Великая легенда - Стаут Рекс - Страница 4

• Предыдущая
• 4/80
• Следующая

Рано утром, на четвертый день после смерти брата, я обнял отца на прощание, вскочил в позолоченную колесницу и приказал вознице:

— Вперед!

Я надолго покидал отчий дом, чтобы занять место во дворце Приама в качестве царского вестника.

Оглядываясь назад, покуда дом был виден, я не переставал думать о прошлом. Мысль о смерти Фегея сделала расставание еще более тяжким, ведь мой престарелый отец остался в одиночестве. Но я знал, что он не ропщет, ибо, будучи истинным троянцем, ставит честь семьи превыше личного счастья.

Назначением на пост царского вестника гордилась бы любая семья. Это делало меня приближенным к царю.

Мои обязанности ничем не отличались от обязанностей вестника в обычном богатом семействе. Все царские пергаменты — гражданские, военные и религиозные — находились на моем попечении. Распоряжения о празднествах и жертвоприношениях, касающиеся семьи царя Приама, должны были передаваться мною жрецам. Все военные приказы также проходили через меня, кроме тех, которые отдавались на поле битвы.

Мне неоднократно приходилось бывать во дворце, но только сейчас я обратил внимание на все его великолепие. Здание из белого мрамора, сверкающего на солнце, тянулось к небесам, наполняя меня благоговейным восторгом.

Когда мы проходили мимо стражников со щитами и копьями, стоявших у внешних ворот, они отсалютовали нам. В следующую минуту мы оказались в начале длинного коридора из желтого мрамора, по бокам которого высились колонны из яшмы.

Пройдя по нему к подножию главной лестницы, также из желтого мрамора, мы поднялись в верхний коридор, приведший нас в зал, где должна была состояться церемония введения в должность.

Признаюсь, я был немного испуган. Блистательное общество, собравшееся в мою честь во главе с восседавшими на троне царем Приамом и царицей Гекубой[28]] , само великолепие огромного зала объясняли мое смущение. Массивные мраморные колонны, тянущиеся во всю длину, разделяли помещение на четыре широких ряда. Стены из белого мрамора окаймляли резные украшения из золота. На дальней стене, где находился трон, свисали шелковые занавеси, расшитые золотом и увенчанные балдахином над головами Приама и Гекубы.

Быстро оглядевшись, я увидел всех знатнейших жителей Трои. По их лицам было легко догадаться, что церемония не доставляет им особого удовольствия.

Приам к старости стал обнаруживать чрезмерное пристрастие к показной пышности, и хотя они склонялись перед его желаниями и капризами, но не испытывали от них радости.

Я заметил, что Рез[29]] , царь фракийцев, недовольно хмурится, а Гектор нетерпеливо вышагивает взад-вперед между двумя исполинскими колоннами. Парис и Гелен[30]] украдкой усмехались, несомненно обмениваясь шутками на мой счет.

Сбоку стояли дочь Приама Поликсена[31]] и жена Гектора Андромаха[32]] , слева от них, рядом с царицей Гекубой — ее дочь Кассандра[33]] , как всегда с торжественным выражением лица, а чуть поодаль — та, кто явилась причиной смерти столь многих греков и троянцев и кого избрала судьба в качестве орудия разрушения Трои: Елена Аргивская[34]] .

Она стояла под длинным отрезом материи, на котором были вытканы подвиги Геракла[35]] и чья тень частично скрывала ее лицо. Рядом с ней не было никого. Троя, чувствуя, что обязана своими бедами гибельному присутствию этой женщины, избегала ее.

Изгибы высокой, стройной фигуры угадывались под складками белого одеяния; золотистые волосы были собраны в тяжелый блестящий узел; во взгляде ощущалось холодное высокомерие, странным образом сочетающееся с призывом к сочувствию. Хотя Елена была рождена красавицей и всегда окружена роскошью и великолепием, я чувствовал, что она, по сути дела, несчастная изгнанница, и испытывал к ней жалость.

Возможно, скромному вестнику не подобало жалеть Елену Прекрасную, но эмоции возникают сами собой.

Сама церемония выглядела бессмысленной — было ясно, что Приам собрал всех присутствующих только ради удовольствия посмотреть на них. Он пробормотал несколько слов, и по зову Антенора я подошел и склонился перед троном. Царь проделал руками таинственные пассы в воздухе, напевая себе под нос, вручил мне жезл из прутьев и свиток пергамента — символы моей новой должности, после чего представил меня собранию и подал знак расходиться.

Отойдя от трона, я начал пробираться через толпу.

Двое-трое моих друзей — ибо я уже обзавелся друзьями при дворе — подняли руки, поздравляя меня.

Пробираясь к двери вместе с Киссеем, я внезапно услышал свое имя, произнесенное кем-то сзади достаточно громко, чтобы его можно было разобрать сквозь гул голосов, наполнявший помещение. Я сразу узнал голос Энея[36]] , считавшегося сыном Анхиза[37]] и Афродиты[38]] . Должно быть, Анхиз в молодости выглядел лучше, чем теперь, — когда я его видел, он отнюдь не блистал красотой. Что касается Энея, то на днях я слышал, будто он пользуется расположением карфагенской царицы Дидоны[39]] . Должно быть, у нее скверный вкус.

— Нечего сказать, этот Идей — подходящий человек для такой должности. — В голосе Энея звучало презрение. — Только вчера он оставил тело своего брата лежать на поле битвы вместе с лошадьми и колесницей. А теперь его сделали вестником!

Резко повернувшись, я посмотрел ему в глаза:

— Ты бы лучше занимался своими делами, Эней, и позволил другим делать то же самое. Когда ты приобретешь мудрость Антенора, то, возможно, будешь обладать и его влиянием. Это ему я обязан своим назначением.

— Мудрость! — фыркнул Эней. — Забавно, что ты упомянул это слово в связи со стариком Антенором.

Где бы он был со своим влиянием, если бы случайно не женился на сестре Гекубы? А кроме того, я повторяю, что ты бросил тело брата и потерял коней и колесницу.

• Предыдущая
• 4/80
• Следующая