Чародеи с Явы - Оттен Мэрри - Страница 5

• Предыдущая
• 5/32
• Следующая

На даланге традиционный сунданский тюрбан — «тотопонг». Перед началом представления даланг возносит молитву, подставляя «древо жизни» на восемь ветров. Он поворачивает его во все стороны, а потом ставит рядом с собой. Древо жизни выглядит, как вырезанный из целого куска кожи цветок полуметровой высоты, разделённый вертикальной чертой пополам — на стороны добра и зла. Раскрашенный цветок символизирует семь этапов, ведущих к познанию мудрости. Древо жизни, или древо мира, призвано привлечь богов к далангу; именно они будут говорить во время действия через его посредство. Так даланг устанавливает связь между небом и землёй, богами и людьми. Древо жизни он перед каждой интермедией водружает на новое место.

Народное мифотворчество перемежает сюжеты Махабхараты с событиями бурной истории древних сунданских королевств. Вначале показывается придворный танец времён Паджажарана. Даланг с необыкновенной ловкостью заставляет кукол ритмично кланяться друг другу, а за его спиной певицы тягучими голосами вторят рассказу. На всех куклах платья из батика, руки на ниточках движутся вверх и вниз. Персонажи различаются прежде всего причёсками: у каждого она символизирует определённое свойство характера. Переходя от одной куклы к другой, даланг ударяет ногой по трём металлическим полосам; этот инструмент называется «кечер». Кроме того, кукловод каждый раз меняет тон голоса. Быстро просовывая руку под платье кукле, он пальцем поворачивает ей голову. Деревянные палочки, прикреплённые к рукам и ногам кукол, позволяют далангу виртуозно имитировать батальные сцены: добрые вступают в бой со злыми, музыка убыстряет темп. В театре ваянг нет коротких сцен, диалоги тянутся без конца, в решающие моменты вступают кечер и ксилофоны. Традиционный порядок ревниво сохраняется.

Близится ночь. Черты лица даланга становятся резче, глаза блестят, его рассказ завораживает аудиторию. Перед зрителями раскрывается подлинное таинство.

Даланг перемежает рассказ намёками на современную жизнь Индонезии, отпускает остроты по адресу того или иного политического деятеля округи. Одному из персонажей — Семару[18], посланцу богов на земле, позволено говорить правду. Но особенные симпатии вызывает племянник Палдавов[19] Гатоткача, своего рода сунданский рыцарь Байяр[20]. Он обо всём говорит без утайки. Театр ваянг в этом смысле служит отдушиной; на время представления снимаются запреты, можно высказывать и такие вещи, которые обычно никто не решается произносить вслух. Ведь устами кукол говорят боги, а им все дозволено…

За спиной даланга расположился гамелан. Эти оркестры различаются по месту происхождения. Чаще всего они играют на праздниках или аккомпанируют представлению театра ваянг. Музыка создаёт зрителям необходимый душевный настрой, обволакивает их покровом таинственности. Она в равной степени нужна и самому далангу, и аудитории. Ритм, заданный гамеланом, подхлёстывает кукол, и очень скоро вместо деревянных изваяний зрителям являются подлинные герои — носители высоких идей. Вот почему на лицах сидящих женщин, мужчин, детей появляется выражение собранности и какого-то напряжения, хотя по ходу действия звучат и смех, и шутки… Жизнь продолжается — люди едят перед сценой, спят, женщины кормят грудью младенцев… Над всем этим царит даланг. По-звякивание ксилофонов, тягучие голоса певиц, запах ладана, блестящие от пота лица женщин, потрескивание керосиновых ламп погружают нас в обстановку мистерии. Человека охватывает разом и внутреннее волнение и какое-то умиротворение. Приобщение к мудрости героя Арджуна, чьи добродетели известны всем индонезийцам, захватывает присутствующих. Искусник-даланг сумел создать среди обыденности волшебный очаг, согревающий мир.

Сунданский гамелан включает:

Два ксилофона — большой, «сарон барунг», и малый, «сарон панерус». Их медные пластинки, по которым бьют деревянными палочками, крепятся на резном основании типа деки. Часто в одном гамелане встречаются два сарона барунга и сарона панеруса.

«Бонанг», напоминающий ксилофон: на деревянную раму натянуты струны, поверх которых крепятся перевёрнутые медные тарелки. Музыкант, сидя на корточках, бьёт по ним молоточками, для смягчения звука обёрнутыми материей. Аналогичного типа инструмент встречается и на Центральной Яве, но там на деревянном корпусе ставят медные вазы, наполненные водой. Звук в этом случае получается очень насыщенный.

«Генданги» — пузатые барабаны, с обеих сторон обтянутые кожей. Бьют в них обычно руками, акцентируя ритм.

«Ребаб» — инструмент арабо-персидского происхождения, родственник скрипки. Его держат вертикально между колен и водят по двум струнам мягким смычком. Позади ребаба стоят три певицы.

Кечер, уже упоминавшийся выше, состоит из трех скрещённых металлических пластин. По ним бьют молоточком или ногой.

Два гонга — мать и сын — висят на вертикальных богато изукрашенных рамах; в каждом не менее метра в диаметре. Чем древнее гонг, тем он дороже — в старину кузнецы-умельцы владели секретом изготовления их из цельного куска металла. Сейчас эта техника утеряна.

Сунданский гамелан выглядит не броско, в нём нет причудливого яванского изыска.

В гамелане как бы противопоставлены два типа инструментов: с одной стороны, ударные — гонги, сароны, бонанги, с другой—струнные, типа ребаба, которым вторят голоса певиц. Ритм служит фоном, по которому свободно гуляет мелодичный ребаб; вместе с певицами он рассказывает, не переводя дыхания, непрерывную историю. Словно разматывается из глубины души тончайшая нить, пульсируя в ритме ударов, среди которых выделяется гонг — стержень гамелана. Индонезийская музыка не начинается и не кончается — она существует всегда, унося на своих крыльях человека ввысь. Слушая гамелан, кажется, что ты пьёшь, пьёшь, не будучи в силах утолить жажду, ощущая лишь, как тягучее питьё входит в тебя помимо воли.

Считается, что Мать риса очень любит звуки «тара-вангсы». Это разновидность очень тонко звучащей виолы, сделанная из резного тика. Три струны вибрируют от прикосновения смычка, которым водит один из старейшин деревни. Голос таравангсы — это голос души риса.

Таравангсе вторит «кечапи», инструмент из восемнадцати или двадцати четырех струн, которые при игре подцепляют ногтем. Дека кечапи достигает полутора метров и по краям украшена резьбой. Весь инструмент напоминает корабль. Считается, что глубокое звучание кечапи лучше других инструментов передаёт нежность. Сегодня таравангса уже редкость в оркестре, только кое-где в горах ещё умеют играть на ней. Зато кечапи — верный страж сунданской традиции и обычно аккомпанирует «пантунам»[21].

По вечерам кто-нибудь из стариков рассказывает по памяти пантуны, как делают это кельтские барды или лопари. Они повествуют о сотворении мира, о появлении на земле страны Сунды, о подвигах древних героев. Все это — под аккомпанемент восемнадцатиструнного кечапи. Старейшины-горцы семидесяти лет и старше рассказывают нараспев саги — «белуки». Один запевает, остальные подхватывают. Голоса сильные, исполненные уверенности, голоса настоящих горцев.

Кечапи вторит также «флейте-сулингу»; её изготовляют из бамбуковой трубочки с шестью отверстиями и язычком на конце. У сунданцев существуют два музыкальных строя — слендро и пелог. Во втором звуки более протяжные, ими выражают грусть, тоску, томление. Первый строй, более отрывистый, наполняет душу радостью. Одну и ту же мелодию исполняют в двух различных строях.

Сулинг очень тонко передаёт впечатление, которое производит сунданский пейзаж. Флейта звучит плавно, словно повторяя изгибы холмов, переходящих друг в друга. У пейзажа нет возраста. Рисовые поля наводят грусть, когда тучи заволакивают верхушки вулканов, и накладываются одно на другое, словно куски нарезанного горизонта. Рисовое поле становится частичкой неба…

• Предыдущая
• 5/32
• Следующая