Последний рубеж - Стерхов Андрей - Страница 29

• Предыдущая
• 29/135
• Следующая

– Уж это да, не повернешь, – согласился Мастер. И, заглядывая в глаза, спросил с надеждой: – А может быть, к обеду?

Харднетт был непреклонен:

– К утру, Эмэм. К утру.

– Вот-вот. Вручную маску за ночь не сделать. – Мастер огорченно помотал головой. – Увы и ах, но так… Образец-то подобрал?

Харднетт вызвал щелчком экран терминала и запросил файл.

– Ну и харя! – восхитился Мастер, взглянув на выбранную Харднеттом модель. – Это где же такие красномордые обитают?

– Тут рядом.

– Бороду вроде этой отрастить?

– Не знаю… Ну сделай, что ли, чуть короче.

– А по мне, едренть, и так хорошо, – прикинул Мастер.

Харднетт легко согласился:

– Ну хочешь, так оставь.

– Прическу такую же простоватую?

– Такую же.

– Височки косые?

– Косые.

– Ладно, Вилли, сделаю в лучшем виде, – горячо пообещал Мастер. – Не сомневайся.

– А я не сомневаюсь, – уверил его Харднетт и еще раз подмигнул шатенке.

Та прыснула и отвернулась.

– Да, слушай, – вспомнил Мастер и схватил полковника за пуговицу, – а как с глазами решим? Просто цветные линзы? Или у тебя со зрением проблемы?

– Зрение, Эмэм, у меня дай бог каждому, – похвастался Харднетт.

– Это хорошо.

– Но есть нюанс. Небольшой, но важный.

– Валяй.

– Понимаешь, дорогой Эмэм, тамошнее светило – дряннее некуда. Поэтому сетчатку желательно прикрыть. Иначе ослепну к черту.

– О, едренть-то! Степень нужной защиты в файле указана?

– Естественно.

– А может, в очках походишь? Как пингвин.

– Почему «как пингвин»? – не понял Харднетт.

– Не знаю. – Мастер пожал плечами. – К слову пришлось. Так что насчет очков?

– Мысль дельная. Но только по сведениям, которыми я располагаю, очков там простолюдины не носят. К сожалению. Так что буду выглядеть в толпе придурком. Не пингвином – придурком.

– Значит, исключительно линзы?

– Значит.

– Ладно, лично напылю защиту.

– Спасибо.

– «Спасибо» не булькает.

– Учту.

Мастер Масок погрозил пальцем:

– Смотри!

– За мной не заржавеет, – побожился полковник.

– Кстати, с утра на себя все это дело напялишь или переносной комплект подготовить?

– Переносной. Я потом, на месте, макияж наведу, – ответил Харднетт, не задумываясь.

– А справишься?

– Обижаешь, Эмэм.

– Ну смотри… – Мастер Масок почесал макушку, взъерошив седые остатки былой шевелюры. – Ладно, я все понял, Вилли. К пяти будет сделано. Сам забирать придешь?

– Да, сам забегу, – кивнул Харднетт. – Ну если все обговорили, я пошел. – И стал застегивать пуговицы своего невзрачно-серого дождевика.

– Куда, едренть, пошел?! – шумнул Мастер. – Посмотрите на него! Пошел он… Давай, суй мордель вон в то окошко.

И начальник Особого отдела, как простой смертный, покорно направился к сканеру. На радость засуетившейся шатенке.

Через две минуты его отпустили. Целым и невредимым. Правда, пышногрудая дамочка все же потерлась об него до электрических искр. Не без этого. Намекнув ей на возможность романтического продолжения прозаически начавшегося знакомства, Харднетт откланялся.

Спасаясь от тошнотворного запаха лаборатории, полковник чуть ли не бегом проследовал к кабинке общего лифта, заскочил и вдавил до упора кнопку нулевого уровня.

Нулевой уровень последние пять лет был замаскирован под бакалейную лавку. На первый взгляд – самая обыкновенная лавка. Да и на второй тоже. Да и на какой угодно. Если загодя не знать, что одна из дверей подсобки, заваленной ящиками, коробками и пахнущей сельдью бочкотарой, ведет к терминалу штаб-квартиры Чрезвычайной Комиссии по противодействию посягательствам, ни за что об этом не догадаешься.

А если догадаешься, тебя самого загадают. Лет эдак на двадцать пять.

Попрощавшись кивком с двумя перекидывающимися в картишки грузчиками, каждый из которых имел звание не ниже капитана, Харднетт вышел через черный ход, но тут же изобразил хитрый финт. Вернулся, подошел к удивленным его маневром охранникам (один так и застыл с поднятой для очередного хода картой) и, понюхав рукав плаща, спросил:

– Парни, от меня сильно химией прет?

– Я не чувствую, – сказал тот, что замахнулся, и объяснил: – Нос ни черта не работает. Насморк. Сквозняки тут сумасшедшие.

А другой, забавно пошмыгав носом, сказал:

– Немного, господин полковник. – И, шмыгнув еще раз, добавил: – Совсем чуть-чуть.

– Вот дерьмо-то дерьмовое, – без какой-либо злобы бросил Харднетт и направился к выходу, гадая, кем будет сейчас объявлен джокер.

Он захлопнул за собой дверь раньше, чем карта коснулась доски, и подумал, что, в конце концов, какие-то вещи в этой жизни должны оставаться тайной даже для начальника Особого отдела.

На улице моросил дождь. От дома к дому двигались бесшумные люди. Голуби на карнизах жались друг к другу и чего-то ждали: то ли окончания дождя, то ли наступления ночи.

Харднетт поднял воротник и поежился. Пересек проезжую часть перед носом вякнувшего больше для порядка, чем по необходимости, трамвая и не торопясь побрел по Десятинной. На первом перекрестке свернул в каменную кишку Оружейной и, старательно обходя лужи, в которых уже дрожали янтарные огни керосиновых фонарей, потихоньку вышел к ратуше. От нее под бой курантов, отмеривших очередную четверть, полковник направился к Каменному Мосту. Напрямик, через площадь.

На мосту, как водится, задержался – постоял, навалившись грудью на отсыревшие поручни.

Река гнала свои базальтовые воды от грузового порта к Смешной Излучине и дальше, туда – за пределы Старого Града.

Река гнала воды, ну а Харднетт погнал из головы мысль о самоубийстве.

Почему-то всегда, когда он пялился с Каменного Моста на реку, обязательно появлялась эта подлая мысль. Ночью ли, днем ли, в солнечную ли погоду, или как сейчас, когда нависли над городом тяжелые, давящие на психику тучи, но эта навязчивая идея возникала обязательно. Сука!

Впрочем, возникала и ладно – он всегда с ней справлялся. Во всяком случае, до сих пор справлялся. И каждый раз, подавляя (не сказать, что совсем уж легко, но все же) эту чуждую для себя мыслишку, Харднетт чувствовал себя победителем. Быть может, есть в этом какая-то патология, но, честно говоря, ему нравилась подобная игра. После нее всегда просыпалось странное ощущение, что ты есть ты и еще кто-то. И что вы оба тут и еще где-то. Занимательное ощущение. Одно скверно – не с кем этим ощущением поделиться. Хочется, а не с кем. С подобным к первому встречному не подойдешь, чего доброго к психоаналитику направит, а такого друга, с которым можно доверительно поговорить начистоту, у него нет. Нет у него такого друга. И вообще никакого нет. И никогда уже не будет. Так жизнь сложилась.

• Предыдущая
• 29/135
• Следующая