Удольфские тайны - Рэдклиф Анна - Страница 72
- Предыдущая
- 72/187
- Следующая
— Пожалуйста, прошу тебя, добрая Аннета, не теряй времени на пустую болтовню. Сбегай ради Бога, узнай, кто приехал!
Аннета вышла и захватила с собой свечу, оставив Эмилию в потемках; за несколько минут перед тем темнота показалась бы ей страшной, но теперь в своем волнении она ее почти не замечала. Она ждала и прислушивалась, затаив дыхание; до нее доносились какие-то далекие звуки, но Аннета не возвращалась. Наконец терпение Эмилии лопнуло, она решила выйти в коридор; не скоро удалось ей нащупать дверь своей комнаты, и когда она наконец отворила ее, то побоялась пуститься в непроглядную тьму коридора. Теперь ясно слышны были голоса; Эмилии показалось даже, что она отчетливо различает голос Монтони и графа Морано. Вскоре послышались приближающиеся шаги; вслед затем луч света пронизал тьму и появилась Аннета; Эмилия бросилась ей навстречу.
— Да, барышня, ведь вы не ошиблись, и вправду это граф приехал.
— Он приехал! — воскликнула Эмилия, устремив глаза к небу и схватившись за руку Аннеты.
— Боже мой милостивый, да не волнуйтесь же, барышня, ишь ведь как побледнели! Скоро мы все узнаем.
— Узнаем, конечно, — промолвила Эмилия, быстрыми шагами устремившись назад в свою комнату. — Мне что-то нехорошо, мне нужно воздуху!
Аннета распахнула окно и принесла воды. Дурнота скоро прошла, но Эмилия попросила Аннету не уходить, покуда за ней не пришлет Монтони.
— Что вы, барышня! Да станет ли он беспокоить вас в глухую пору ночи; наверное он думает, что вы спите.
— Ну, так останься со мной, пока я не засну, — сказала Эмилия, почувствовав временное облегчение при этой мысли, довольно вероятной, хотя она раньше не приходила ей в голову. Аннета скрепя сердце согласилась-таки остаться; Эмилия, поуспокоившись, решилась задать ей несколько вопросов, между прочим: видела ли она графа?
— Как же, барышня! я видала, как он выходил из экипажа. Отсюда я пошла прямо к решетке в северной башне, знаете, оттуда видно все, что делается во внутреннем дворе. Вот и увидала я графский экипаж и самого графа; он ожидал у ворот, потому что привратник спал — при нем было несколько человек верхами и с факелами в руках. Как отперли ворота, граф сказал что-то такое, чего я не могла разобрать, потом вышел из экипажа, а с ним еще какой-то господин. Я была почти уверена, что синьор Монтони уже лег спать, и побежала в барынину уборную — попытаться, не услышу ли чего интересного. Но по пути повстречалась с Людовико, и он сказал мне, что синьор не спит и о чем-то совещается с его, Людовико, барином и другими господами в той комнате, что в конце северной галереи; при этом Людовико приложил палец к губам, дескать; «тут творится что-то необыкновенное, но об этом надо держать язык за зубами, Аннета!». Вот я и держу язык за зубами, барышня, и сейчас же пришла сюда рассказать вам.
Эмилия спросила, кто такой кавалер, сопровождавший графа Морано, и как Монтони принял их, но Аннета ничего не могла объяснить ей.
— Людовико, — прибавила она, — сейчас бегал звать лакея синьора, чтобы тот доложил о приезде гостей.
Эмилия сидела в задумчивости; тревога ее настолько усилилась, что она послала Аннету в людскую, где та могла по крайней мере услыхать что-нибудь о намерениях графа относительно пребывания его в замке.
— Ладно, барышня, я, пожалуй, схожу, — промолвила камеристка с готовностью, — но как же я найду дорогу, если оставлю вам лампу?
Эмилия вызвалась посветить ей, и обе женщины вышли из комнаты. Дойдя до верхней площадки главной лестницы, Эмилия вспомнила, что тут может встретиться с графом Морано и, чтобы избегнуть главного входа, Аннета выбрала другую дорогу, по боковым коридорам к задней лестнице, ведущей прямо в людскую.
Возвращаясь к себе, Эмилия боялась заблудиться в запутанных ходах замка и снова наткнуться на какое-нибудь страшное зрелище. Боязливо подвигалась она вперед и вдруг ей почудилось, что она слышит в отдалении тихие стоны; остановившись, она услыхала их вторично и уже совершенно явственно. Направо в коридоре было несколько дверей. Эмилия шла, прислушиваясь. Дойдя до второй из этих дверей, она услыхала изнутри жалобный голос. Она остановилась, не смея отворить дверь и в то же время не решаясь отойти. Вслед затем раздались судорожные рыдания и наконец вопли, раздирающие душу. Эмилия стояла пораженная и в боязливом ожидании старалась пронизать взором окружающую тьму. Стенания продолжались. Жалость наконец преодолела страх. Не может ли она чем-нибудь помочь страдальцу — мелькнуло в голове Эмилии, и вот она взялась за ручку двери. Ей казалось, будто она узнает этот голос, хотя и изменившийся от горя. Поставив лампу на пол в коридоре, Эмилия тихонько приотворила дверь; за нею было темно, только из отдаленной части комнаты струился слабый свет. Эмилия тихо вошла. Прежде чем она успела дойти до освещенной полосы, ее поразила фигура г-жи Монтони, склоненная над туалетным столом, в слезах и с носовым платком у глаз. Эмилия замерла на месте.
В креслах у камина сидел какой-то человек, кто — она не могла рассмотреть, и что-то говорил тихим голосом от времени до времени, так что Эмилия не могла слышать слов; но ей показалось, что при этом г-жа Монтони каждый раз начинала плакать сильнее; она была так поглощена своим горем, что не замечала Эмилии. А та, несмотря на желание разъяснить причину теткиной скорби и узнать, кто этот человек, допущенный к ней в уборную в такой поздний час, побоялась еще больше смутить ее, появившись врасплох, и воспользоваться случаем, чтобы подслушать интимный разговор. Поэтому она тихонько отступила назад и, проплутав некоторое время в коридорах, наконец попала в свою комнату; там заботы, еще сильнее близкие ее сердцу, оттенили на второй план чувства жалости и беспокойства за ее несчастную родственницу.
Между тем Аннета вернулась, но не принесла никаких разъяснений; слуги или сами ничего не знали, или притворялись ничего не знающими относительно пребывания графа в замке. Они толковали лишь о дурных, ухабистых дорогах, по которым только что ехали, и о том, как мог их господин решиться ехать в такую темную ночь, потому что, как они рассказывали, при факелах ночь казалась еще темнее в суровых горных ущельях. Аннета, увидав, что ей ничего больше не добиться, не стала больше расспрашивать, а слуги принялись с криками требовать поскорее топлива для очага и ужина.
— А теперь, барышня, не прогневайтесь: я до смерти спать хочу, — закончила Аннета, — да и вам отдохнуть не мешает, так что уж лучше отпустите меня…
Эмилия понимала, что было бы жестоко долее удерживать Аннету; тем более, что теперь уже нечего было ждать зова от Монтони в такой поздний час; поэтому она решила отпустить служанку. Но, оглядев свою мрачную, пустынную комнату, она почувствовала снова прилив непреодолимого страха.
— Знаю, что бесчеловечно просить тебя посидеть со мной, Аннета, пока я не засну, — сказала Эмилия, — боюсь, что пройдет много времени, прежде чем мне удастся забыться. Ступай с Богом, только, прежде чем уйти, скажи мне: был ли Монтони с графом Морано в главных сенях, когда ты там проходила?
— Да, барышня, они были там вдвоем…
— А заходила ты в тетушкину уборную после того, как ушла отсюда?
— Нет, не заходила, барышня; идя мимо, я подошла к дверям, но они были заперты; я и подумала, что барыня верно почивает.
— Кто же был у твоей барыни сейчас? — спросила Эмилия, позабыв свою обычную осторожность.
— Никого не было, — отвечала Аннета, — наверное ни души не было…
Эмилия замолчала; после некоторой борьбы с воображаемыми страхами ее сердечная доброта наконец одержала верх над трусостью, и она отпустила Аннету на ночь. Потом она долго сидела, размышляя о своих делах и о г-же Монтони, пока глаза ее не остановились на миниатюрном портрете, найденном ею после смерти отца в его бумагах, которые он приказал уничтожить. Портрет лежал у нее на столе между кое-какими рисунками, незадолго перед тем вынутыми из чемодана. Вид портрета пробудил у нее немало интересных размышлений. Меланхолическая прелесть этого лица смягчала неприятное чувство, вызванное им в ее сердце. Оно было в том же роде, как и лицо ее отца; ей почудилось даже некоторое сходство в чертах. Но приятное впечатление ее вдруг исчезло, когда она вспомнила о словах рукописи, найденной вместе с портретом, — словах, когда-то вызвавших в ее душе так много сомнений и горя. Наконец она очнулась из глубокой задумчивости и стала раздеваться, чтобы лечь спать; одиночество и окружающая тишина среди глухой ночи, в связи с ее мыслями по поводу портрета, еще более прежнего угнетали ее. Намеки Аннеты, при всей их наивности, также не могли не волновать ее, тем более, что тут же, неподалеку от ее спальни находилась та комната, где она сама недавно видела леденящие кровь ужасы. Вдобавок дверь, выходящая на лестницу, в ком угодно могла возбудить опасения; под влиянием тишины и одиночества, Эмилии стало приходить в голову, что эта лестница имеет какое-то таинственное отношение к роковой комнате, о которой ей даже вспомнить было страшно. Решившись не раздеваться, Эмилия легла как есть в платье, а у подножия ее постели свернулся Маншон, собака ее покойного отца, на которую она полагалась, как на верного стража.
- Предыдущая
- 72/187
- Следующая
