака. Та компания, которая найдет серебряную пулю, завладеет патентом стоимостью в миллиарды долларов. Не обманывай себя. Другие компании радуются, что вакцину Спенсера получить не удалось. Чтобы стать победителем, работает не одна такая компания. Деньги и Нобелевская премия — очень хорошие стимулы.

— Нельзя сказать, чтобы вы, доктор, представляли профессию медика в таком уж выгодном свете, — заметила я.

— А я и не собираюсь представлять ее в каком-то свете. Я говорю, как оно есть на самом деле. Такова же ситуация с больницами. Мы снижаемся за пациентов. Пациенты приносят доход, а это означает, что клиника может позволить себе иметь новейшее оборудование. Как можно привлечь пациентов? Пригласить в штат классных специалистов. Почему врачей, сделавших себе имя в своей области, постоянно приглашают на работу? Это как перетягивание каната, и так было всегда. У меня есть друзья в клинических исследовательских лабораториях, и они говорят, что постоянно опасаются шпионов. Все время происходит утечка информации о новых лекарствах и вакцинах. И даже без откровенного воровства, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю идет соревнование за право быть первым в открытии новейшего чудесного лекарства или вакцины. Вот с чем столкнулся Ник Спенсер.

Услышав слово «шпионы», я подумала о незнакомце, забравшем папки из офиса доктора Бродрика, и рассказала о нем Кейси.

— Карли, ты говоришь, что Ник Спенсер двенадцать лет назад забрал папки своего отца, а прошлой осенью какой-то неизвестный человек вернулся за оставшимися папками. Разве это не говорит о том, что кто-то подумал об их возможной ценности, причем пришел к такому выводу раньше самого Спенсера?

— «У меня меньше времени, чем я полагал» — последнее, Кейси, что Спенсер сказал доктору Бродрику, и было это всего за шесть недель до аварии самолета. Я продолжаю ломать над этим голову.

— Что он имел в виду? — спросил Кейси.

— Не знаю. Но скольким людям, по-твоему, он мог сказать о том, что оставил ранние записи отца в старом семейном доме? То есть когда ты выезжаешь из дома, куда вселяется другая семья, вряд ли она согласится хранить твой хлам. Но там были особые обстоятельства. Доктор рассчитывал, что в свободное время станет работать в собственной лаборатории. А теперь утверждает, что использовал место в качестве кабинета для исследований.

Принесли наши главные блюда, дымящиеся и шипящие, очень аппетитные на вид и с божественным ароматом. До меня дошло, что после рогалика с кофе в закусочной я не съела ни крошки. Вспомнила также, что после назначенной на следующее утро встречи в офисе с Кеном Пейджем и Доном Картером собиралась еще раз съездить в Каспиен.

Помню также, что была удивлена тем, с какой готовностью доктор Бродрик в то утро согласился со мной увидеться. Не менее удивительным было и то, что он в свое время добровольно вызвался хранить некоторые записи доктора Спенсера и что всего несколько месяцев назад передал их курьеру, имя которого не мог не помнить. Спенсер всегда считал, что предварительные исследования отца помогли в разработках «Джен-стоун». В старом доме он их оставил по просьбе Бродрика. Они требовали очень бережного отношения.