Перелетные птицы - Кроун Алла - Страница 54

• Предыдущая
• 54/92
• Следующая

Наверное, щенков нужно помыть. Марина вытерла слезы и, не взглянув на мать, отправилась к двери в подвал. Она отдала бы все за то, чтобы дядя Сережа любил ее так же, как любил Катю. Со дня смерти сестры он не разговаривал с Мариной и даже не смотрел на нее. Быть может, если просто постоять тихонько рядом с ним и подождать, когда он первый что-нибудь скажет, дядя не рассердится на нее за то, что она спустилась в подвал.

Марина открыла дверь и осторожно ступила на круто уходящую вниз лестницу. На миг задержав дыхание, она прислушалась. В подвале было темно и тихо. Щенки сосали молоко. Она услышала это, и ей страсть как захотелось подержать маленьких собачек. Пробуя ногой каждую ступеньку, она стала медленно спускаться. Спертым воздухом дышать было трудно. Пахло чем-то прогорклым, склизким, и Марина остановилась, не зная, что делать дальше. Тишина вокруг нее словно ожила, зашевелилась и зашуршала. Она прислушалась.

Из угла подвала донеслось какое-то пощелкивание, потом ерзанье, вздох. Марина догадывалась, что дядя Сережа работает за занавеской, отделяющей стол с микроскопом от остального помещения, и потому замерла, боясь вызвать его гнев. Щелкнул выключатель, и подвал наполнился неярким светом. Темные тени приобрели четкие очертания. Свет лампы озарил стол с микроскопом призрачной аурой. Дядя Сережа отдернул занавеску, и Марина увидела его согнутую над прибором фигуру. Рука, которой он крутил какие-то колесики, в тусклом свете казалась совершенно бескровной.

Марина повернулась к щенкам, и в нос ей ударил кислый собачий запах, но, не обращая на него внимания, она наклонилась, чтобы посмотреть на малышей. Расслабленная мать щенков даже не подняла голову. Один из детенышей, самый бойкий, увлеченно исследовал углы загородки. Марина, не в силах справиться с желанием обласкать живую игрушку, подняла его и потерлась щекой о дрожащее бархатное тельце. Аккуратно, боясь надавить слишком сильно, она погладила крошечные теплые лапки, поцеловала мягкую спинку и влажный блестящий носик.

— Что случилось во дворе? Я слышал, что ты плакала.

Голос дяди Сережи так испугал Марину, что она чуть не выронила щенка. Девочка опустила зверька обратно, отодвинула одного из его прожорливых собратьев и ткнула щенка мордочкой в материнский живот. Потом повернулась к дяде.

— Это новый мальчик. Он не разрешил мне играть в лапту.

— Но ты же прекрасно ладишь с мальчишками. Почему ты не постояла за себя?

— Никто не встал на мою сторону. Наверное, они больше не хотят, чтобы я с ними играла.

Несколько секунд в подвале было тихо, а потом дядя Сережа произнес:

— Подойди ко мне, Марина. Хочешь посмотреть в микроскоп?

Она подошла к столу, наклонилась и заглянула в окуляр. Дядя Сережа отодвинулся, чтобы не мешать ей, и Марина, затаив дыхание, стала рассматривать диковинной формы бактерию на предметном стекле. Потом он спросил:

— Этот новый мальчик, он обижал тебя?

— Нет. Но он оттолкнул меня и сказал, чтобы я уходила.

Дядя Сережа взъерошил волосы.

— Что ж, тогда, пожалуй, самое лучшее сейчас — это какое-то время не обращать на него внимания. Он так себя ведет, потому что ты младше. — Дядя потер подбородок и улыбнулся. — Я рад, что ты пришла ко мне. Не нужно тебе играть с большими мальчиками. Во дворе много девочек твоего возраста. Почему бы тебе не пригласить кого-нибудь из них домой? Здесь бы и поиграли.

Марина пожала плечами.

— Они все в куклы играют, а я не люблю кукол.

Дядя Сережа обнял ее за плечи и легонько сжал. Марине не хотелось шевелиться. Окутанная запахами его одеколона и табака, она чувствовала себя защищенной. Девочка подняла голову и обвила руками его шею. Дядя очень медленно отстранился от нее, и Марина увидела в его глазах слезы. Она поежилась. Что это с дядей Сережей? Она сделала что-то плохое? Он достал из кармана платок и вытер нос.

— Все в порядке, детка. Наверное, пылинка в нос попала, — произнес он каким-то непривычным голосом.

Марина смотрела на него широко раскрытыми глазами, и вдруг дядя Сережа обнял ее обеими руками и прижал ее голову к своему плечу.

— Дорогая моя, бедная девочка! Я люблю тебя! Люблю!

Ошеломленная таким проявлением чувств, Марина прижалась лицом к его груди и услышала что-то похожее на сдавленный всхлип. Дядя Сережа легонько покачал ее.

— Маленькая моя Мариночка! Милая девочка. Прости старого дурака!

Марина растерялась. Что он имел в виду? Но спрашивать она не хотела, поэтому только крепче прижалась к нему.

Через неделю Марина привела домой свою одноклассницу, Зою Карелину, маленькую чернявую девочку с озорными глазами. Эти семь дней прошли скучно. Дядя Сережа первую половину дня проводил с пациентами, а потом закрывался у себя в кабинете и не выходил до ужина. Сегодняшний день ничем не отличался от предыдущих. В приемной толпились больные, а в жилой части дома Надя заняла самую большую комнату — столовую — выкройками и эскизами. Мать начала ходить на курсы шитья — «на всякий случай», как она пояснила, когда дядя спросил, чем вызвано ее неожиданное желание учиться. Теперь же, разложив на столе огромный альбом с образцами одежды, она под молчаливым наблюдением Веры при помощи карандаша и лекал создавала новую модель.

Ее мама была особенной, не похожей на остальных женщин. Те приходили к ним в гости, разговаривали о маджонге, в который играли дни напролет, обсуждали какую-нибудь Марию Ивановну, которая кладет на лицо до неприличия много краски и поливает себя дешевым одеколоном, или Ольгу Петровну, которая постоянно проигрывает деньги и всеми правдами и неправдами скрывает это от мужа. Мама была другой. Марина однажды услышала, как одна из женщин шепнула, имея в виду ее мать: «Трагическая женщина». Но она была не права. В маме не было ничего трагического. Она была умнее остальных, писала стихи, и другие женщины ей завидовали. Вот и все.

Марина не стала отрывать мать от дела, и подружки на цыпочках вышли из дома, чтобы поиграть во дворе.

Когда девочки ушли, Вера снова склонилась над выкройками.

— Я никогда не училась шитью. Господи, как же тут все сложно!

Надя вздохнула.

— Почему не делают готовых выкроек? Рисовать эти чертежи так утомительно! Приходится математику вспоминать. Я как будто в школу вернулась. Но, знаешь, понимание того, что я могу сама со всем справиться, дает мне ощущение независимости.

Она замолчала и выглянула в окно. Да, знать, что ты независима и самостоятельна, важно. Сергей — кормилец, но что, если по каким-то не зависящим от него обстоятельствам он не сможет зарабатывать на жизнь? Видит Бог, во времена революции она пережила слишком много, чтобы не задумываться о том, что жизнь может перемениться в любую секунду. Надя хотела научиться чему-нибудь новому, ей это было нужно для успокоения разума. Они были беженцами, сумевшими добиться благосостояния под крылом приютившего их великодушного народа. Однако теперь, после начала японской оккупации, будущее стало неопределенным, а их жизнь — незащищенной.

Надя вдруг физически ощутила тишину. Вера незаметно выскользнула из комнаты, слуги в кухне готовили чай, и она осталась в столовой одна.

Незащищенная. Какое ужасное слово. «Бедная невинная Катя. Потухла еще одна искра моей жизни. Боже, сделай так, чтобы я не думала о ней. Я не могу смириться с этой потерей!» Но скорбью смерть не одолеешь. У нее осталась Марина, живая частичка мужчины, которого она любила и будет любить до самой смерти. И Сергей, который всегда был с нею. Надя отодвинула в сторону бумаги и села за стол.

Нужно отделаться от этих страхов. Сергей, так долго сторонившийся Марины, кажется, начал сближаться с ней. Ее давнее тайное желание сбывалось. Надя покачала головой. Неудивительно — никто не мог долго противиться обаянию Марины. Большие доверчивые глаза девочки покоряли даже самых стойких. В этом она была копией отца.

Надю обожгло знакомой болью. Глупо думать о прошлом. Те дни уже не вернуть. Они ушли давным-давно.

• Предыдущая
• 54/92
• Следующая