Быть драконом - Стерхов Андрей - Страница 78

• Предыдущая
• 78/117
• Следующая

Притормозив на красный свет, я глянул на Тнельха – согласен со мной? Нет? Но лицо Инспектора не выразило никаких эмоций, и я был вынужден продолжить без поддержки:

– Короче, не простил. Погубить не погубил, но все для того сделал, чтобы дядю Мишу на другую зону перекинули. Повыше от Полярного круга, подальше от Уральских гор. Вот такая вот поучительная история с психологическим подтекстом. Так что, брат, уверен я: не простят европейцы русским спасения, ни за какие коврижки не простят. И хотя, конечно, несправедливо все это, ничего тут не попишешь.

Тут загорелся зеленый, я тронулся и сказал:

– Но знаешь, брат, что самое забавное?

– Что, брат? – вяло поддержал мой затянувшийся монолог Тнельх.

– Если европейцам вновь будет угрожать какое-нибудь очередное Дикое Поле, русские опять заслонят их. Я уверен в этом на все сто: встанут стеной и заслонят. Глупое в этом плане племя.

– Глупое, но великое, – веско заметил Тнельх.

– Тоже верно, – согласился я с такой поправкой и, помолчав, добавил: – И про других думают, что великие. Помнишь, как с конца тысяча девятьсот сорок третьего на полном серьезе стали готовиться к отражению действий немецких партизан?

– Помню. Смешно.

– Смешно.

Дальше какое-то время мы ехали молча, Инспектор стал клевать носом, а затем и вовсе заснул. Замаялся бедолага. Еще бы тут не замаяться: долгий перелет, бессонная ночь, резкая смена часовых поясов и непростая прогулка по подземному лабиринту – все это бодрости не прибавляет. Меня и самого ко сну клонило. Тоже набегался. Да еще и дорога от города до Озера убаюкивающая: полосы широкие, полотно ухоженное, а пейзаж по обочинам однообразен до жути – сосны, березы, березы, сосны и не одной финиковой пальмы. Того и гляди, упадешь лицом на руль и съедешь в придорожную канаву.

Чтобы избежать того, что Лера называет «аццким фигаком», я включил магнитолу. Но музыка не взбодрила, даже ненавистный дыц-дыц-дыц и тот не помог. Тогда применил испытанный способ: стал вслух вспоминать один из эпизодов бесконечной легенды о золотом драконе, которую поведал мне в свое время достопочтенный вирм Акхт-Зуянц-Гожд.

– Проведя край, дракон долго спал, – громко рассказывал я сам себе. – Со стороны казалось, что он мертв. Но это было не так. Просто его сознание укрылось в тесную каморку, где не было света, а были мрак и смертный холод. И еще кошмары. Кошмары грызли сознание дракона. И днем грызли, и ночью. И не было никакого другого спасения, как только проснуться. Дракон был обязан проснуться, чтобы снова вступить в бой за все, что когда-то любил.

– И он проснулся, – сказал очнувшийся Тнельх. – И увидел, что стал золотым.

Похоже, он тоже когда-то слышал эту легенду.

А уже через полчаса мы сидели на террасе уютного ресторанчика, глядели на вершины в сизой дымке и хлебали под крики чаек омулевую уху. Хлебали и нахваливали. Уха, действительно, была чудо как хороша. А другой тут и не бывает. Потом пили испанское вино, вслушиваясь в говор набегающей волны. А когда слегка осоловели, пошла у нас неспешная беседа. О чем мы только с Тнельхом не переговорили. О погодах. О ценах на бензин. О достоинствах накачки шин азотом. О политике партии и правительства. О нравах, царящих в институте, где Тнельх который уже год служит проректором. И еще говорили о нанотехнологии, в которой я не бельмеса. А еще: об изящных материях, о различных аспектах бытия, о неисчерпаемости природы в ее различных проявлениях.

Говорили-говорили, а у меня на уме вертелось: каким образом Тнельх стал онгхтоном, как пережил напасть, как теперь живет и что при этом испытывает? Вот что мне хотелось узнать. Не из праздного любопытства, нет, а на тот подлый случай, который, как известно, всякий. Не видел я ничего плохого в том, чтобы узнать, как это оно – не быть драконом. К тому же полагал: пусть даже и не пригодится в будущем этот чужой горький опыт, зато он может придать ощущение дополнительной ценности каждому мгновению моей жизни в качестве истинного дракона. Что само по себе уже неплохо.

Короче говоря, хотелось мне его расспросить, да не знал, как подступить. Ходил вокруг да около, а напрямую задать вопрос не решался. Мялся, как красна девица. Сам себя не узнавал.

Но Тнельх (все-таки маг как-никак) мое желание уловил и разговор о своем горе завел первым. Прервав на полуслове рассказ о недавних театральных премьерах, неожиданно сказал:

– Когда-то я был нефритовым драконом и звали меня Руанмг-Тнельх-Солращ. Знаешь, что собой представляет нефритовый дракон?

Я кивнул:

– Как не знать. Триединство лекаря, мага и ученого мужа.

– Вот-вот – ученого, черт его дери, мужа. – Тнельх недобро ухмыльнулся и, с трудом сдерживая охватившие его эмоции, нервно побарабанил пальцами по столу. – Из-за того что наш умник Солращ хотел знать все обо всем, и погиб двадцать восемь лет назад доблестный дракон Руанмг-Тнельх-Солращ.

– Как это произошло? – тихо спросил я.

Тнельх поднял бокал, отхлебнул вина и, прежде чем ответить, сам задал вопрос:

– О зеркалах сагасов Фессалии слышал?

Я кивнул:

– Конечно. Пишешь на таком зеркале кровью, и надпись проявляется на лунном круге.

– У тебя такое есть?

– Нет.

– А вот у меня было.

– И что?

– Да ничего. – Тнельх вновь пригубил вино, потом какое-то время молчал, что-то припоминая, и после небольшой паузы спросил: – Вот скажи мне, брат, как маг магу, что такое магия?

Вопрос был неожиданным. Я удивленно хмыкнул, почесал затылок и ответил так:

– Ну, грубо говоря, магия – это совокупность нетехнических приемов воздействия на природу и живые существа.

– И точка?

– И точка.

– И ведь нас с тобой, брат, не особо волнует, как оно все устроено? Ведь так?

– В принципе – так. Необъяснимо и хрен с ним. Лишь бы работало.

– Все правильно, нас, магов, не волнует. А вот кое-кого волнует. Кое у кого мозг чересчур пытливый, а ручки шаловливые.

– Это ты об ученых? – спросил я, сообразив, куда он клонит.

– О них, – подтвердил он. – Хлебом их не корми, с бабой не ложи, но дай ковырнуть потаенные пружины. Вот и вышло: стащил у меня Солращ зеркало сагасов, стал с ним экспериментировать и до того доэкспериментировался, что однажды отразился в нем. Причем полностью. С концами.

• Предыдущая
• 78/117
• Следующая